Как бы защищаясь от всего, что царапало душу. Так он привык вести себя.
4
— Я увидел их сразу, когда они вошли. Меня они не заметили. Им было не до встречных.
Виктор Хаавик ожидал, что скажет Лапетеус. Но тот молча раскуривал новую папиросу.
— Некрасиво, конечно, сплетничать за спиной,— продолжал Хаавик,— но ведь я говорю не базарным торговкам, а тебе. Ты, надеюсь, не пойдешь оповещать об этом весь мир. Хельви и Пыдрус сели рядом со мной, за перегородку. Я слышал все, о чем они говорили. Неловко получилось, но не мог же я заткнуть себе уши. А им, кажется, было абсолютно безразлично, слышат их или нет.
Андрее Лапетеус хотел сказать, что его не интересует, что делали или о чем говорили Хельви и Пыдрус. И вообще ему претило поведение Виктора Хаавика. Но все же он не остановил своего друга.
— Честно говоря, под конец их беседа меня заинтересовала. Должен признаться, что до этого разговора, невольным слушателем которого я стал, такие понятия, как «классово чуждые элементы и их покровители», были для меня абстрактными терминами. Теперь я кое-что соображаю. Сперва подумал, что два фронтовых товарища случайно встретились на улице и пришли поболтать за чашкой горячего кофе. Потом я уже так не думал. Встреча Пыдруса и Хельви была не случайной.
Зачем Виктор так говорит? Лапетеус поглядывал на друга и недоумевал. Тот вошел в азарт. Его молодое, мягкое и овальное лицо раскраснелось больше обычного. Он все время смотрел Лапетеусу в глаза, и тот по-» чему-то чувствовал себя скованно.
Виктор Хаавик не совсем точно передал то, какие мысли вызвало у него появление в кафе Хельви и Пыдруса. Прежде всего он был удивлен. При виде Хельви Каартна Хаавик всегда испытывал скрытое волнение и одновременно ревность к тому, кто ее сопровождал. Хельви была не единственной женщиной, которая вызывала у него такие чувства. Она была одной из тех, с кем Хаавик с удовольствием переспал бы, и в свое время он страшно завидовал Лапетеусу. Теперь Хельви не действовала па него так сильно, но все же волновала. «Ишь ты, кобель»,— с удивлением уставился он на Пыдруса. Приготовился поздороваться и был разочарован, что его не заметили.
— Они яростно критиковали товарища Юрвена. Были недовольны всем. И недавним активом, и заседаниями бюро, всей политикой партии. Подбадривали и подзадоривали друг друга. Мне было все труднее их слушать. Я никогда не поверил бы, что Пыдрус может так противопоставить себя партии. Ты не узнал бы Хельви. Говорю тебе: радуйся, чго ты иа ней не женился.
Наконец Лапетеус произнес:
— У Пыдруса сейчас тяжелые дни.
— По-моему, товарищ Юрвен прав: Пыдрус один из тех, кого называют «нетвердым товарищем». Не хочу сказать больше. Он влияет и на Каартна. Жаль Хельви. Она была славная девушка. Видимо, Пыдрус у нее сейчас вместо тебя.
Последняя циничная фраза Хаавика вызвала раздражение Лапетеуса.
— При мне... о Хельви так не говори,— с упреком буркнул он. И подумал, что следовало сказать резче.
— Извини, Андрее. Ты всегда был джентльменом. Не стану больше говорить о них. Извини, старик, если я тебя задел. Но их поведение вывело меня из себя. До чего мы докатимся, если позволим классовому врагу поднять голову?! Я беспартийный, но теперь й вступлю в партию. Ты дашь мне рекомендацию? Я поэтому тебя и разыскал.
— Дам, конечно.
— Спасибо. Я не сомневался, что ты не откажешь. Вместе воевали. Помнишь, как мы защищали развалины дома? Я еще Красную Звезду получил. Да тебе напоминать не надо. Мы же все время тесно связаны. До сих пор я не чувствовал себя созревшим для вступления в партию. Теперь я не могу иначе. Мое место, место фронтовика и сына жертвы фашизма, не в рядах зрителей. Да я никогда и не был посторонним зрителем. В первый советский год я всей душой участвовал в строительстве новой жизни. Не люблю хвалиться, но в Средней Эстонии меня знали больше, чем председателя исполкома. Если бы я не считал коммунизм будущим общества, разве пошел бы я добровольцем на фронт?! Тебе нет смысла обо всем этом говорить, ты знаешь меня так же хорошо, как знаю себя я сам.
Андрее Лапетеус не прислушивался к словам Хаа-вика. Он думал о поднятой руке Хельви. Хельви крайне прямолинейна. Она способна идти напролом. И если бы Хельви на собрании сидела рядом с ним, если бы между ними ничего не произошло, тогда и он полез бы на рожон. И голосовал бы за Пыдруса. И, быть может, они пошли бы в кафе втроем. Нет, Виктор знает, что говорит: женитьба на Хельви оказалась бы ошибкой.
