Лаури Роогас — человек прямой, он уже в сороковом году сделал свой выбор в пользу советской власти. Оттолкнуть его — значит принести только вред...
5
Приказ о демобилизации был для майора Роогаса совершеннейшей неожиданностью.
Он прочел свою фамилию среди фамилий других отчисленных в запас офицеров и почувствовал, что в голове у него вдруг стало пусто. Потом все вернулось на место, и последние несколько дней он жил странной двойной жизнью. Разговаривал, шутил, распил с друзьями бутылку вина — словно ничего не случилось. И в то же время его терзали вопросы, на которые он не мог ответить.
Если бы его демобилизовали в сорок шестом году, он понял бы это. Ликвидировали десятки дивизий, целые соединения. Советская армия, в дни войны гигантски разросшаяся, снова сжималась и меняла свою структуру соответственно условиям мирного времени. Естественно, что армия старалась сохранить в своих рядах самых лучших офицеров, и если бы он тогда обнаружил свою фамилию в приказе командующего Ленинградским фронтом, в этом не было бы ничего непонятного. Конечно, и в то время он не кричал бы «ура» от радости. Когда тебе тридцать два года и ты ничего, кроме военного дела, не изучал, то нелегко представить себя в какой-нибудь другой роли. И если ты полюбил армию и при этом чувствуешь, что твое единственное настоящее место в рядах Советской Армии, тогда еще хуже.
Оставшись верным своему характеру, майор Роогас не пошел ничего выяснять к начальнику штаба. Командование решило его демобилизовать,— значит, должны быть причины. «Тебя взвесили и нашли, что ты легок, сними спокойно погоны с плеч и иди куда-нибудь в ученики». Сказать так себе было просто, гораздо труднее оказалось примириться с происшедшим.
Роогас догадывался, что одной из причин его демобилизации, возможно решающей, была Велли. Но он не узнавал мотивов своего освобождения, и никто ни с того ни с сего не стал их ему объяснять. Предполагая, что за всем этим кроется побег жены за границу, он сообразил и то, что тот, кто включил его в список демобилизованных, не подтвердит этого.
«Но при чем тут Велли?» — рассуждал майор Роогас. Он уже вычеркнул ее из своей жизни. Велли избрала один путь, он — другой. Разве его не знают?! Или во время войны не было видно, какой он человек? За что же мне два ордена на грудь повесили? Тогда был годен, теперь негож».
На этот раз майор Роогас быстрее справился с ударом. Вопросы, на которые он не нашел ответов, вскоре потеряли свою остроту и наконец исчезли куда-то.
К тому времени, когда Хельви Каартна увидела его в приемной райкома, он уже несколько вжился в свою новую работу. Тем, кто помнили его в мундире, в штатском он и впрямь казался каким-то неестественным. Выглядел более худощавым, даже тощим, был похож на скромного учителя или библиотекаря. Учителем он теперь и был.
«Значит, так,— подумал Роогас, услыхав, как относится к нему секретарь партийного комитета Юрвен.— Тебя снова взвесили и снова нашли, что ты легок. Что ты теперь станешь делать?»
Не будь Роогас таким гордым, он мог бы остаться в школе. Это ему и посоветовал директор. Ведь на бюро не приняли решения. К тому же его поддерживает заведующий отделом народного образования. Не первый случай, когда о человеке, которого не знают, думают всякую ерунду.
— Поработайте спокойно год-другой,— говорил директор Роогасу.— В райкоме увидят, что вы за человек, и все будет в порядке. И товарищ Юрвен начнет ценить вас.
— Нет,— ответил Роогас.— Я не могу работать, если хоть один человек не доверяет мне.
Про себя директор проклинал Юрвена, но убедить Роогаса не сумел. И Пыдрусу, советовавшему не делать необдуманных шагов, Роогас не дал уговорить себя.
— Благодарю вас,— сказал он ему.— Возможно, я действительно делаю глупость, но иначе я не могу.
Он был очень удивлен, когда вечером следующего дня его разыскала Каартиа.
— У вас замечательная квартира,— сказала она и прикусила губу. Ей не следовало бы так говорить.
Роогас вспомнил, что когда-то хотел отдать эту квартиру Хельви и Лапетеусу. Но он промолчал, опасаясь причинить боль неожиданной гостье.
— Снимайте пальто и садитесь,— сказал он, улыбаясь.— Рад вас видеть, хотя, честно говоря, ваш визит для меня неожиданность. Приятная неожиданность,— быстро добавил он.
Роогас помог Хельви снять пальто и усадил ее в мягкое кресло с гнутыми подлокотниками.
