При виде ее Кальм как будто испугался, даже попятился.
- Почему вы меня боитесь?
- Я не боюсь вас. Я... Кальм умолк.
Кирсти заговорила о бое.
- Я не могу говорить об этой шони,- сказал Кадьм.- До сих пор не могу успокоиться.
Кирсти тихонько сказала:
- Другого пути нет.
- Я понимаю,- согласился Кальм.- И все же.., Я задушил немца. Задушил, понимаете? Я был как дикий зверь. Бросился даже на труп. Это было омерзительно...
Кирсти хотела что-то сказать. Кальм перебил ее:
- Я знаю, что если мы не уничтожим врага, враг уничтожит нас. Два года назад я смеялся над этими словами. На Урале я вообще не верил, что буду держать в руках винтовку. И стрелял под Луками. На берегу Эмайыги убил эстонца. Это было нелегко, хотя убил я предателя родины, фашиста. На дворе у Вески я застрелил фрица и даже радовался этому. Это все так, Кирсти. Но невозможно забыть то, что я почувствовал, когда мои пальцы сомкнулись на горле мертвого немца.
- Вы не должны этого забывать.
Кальм вопросительно посмотрел на Кирсти.
- Никто из нас не должен забывать войну. Мы должны всегда помнить о войне и ненавидеть тех, кто хочет ее.
- Я многим вам обязан, Кирсти. Вы... Тяэгер как-то прикрикнул на меня, чтобы я перестал хныкать. Тогда я рассердился. Потом понял, что он был прав. В трудармии проклинал себя за то, что пошел на мобилизационный пункт. Теперь я знаю, что поступил правильно. Я не хочу думать иначе, чем вы, Кирсти, чем Тяэгер, чем Мянд, которому я не верил и которого я теперь уважаю, чем Вески и Рюнк, чем другие товарищи, с которыми я был все эти годы. Но порой все во мне переворачивается.
XVI
1
Они снова маршировали.
Позади остались тяжелые бои на полуострове Сырве,
В отделении не было уже Тяэгера и Рауднаска.
Тяэгер наскочил на мину. Ему оторвало ступню правой ноги. Произошло это в самом начале атаки. Он лежал в луже крови, без сознания, а пулемет валялся в десятке метров от него.
Во время перевязки Тяэгер пришел в сознание. Сперва он не понимал, что произошло. А когда понял, сказал Рюнку, помогавшему санитару:
- Дело погано. Дай згкурить! Рюнк дал.
Гримаса боли исказила лицо Тяэгера.
- Выпить нет ли?
Рюнк протянул ему алюминиевую фляжку, Тяэгер жадно выпил.
- Думал, мне больше повезет,- с трудом прошептал он.- Теперь остается возможность: или червям на корм, или калека. Водка хороша.
И через секунду:
- Смерти я не боюсь. На том свете у меня друзья. Вальтер и Арну. И Юхан, и Аава, и...
Полежал немного, закрыл глаза и спросил:
- А как... там?
- Прорвались,- сказал Рюнк.- Скоро тебя отправим. Выпьешь еще?
- Давай! Может, мои последние глотки,- попытался он пошутить.- Как Кальм? Ничего с ним не случилось?
- Нет.
Тяэгер попытался приподнять голову.
- А не говорил ли я, Отто, что нынче мы дома будем? - сказал он, помолчав несколько минут.- Запомните мои слова, ребята: вы еще в Берлине побываете. Вы должны побывать в Берлине, иначе...
Под конец еще пошутил: никогда бы он не подумал, что с ним справится пехотная "лягушка", он, мол, больше опасался противотанковых мин.
Когда Тяэгера уносили, он снова потерял сознание. Кальм, забежавший в санбат после боя, уже не застал его. Его отправили автомашиной в Таллин. Да, младший сержант Тяэгер жив. Ему сделали переливание крови, потому что он потерял ее очень много, а потом его сразу отправили. Без сознания он действительно был, но это еще не означает, что он умрет.
Рауднаска похоронили возле деревни Торгу.
- Он умер как мужчина, как настоящий человек,- сказал Вески. И Вески мог сказать эго, потому что он видел, как погиб Рауднаск.
- Он прополз за каменной оградой до немецкого пулеметного гнезда. Фрицы его не заметили. Я думаю, он и понятия не имел, что по другую сторону ограды замаскировался пулеметчик фрицев. Никто из нас не знал этого. Он окопался там, как раз на скрещении двух каменных оград. Рауднаск перескочил через ограду и нос к носу столкнулся с двумя немцами. Испугался он или нет, этого я сказать не могу, но он не растерялся. Его автомат заработал раньше, чем пулемет фрицев, я слыхал ясно. Одного Рауднаск скосил, но пришел и его черед. Пулеметная очередь в живот, страшный ему достался конец. Никто не считал ран, никто и не мог бы их сосчитать - он был весь искрошен.
В нагрудном кармане Рауднаска Вески нашел письмо и карточку. Молодая, с ласковыми глазами женщина, на коленях у нее двое мальчиков-однолеток. Детям могло быть два-три года, не больше. Женщина, улыбаясь, смотрела вверх. Видимо, она улыбалась фотографу, и, наверное, снимал ее сам Виктор Рауднаск. Письмо было написано Рауднаском, оно осталось неоконченным.