— Тебя я знаю и понимаю твой гнев против классовых врагов,— торопливо сказал он.— Я не отношу к ним Пыдруса и Хельви, особенно ее. Она замечательная девушка. А Пыдрус пусть обвиняет не других, а себя. На собрании он сам признался, что был слеп и не заметил, как классово чуждые элементы захватили в Школах ключевые позиции. И что он не учел факта обострения классовой борьбы на теперешнем этапе нашей жизни. Юрвен прав, утверждая, что главная ошибка деятелей вроде Пыдруса в том, что они отдалились от народа, что они в своей работе не опираются на указания Сталина. Даже недооценивают их.
Неожиданная разговорчивость Лапетеуса показалась Хаавику немного странной. Он решил, что причина — его рассказ и что Лапетеус до сих пор неравнодушен к Хельви.
5
Разговор Хельви и Пыдруса, подслушанный Хаавиком, проходил так.
Пыдрус: — Порой я чувствую себя мальчишкой, у которого на губах молоко не обсохло и который ничего не умеет. Хотелось бы сделать все хорошо, но... Что мы закажем?
Хельви. Я только выпью кофе.
П ы д р у с. Кофе здесь плохой. Поедим.
Хельви. Я не понимаю Юрвена.
Пыдрус. Пожалуй, возьму омлет. Советую и вам. Вы похудели.
Хельви. Только кофе. И пирожное, если я выгля* жу такой уж тощей.
Пыдрус. По-моему, цели у Юрвена самые хорошие. Выпьем что-нибудь? Быть может, вина?
Хельви. Нет, а то я сегодня способна напиться допьяна. Но если вам охота, то закажите.
Пыдрус. Триста граммов. Это не много. Напиться не поможет. Я не люблю плаксивых людей, а вино де-лает людей жалостливыми.
Хельви. На фабрике было лучше. Мне нравится физическая работа. Такая работа, результаты которой можно видеть и рукой пощупать.
Пыдрус. Значит, договорились: один омлет, два пирожных — потому что вы такая худенькая,— одного не хватит; два кофе и триста граммов вина. Если вы не хотите, я выпью один.
Хельви. Я все же не понимаю Юрвена. Вижусь с ним почти ежедневно, но сущности его не уловила. Закажите и мне омлет. При условии, что вы съедите одно пирожное.
Помолчали.
Пыдрус. Я вам благодарен.
Хельви. Я уйду, если вы будете так продолжать.
Пыдрус. Извините, вы правы.
Снова тишина.
Пыдрус. Знаете, что меня больше всего заставляет задуматься? У меня появились новые друзья. Люди, которые раньше на меня зубы точили, теперь выражают свое сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
4
— Я увидел их сразу, когда они вошли. Меня они не заметили. Им было не до встречных.
Виктор Хаавик ожидал, что скажет Лапетеус. Но тот молча раскуривал новую папиросу.
— Некрасиво, конечно, сплетничать за спиной,— продолжал Хаавик,— но ведь я говорю не базарным торговкам, а тебе. Ты, надеюсь, не пойдешь оповещать об этом весь мир. Хельви и Пыдрус сели рядом со мной, за перегородку. Я слышал все, о чем они говорили. Неловко получилось, но не мог же я заткнуть себе уши. А им, кажется, было абсолютно безразлично, слышат их или нет.
Андрее Лапетеус хотел сказать, что его не интересует, что делали или о чем говорили Хельви и Пыдрус. И вообще ему претило поведение Виктора Хаавика. Но все же он не остановил своего друга.
— Честно говоря, под конец их беседа меня заинтересовала. Должен признаться, что до этого разговора, невольным слушателем которого я стал, такие понятия, как «классово чуждые элементы и их покровители», были для меня абстрактными терминами. Теперь я кое-что соображаю. Сперва подумал, что два фронтовых товарища случайно встретились на улице и пришли поболтать за чашкой горячего кофе. Потом я уже так не думал. Встреча Пыдруса и Хельви была не случайной.
Зачем Виктор так говорит? Лапетеус поглядывал на друга и недоумевал. Тот вошел в азарт. Его молодое, мягкое и овальное лицо раскраснелось больше обычного. Он все время смотрел Лапетеусу в глаза, и тот по-» чему-то чувствовал себя скованно.
Виктор Хаавик не совсем точно передал то, какие мысли вызвало у него появление в кафе Хельви и Пыдруса. Прежде всего он был удивлен. При виде Хельви Каартна Хаавик всегда испытывал скрытое волнение и одновременно ревность к тому, кто ее сопровождал. Хельви была не единственной женщиной, которая вызывала у него такие чувства. Она была одной из тех, с кем Хаавик с удовольствием переспал бы, и в свое время он страшно завидовал Лапетеусу. Теперь Хельви не действовала па него так сильно, но все же волновала. «Ишь ты, кобель»,— с удивлением уставился он на Пыдруса. Приготовился поздороваться и был разочарован, что его не заметили.
— Они яростно критиковали товарища Юрвена. Были недовольны всем. И недавним активом, и заседаниями бюро, всей политикой партии. Подбадривали и подзадоривали друг друга. Мне было все труднее их слушать. Я никогда не поверил бы, что Пыдрус может так противопоставить себя партии. Ты не узнал бы Хельви. Говорю тебе: радуйся, чго ты иа ней не женился.