— Мне неловко, что я преждевременно пожелала вам успеха,— без какого-либо вступления начала она.— Почему вы не послушались совета товарища Пыдруса и директора?
Роогас замкнулся.
— Не будем больше говорить об этом.
Она мягко засмеялась и сказала:
— Не становитесь большим упрямым ребенком. Роогас попытался сменить тему разговора.
— Можно предложить вам кофе? Я как раз кипятил для себя...
Они выпили кофе.
— Я встретила товарища Лапетеуса. Он работает сейчас в Министерстве лесной промышленности. Им крайне нужны люди. Говорила ему о вас. Он будет рад, если вы примете его предложение.
Роогас слушал Хельви со смешанным чувство! Ему не было неприятно, что сна упорно говорит об одном и том же. Присутствие Хельви как бы согревало его. Разве ее отношения с Лапетеусом не прервались? И такая мысль промелькнула у него в голове. И еще; он действительно ведет себя, как надувшийся мальчишка...
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
На четырнадцатый день после несчастья майору Ро-огасу разрешили поговорить с Лапетеусом. Его привели в палату, где стояли две койки, и указали на правую из них. Приди Роогас один — он не узнал бы Лапете-уса. Незабинтованная часть лица, величиной не больше ладони, принадлежала не человеку средних лет, а старику. Лоб и уголки рта в морщинах, кожа серая. Тусклые глаза, взгляд которых был словно устремлен куда-то внутрь, порой странно поблескивали.
Роогас протянул руку:
— Здравствуйте!
Он старался говорить по возможности бодро.
— Вы... пришли... как официальное лицо? Слабый голос Лапетеуса хрипел. Руки он не подал.
Роогас подумал, что руки у Лапетеуса, видимо, покалечены.
— Как... старый знакомый и как лицо официальное. Он не был точен. Допрос Лапетеуса не входил в его
служебные обязанности. Роогас занимался этой аварией, так сказать, в порядке контроля. Официальный протокол составит аварийный дежурный Филиппов. Но Роогас почувствовал, что ради самого Лапетеуса он должен пойти и на ложь.
Пепельно-серое лицо Лапетеуса исказилось кривой усмешкой.
— Я просил... не пускать... ко мне... знакомых... и друзей... и родственников.
Говорил он с напряжением.
Роогас понял, что разговор будет труднее, чем он предполагал.
— Не делайте своего положения хуже, чем оно есть. Лапетеус промолчал.
Роогас слышал, как при дыхании что-то хрипело в груди раненого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
5
Приказ о демобилизации был для майора Роогаса совершеннейшей неожиданностью.
Он прочел свою фамилию среди фамилий других отчисленных в запас офицеров и почувствовал, что в голове у него вдруг стало пусто. Потом все вернулось на место, и последние несколько дней он жил странной двойной жизнью. Разговаривал, шутил, распил с друзьями бутылку вина — словно ничего не случилось. И в то же время его терзали вопросы, на которые он не мог ответить.
Если бы его демобилизовали в сорок шестом году, он понял бы это. Ликвидировали десятки дивизий, целые соединения. Советская армия, в дни войны гигантски разросшаяся, снова сжималась и меняла свою структуру соответственно условиям мирного времени. Естественно, что армия старалась сохранить в своих рядах самых лучших офицеров, и если бы он тогда обнаружил свою фамилию в приказе командующего Ленинградским фронтом, в этом не было бы ничего непонятного. Конечно, и в то время он не кричал бы «ура» от радости. Когда тебе тридцать два года и ты ничего, кроме военного дела, не изучал, то нелегко представить себя в какой-нибудь другой роли. И если ты полюбил армию и при этом чувствуешь, что твое единственное настоящее место в рядах Советской Армии, тогда еще хуже.
Оставшись верным своему характеру, майор Роогас не пошел ничего выяснять к начальнику штаба. Командование решило его демобилизовать,— значит, должны быть причины. «Тебя взвесили и нашли, что ты легок, сними спокойно погоны с плеч и иди куда-нибудь в ученики». Сказать так себе было просто, гораздо труднее оказалось примириться с происшедшим.
Роогас догадывался, что одной из причин его демобилизации, возможно решающей, была Велли. Но он не узнавал мотивов своего освобождения, и никто ни с того ни с сего не стал их ему объяснять. Предполагая, что за всем этим кроется побег жены за границу, он сообразил и то, что тот, кто включил его в список демобилизованных, не подтвердит этого.
«Но при чем тут Велли?» — рассуждал майор Роогас. Он уже вычеркнул ее из своей жизни. Велли избрала один путь, он — другой. Разве его не знают?! Или во время войны не было видно, какой он человек? За что же мне два ордена на грудь повесили? Тогда был годен, теперь негож».