"Дорогая Айли,- начиналось письмо,- пишу тебе по нашему довоенному адресу. Не знаю, дойдет ли до тебя мое письмо. Быть может, ты не живешь больше на старом месте. Быть может, и дома-то нет. Быть может покинула родину. Нет, этого последнего я не боюсь. Ты поклялась ожидать меня, и я не сомневаюсь, что ты ждешь. Я знаю, ты слишком любишь наших мальчиков, чтобы оставить их без родины. Отъезд из Эстонии был бы самым страшным преступлением против детей, какое только я могу себе представить. Ты не можешь этого сделать. Прости, что я вообще так думал.
Я хочу тебе, моя единственная, рассказать так много, что не знаю, с чего начать. Очень хочу видеть тебя, Айли, тебя и сыновей. Должен признаться тебе - были дни, когда я потерял всякую надежду вернуться к вам. Тем преданнее думал я о тебе и о Лембите и Агу.
Сейчас я знаю, что мои опасения были напрасны. Скоро мы обнимем друг друга. Иногда думаю, узнаю ли я детей? Ведь они выросли за это время... Ты, моя любовь, осталась, конечно, прежней. Я надеюсь на это, я хочу этого, я верю в это. Ты много значишь для меня-, ты и мальчики для меня все. Скоро мы все увидимся. Я за эти годы стал оптимистом, Айли. Оптимистом я стал потому, что многое начал лучше понимать. Я верю, что впереди у нас много хорошего.
Я собирался написать тебе совсем другое письмо. Письмо, в котором я рассказал бы только о хорошем. Только о тебе, давшей мне силу преодолеть все трудности, о Лембите и Агу - я так скучаю по ним..."
Товарищи разглядывали карточку, читали письмо и молчали.
- Он, значит, был женат? - сказал наконец Вески. Рюнк кивнул.
- И у него были дети? Старшина роты снова кивнул.
- Он никогда не говорил о них.
И па этот раз Рюнк кивнул головой, как будто он разучился говорить.
Почему-то все считали Рауднаска холостяком, хотя в списках полка было указано, что он женат. Указано было даже количество детей. Он никогда не говорил о своей семье.
- Как он мог говорить о своей семье,- рассуждал Вески,- если он и о себе-то никогда не говорил! Хихикал и болтал на докторском языке... Он был такой же человек, как и все мы.
- Такой же,-согласился старшина роты Рюнк.- Теперь я его понимаю лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
- Почему вы меня боитесь?
- Я не боюсь вас. Я... Кальм умолк.
Кирсти заговорила о бое.
- Я не могу говорить об этой шони,- сказал Кадьм.- До сих пор не могу успокоиться.
Кирсти тихонько сказала:
- Другого пути нет.
- Я понимаю,- согласился Кальм.- И все же.., Я задушил немца. Задушил, понимаете? Я был как дикий зверь. Бросился даже на труп. Это было омерзительно...
Кирсти хотела что-то сказать. Кальм перебил ее:
- Я знаю, что если мы не уничтожим врага, враг уничтожит нас. Два года назад я смеялся над этими словами. На Урале я вообще не верил, что буду держать в руках винтовку. И стрелял под Луками. На берегу Эмайыги убил эстонца. Это было нелегко, хотя убил я предателя родины, фашиста. На дворе у Вески я застрелил фрица и даже радовался этому. Это все так, Кирсти. Но невозможно забыть то, что я почувствовал, когда мои пальцы сомкнулись на горле мертвого немца.
- Вы не должны этого забывать.
Кальм вопросительно посмотрел на Кирсти.
- Никто из нас не должен забывать войну. Мы должны всегда помнить о войне и ненавидеть тех, кто хочет ее.
- Я многим вам обязан, Кирсти. Вы... Тяэгер как-то прикрикнул на меня, чтобы я перестал хныкать. Тогда я рассердился. Потом понял, что он был прав. В трудармии проклинал себя за то, что пошел на мобилизационный пункт. Теперь я знаю, что поступил правильно. Я не хочу думать иначе, чем вы, Кирсти, чем Тяэгер, чем Мянд, которому я не верил и которого я теперь уважаю, чем Вески и Рюнк, чем другие товарищи, с которыми я был все эти годы. Но порой все во мне переворачивается.
XVI
1
Они снова маршировали.
Позади остались тяжелые бои на полуострове Сырве,
В отделении не было уже Тяэгера и Рауднаска.
Тяэгер наскочил на мину. Ему оторвало ступню правой ноги. Произошло это в самом начале атаки. Он лежал в луже крови, без сознания, а пулемет валялся в десятке метров от него.
Во время перевязки Тяэгер пришел в сознание. Сперва он не понимал, что произошло. А когда понял, сказал Рюнку, помогавшему санитару:
- Дело погано. Дай згкурить! Рюнк дал.
Гримаса боли исказила лицо Тяэгера.
- Выпить нет ли?
Рюнк протянул ему алюминиевую фляжку, Тяэгер жадно выпил.