Наконец Лапетеус произнес:
— У Пыдруса сейчас тяжелые дни.
— По-моему, товарищ Юрвен прав: Пыдрус один из тех, кого называют «нетвердым товарищем». Не хочу сказать больше. Он влияет и на Каартна. Жаль Хельви. Она была славная девушка. Видимо, Пыдрус у нее сейчас вместо тебя.
Последняя циничная фраза Хаавика вызвала раздражение Лапетеуса.
— При мне... о Хельви так не говори,— с упреком буркнул он. И подумал, что следовало сказать резче.
— Извини, Андрее. Ты всегда был джентльменом. Не стану больше говорить о них. Извини, старик, если я тебя задел. Но их поведение вывело меня из себя. До чего мы докатимся, если позволим классовому врагу поднять голову?! Я беспартийный, но теперь й вступлю в партию. Ты дашь мне рекомендацию? Я поэтому тебя и разыскал.
— Дам, конечно.
— Спасибо. Я не сомневался, что ты не откажешь. Вместе воевали. Помнишь, как мы защищали развалины дома? Я еще Красную Звезду получил. Да тебе напоминать не надо. Мы же все время тесно связаны. До сих пор я не чувствовал себя созревшим для вступления в партию. Теперь я не могу иначе. Мое место, место фронтовика и сына жертвы фашизма, не в рядах зрителей. Да я никогда и не был посторонним зрителем. В первый советский год я всей душой участвовал в строительстве новой жизни. Не люблю хвалиться, но в Средней Эстонии меня знали больше, чем председателя исполкома. Если бы я не считал коммунизм будущим общества, разве пошел бы я добровольцем на фронт?! Тебе нет смысла обо всем этом говорить, ты знаешь меня так же хорошо, как знаю себя я сам.
Андрее Лапетеус не прислушивался к словам Хаа-вика. Он думал о поднятой руке Хельви. Хельви крайне прямолинейна. Она способна идти напролом. И если бы Хельви на собрании сидела рядом с ним, если бы между ними ничего не произошло, тогда и он полез бы на рожон. И голосовал бы за Пыдруса. И, быть может, они пошли бы в кафе втроем. Нет, Виктор знает, что говорит: женитьба на Хельви оказалась бы ошибкой.
— Тебя я знаю и понимаю твой гнев против классовых врагов,— торопливо сказал он.— Я не отношу к ним Пыдруса и Хельви, особенно ее. Она замечательная девушка. А Пыдрус пусть обвиняет не других, а себя. На собрании он сам признался, что был слеп и не заметил, как классово чуждые элементы захватили в Школах ключевые позиции. И что он не учел факта обострения классовой борьбы на теперешнем этапе нашей жизни. Юрвен прав, утверждая, что главная ошибка деятелей вроде Пыдруса в том, что они отдалились от народа, что они в своей работе не опираются на указания Сталина. Даже недооценивают их.
Неожиданная разговорчивость Лапетеуса показалась Хаавику немного странной. Он решил, что причина — его рассказ и что Лапетеус до сих пор неравнодушен к Хельви.
5
Разговор Хельви и Пыдруса, подслушанный Хаавиком, проходил так.
Пыдрус: — Порой я чувствую себя мальчишкой, у которого на губах молоко не обсохло и который ничего не умеет. Хотелось бы сделать все хорошо, но... Что мы закажем?
Хельви. Я только выпью кофе.
П ы д р у с. Кофе здесь плохой. Поедим.
Хельви. Я не понимаю Юрвена.
Пыдрус. Пожалуй, возьму омлет. Советую и вам. Вы похудели.
Хельви. Только кофе. И пирожное, если я выгля* жу такой уж тощей.
Пыдрус. По-моему, цели у Юрвена самые хорошие. Выпьем что-нибудь? Быть может, вина?
Хельви. Нет, а то я сегодня способна напиться допьяна. Но если вам охота, то закажите.
Пыдрус. Триста граммов. Это не много. Напиться не поможет. Я не люблю плаксивых людей, а вино де-лает людей жалостливыми.
Хельви. На фабрике было лучше. Мне нравится физическая работа. Такая работа, результаты которой можно видеть и рукой пощупать.
Пыдрус. Значит, договорились: один омлет, два пирожных — потому что вы такая худенькая,— одного не хватит; два кофе и триста граммов вина. Если вы не хотите, я выпью один.
Хельви. Я все же не понимаю Юрвена. Вижусь с ним почти ежедневно, но сущности его не уловила. Закажите и мне омлет. При условии, что вы съедите одно пирожное.
Помолчали.
Пыдрус. Я вам благодарен.
Хельви. Я уйду, если вы будете так продолжать.
Пыдрус. Извините, вы правы.
Снова тишина.
Пыдрус. Знаете, что меня больше всего заставляет задуматься? У меня появились новые друзья. Люди, которые раньше на меня зубы точили, теперь выражают свое сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63