На этот раз майор Роогас быстрее справился с ударом. Вопросы, на которые он не нашел ответов, вскоре потеряли свою остроту и наконец исчезли куда-то.
К тому времени, когда Хельви Каартна увидела его в приемной райкома, он уже несколько вжился в свою новую работу. Тем, кто помнили его в мундире, в штатском он и впрямь казался каким-то неестественным. Выглядел более худощавым, даже тощим, был похож на скромного учителя или библиотекаря. Учителем он теперь и был.
«Значит, так,— подумал Роогас, услыхав, как относится к нему секретарь партийного комитета Юрвен.— Тебя снова взвесили и снова нашли, что ты легок. Что ты теперь станешь делать?»
Не будь Роогас таким гордым, он мог бы остаться в школе. Это ему и посоветовал директор. Ведь на бюро не приняли решения. К тому же его поддерживает заведующий отделом народного образования. Не первый случай, когда о человеке, которого не знают, думают всякую ерунду.
— Поработайте спокойно год-другой,— говорил директор Роогасу.— В райкоме увидят, что вы за человек, и все будет в порядке. И товарищ Юрвен начнет ценить вас.
— Нет,— ответил Роогас.— Я не могу работать, если хоть один человек не доверяет мне.
Про себя директор проклинал Юрвена, но убедить Роогаса не сумел. И Пыдрусу, советовавшему не делать необдуманных шагов, Роогас не дал уговорить себя.
— Благодарю вас,— сказал он ему.— Возможно, я действительно делаю глупость, но иначе я не могу.
Он был очень удивлен, когда вечером следующего дня его разыскала Каартиа.
— У вас замечательная квартира,— сказала она и прикусила губу. Ей не следовало бы так говорить.
Роогас вспомнил, что когда-то хотел отдать эту квартиру Хельви и Лапетеусу. Но он промолчал, опасаясь причинить боль неожиданной гостье.
— Снимайте пальто и садитесь,— сказал он, улыбаясь.— Рад вас видеть, хотя, честно говоря, ваш визит для меня неожиданность. Приятная неожиданность,— быстро добавил он.
Роогас помог Хельви снять пальто и усадил ее в мягкое кресло с гнутыми подлокотниками.
— Мне неловко, что я преждевременно пожелала вам успеха,— без какого-либо вступления начала она.— Почему вы не послушались совета товарища Пыдруса и директора?
Роогас замкнулся.
— Не будем больше говорить об этом.
Она мягко засмеялась и сказала:
— Не становитесь большим упрямым ребенком. Роогас попытался сменить тему разговора.
— Можно предложить вам кофе? Я как раз кипятил для себя...
Они выпили кофе.
— Я встретила товарища Лапетеуса. Он работает сейчас в Министерстве лесной промышленности. Им крайне нужны люди. Говорила ему о вас. Он будет рад, если вы примете его предложение.
Роогас слушал Хельви со смешанным чувство! Ему не было неприятно, что сна упорно говорит об одном и том же. Присутствие Хельви как бы согревало его. Разве ее отношения с Лапетеусом не прервались? И такая мысль промелькнула у него в голове. И еще; он действительно ведет себя, как надувшийся мальчишка...
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
На четырнадцатый день после несчастья майору Ро-огасу разрешили поговорить с Лапетеусом. Его привели в палату, где стояли две койки, и указали на правую из них. Приди Роогас один — он не узнал бы Лапете-уса. Незабинтованная часть лица, величиной не больше ладони, принадлежала не человеку средних лет, а старику. Лоб и уголки рта в морщинах, кожа серая. Тусклые глаза, взгляд которых был словно устремлен куда-то внутрь, порой странно поблескивали.
Роогас протянул руку:
— Здравствуйте!
Он старался говорить по возможности бодро.
— Вы... пришли... как официальное лицо? Слабый голос Лапетеуса хрипел. Руки он не подал.
Роогас подумал, что руки у Лапетеуса, видимо, покалечены.
— Как... старый знакомый и как лицо официальное. Он не был точен. Допрос Лапетеуса не входил в его
служебные обязанности. Роогас занимался этой аварией, так сказать, в порядке контроля. Официальный протокол составит аварийный дежурный Филиппов. Но Роогас почувствовал, что ради самого Лапетеуса он должен пойти и на ложь.
Пепельно-серое лицо Лапетеуса исказилось кривой усмешкой.
— Я просил... не пускать... ко мне... знакомых... и друзей... и родственников.
Говорил он с напряжением.
Роогас понял, что разговор будет труднее, чем он предполагал.
— Не делайте своего положения хуже, чем оно есть. Лапетеус промолчал.
Роогас слышал, как при дыхании что-то хрипело в груди раненого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63