- Думал, мне больше повезет,- с трудом прошептал он.- Теперь остается возможность: или червям на корм, или калека. Водка хороша.
И через секунду:
- Смерти я не боюсь. На том свете у меня друзья. Вальтер и Арну. И Юхан, и Аава, и...
Полежал немного, закрыл глаза и спросил:
- А как... там?
- Прорвались,- сказал Рюнк.- Скоро тебя отправим. Выпьешь еще?
- Давай! Может, мои последние глотки,- попытался он пошутить.- Как Кальм? Ничего с ним не случилось?
- Нет.
Тяэгер попытался приподнять голову.
- А не говорил ли я, Отто, что нынче мы дома будем? - сказал он, помолчав несколько минут.- Запомните мои слова, ребята: вы еще в Берлине побываете. Вы должны побывать в Берлине, иначе...
Под конец еще пошутил: никогда бы он не подумал, что с ним справится пехотная "лягушка", он, мол, больше опасался противотанковых мин.
Когда Тяэгера уносили, он снова потерял сознание. Кальм, забежавший в санбат после боя, уже не застал его. Его отправили автомашиной в Таллин. Да, младший сержант Тяэгер жив. Ему сделали переливание крови, потому что он потерял ее очень много, а потом его сразу отправили. Без сознания он действительно был, но это еще не означает, что он умрет.
Рауднаска похоронили возле деревни Торгу.
- Он умер как мужчина, как настоящий человек,- сказал Вески. И Вески мог сказать эго, потому что он видел, как погиб Рауднаск.
- Он прополз за каменной оградой до немецкого пулеметного гнезда. Фрицы его не заметили. Я думаю, он и понятия не имел, что по другую сторону ограды замаскировался пулеметчик фрицев. Никто из нас не знал этого. Он окопался там, как раз на скрещении двух каменных оград. Рауднаск перескочил через ограду и нос к носу столкнулся с двумя немцами. Испугался он или нет, этого я сказать не могу, но он не растерялся. Его автомат заработал раньше, чем пулемет фрицев, я слыхал ясно. Одного Рауднаск скосил, но пришел и его черед. Пулеметная очередь в живот, страшный ему достался конец. Никто не считал ран, никто и не мог бы их сосчитать - он был весь искрошен.
В нагрудном кармане Рауднаска Вески нашел письмо и карточку. Молодая, с ласковыми глазами женщина, на коленях у нее двое мальчиков-однолеток. Детям могло быть два-три года, не больше. Женщина, улыбаясь, смотрела вверх. Видимо, она улыбалась фотографу, и, наверное, снимал ее сам Виктор Рауднаск. Письмо было написано Рауднаском, оно осталось неоконченным.
"Дорогая Айли,- начиналось письмо,- пишу тебе по нашему довоенному адресу. Не знаю, дойдет ли до тебя мое письмо. Быть может, ты не живешь больше на старом месте. Быть может, и дома-то нет. Быть может покинула родину. Нет, этого последнего я не боюсь. Ты поклялась ожидать меня, и я не сомневаюсь, что ты ждешь. Я знаю, ты слишком любишь наших мальчиков, чтобы оставить их без родины. Отъезд из Эстонии был бы самым страшным преступлением против детей, какое только я могу себе представить. Ты не можешь этого сделать. Прости, что я вообще так думал.
Я хочу тебе, моя единственная, рассказать так много, что не знаю, с чего начать. Очень хочу видеть тебя, Айли, тебя и сыновей. Должен признаться тебе - были дни, когда я потерял всякую надежду вернуться к вам. Тем преданнее думал я о тебе и о Лембите и Агу.
Сейчас я знаю, что мои опасения были напрасны. Скоро мы обнимем друг друга. Иногда думаю, узнаю ли я детей? Ведь они выросли за это время... Ты, моя любовь, осталась, конечно, прежней. Я надеюсь на это, я хочу этого, я верю в это. Ты много значишь для меня-, ты и мальчики для меня все. Скоро мы все увидимся. Я за эти годы стал оптимистом, Айли. Оптимистом я стал потому, что многое начал лучше понимать. Я верю, что впереди у нас много хорошего.
Я собирался написать тебе совсем другое письмо. Письмо, в котором я рассказал бы только о хорошем. Только о тебе, давшей мне силу преодолеть все трудности, о Лембите и Агу - я так скучаю по ним..."
Товарищи разглядывали карточку, читали письмо и молчали.
- Он, значит, был женат? - сказал наконец Вески. Рюнк кивнул.
- И у него были дети? Старшина роты снова кивнул.
- Он никогда не говорил о них.
И па этот раз Рюнк кивнул головой, как будто он разучился говорить.
Почему-то все считали Рауднаска холостяком, хотя в списках полка было указано, что он женат. Указано было даже количество детей. Он никогда не говорил о своей семье.
- Как он мог говорить о своей семье,- рассуждал Вески,- если он и о себе-то никогда не говорил! Хихикал и болтал на докторском языке... Он был такой же человек, как и все мы.
- Такой же,-согласился старшина роты Рюнк.- Теперь я его понимаю лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69