Из одной торчала овечья шерсть. Пули подняли вокруг лежащего ледяную пыль. До сих пор сон совпадал с действительностью. Но дальше все было иначе. Он пополз сам. Заметили его лишь тогда, когда он добрался до Сауэра. Теперь по ним стреляли не из снайперских винтовок, а из пулеметов. Длинными, безжалостными очередями. Несколько пуль попали в лежавшего без сознания капитана. Впивающиеся в лед пули выли, как щенята, а те, что попадали в тело, угасали беззвучно. Он пытался прижаться к земле, вдавиться в нее. Вдруг он почувствовал острый удар в спину. Он подумал, что это смерть извещает о своем приходе. И он умер. А капитан Сауэр поднялся и взял его на руки. Пулеметы больше не стреляли. И это было уже не на развалинах Великих Лук на просторной равнине. Капитан Сауэр шел, держа на руках его тело, а позади маршировал батальон. Потом капитан Сауэр застыл на месте, и мимо них и сквозь них прошли роты. Люди удалялись, становились все меньше и меньше, а они не могли сдвинуться а места.
Тогда он проснулся. Было, наверное, часа четыре или пять. Гнетущее ощущение не проходило.
Его заместитель капитан Виноградов спал спокойно, Аава слышал его равномерное дыхание. Парторг тихонько посвистывал во сне. В первой комнате кашлял дежурный.
Аава встал, набросил на плечи шинель и вышел в другую комнату. У стола дремал дневальный. Связные спали у стены. В окне виднелся смутный силуэт часового.
Аава зачерпнул ковшиком воды из ведра и напился. Проснулся дневальный.
- Товарищ капитан, все в порядке.
Аава усмехнулся и вышел. Дневальный, радуясь, что ему не сделали замечания, смотрел вслед капитану.
Секунду Аава постоял на крыльце, потом пошел проселочной дорогой к седьмой роте.
Навстречу ему попался старший лейтенант Мянд, Он проверял посты.
- Закурим,- предложил Аава папиросу,- Не спится.
Они стояли и курили.
Ночь была тиха. От штаба доносились шаги часового. Где-то заржала лошадь.
- Капитан Сауэр был чудесный человек,- заговорил Аава.
Мянд удивился, что Аава неожиданно заговорил о товарище, погибшем два года назад. Его, как и дежурного, удивило поведение командира батальона.
- Он верил в нас, в свой батальон, в народ,- продолжал капитан, будто беседуя с самим собой.- Как-то он сказал мне, что мы отвечаем за честь нашей нации и, если мы посрамим ее, из-за нас будут страдать многие поколения.
- Мы не посрамили,- тихо сказал Мянд.
- Не посрамили. Я немного побаивался сражения на Эмайыги,- признался Аава.- Ты не боялся, а я - да. Не снарядов и нуль. Боязнь пули, снаряда считаю естественной. Я боялся за солдат - ведь мы впервые встретились в бою с эстонцами. Но мы оказались сильнее, убежденнее, чем те эстонцы, которые напялили эсэсовские мундиры. Я зря боялся. Солдаты знали, что правда на нашей стороне, верили в нее.
- Да, правда на нашей стороне,- задумчиво повторил Мянд.
- Жаль, что капитан Сауэр не дожил до победы.
- Я думаю, капитан Сауэр чувствовал, каким станет наш батальон.
- Наверняка чувствовал. Мы действительно во многом изменились. Теперь уже никто из нас не чувствует себя пасынком.
Помолчали.
В утренних хлопотах старший лейтенант Мянд забыл ночной разговор. Он вспомнил о нем лишь после обеда, когда увидел, как капитан Аава, пригнувшись, бежал к ельнику, откуда их яростно обстреливали. Вспомнилось ему и другое. Что капитан весь день был странно оживлен и беспокоен и непрерывно переходил от роты к роте.
Капитан Аава бежал, бежал и старший лейтенант Мянд. Мянд подумал: "Зачем Аава так далеко вышел вперед? Ведь командиру батальона не место в боевых порядках взвода".
Мянд видел, как упал Аава. Но. слава богу, капитан снова поднялся. Потом Мянд потерял его из виду. Рота вышла к лесу. Самое страшное было позади.
После Эмайыги это было для роты самое трудное сражение. Мянд точно не знал, какие силы врага притаились в лесу. Говорили о тысяче человек, говорили о двух тысячах. Едва ли точно знали и в штабе полка. Но что их полк отрезал путь отступления по меньшей мере полку противника, в этом были уверены все.
В заросли деревьев его рота проникла метров на двести. Послышались звонкие разрывы гранат. Над головами просвистели мины и разорвались где-то в глубине леса.
Ноги вязли во мху. И на пружинящем под ногами мху нашел он капитана Аава. Командир батальона словно заснул со спокойной улыбкой на лице. Словно он прилег отдохнуть и положил руку под голову. Только вторая рука, окоченевшие пальцы которой глубоко впились в мох, говорила о смерти.
Бой продвигался все дальше, Мянд не смел задерживаться. Он стряхнул с себя оцепенение, позвал людей и приказал вынести тело командира батальона на опушку леса. Смерть капитана потрясла его. В бою ему все время казалось, что капитан Аава, сухопарый и легкий, бежит где-то поблизости от него. Таким он в последний раз видел его живого. Порой даже звучали в ушах слова Аава из их ночной беседы, которая теперь стала особенно значимой. Какой-то огонь сжигал командира батальона, какая-то неведомая сила подталкивала его. После окончания боя, когда противник сдавался большими группами, Мянд подумал, что у командира батальона не было никакой причины приходить в их роту, сегодня солдаты и без командиров сломили бы сопротивление врага - так яростно они атаковали. Ими руководило в бою какое-то большое чувство. Его можно назвать советским патриотизмом, любовью к родине, ненавистью к врагу, ему можно найти какое-нибудь иное, менее звучное, название, но без него сопротивление врага не было бы сломлено так быстро. Так говорил Мянд Кирсти, которая расспрашивала его о подробностях, и Мянд вдруг понял, что капитан Аава действовал под влиянием того же чувства. Он не мог поступить иначе, чем поступил, он чувствовал потребность быть вместе с людьми. Плечом к плечу с солдатами. Он не хотел остаться должником ни перед собой, ни перед кем. Перед народом. И об этом сказал Рейн Кирсти.
И Кирсти считала, что капитана Аава вела его любовь к родине. Любовь, которая была сильнее любых испытаний. Эту мысль разделял и капитан Виноградов, который не стыдился своих чувств, стоя у тела павшего командира.
Только у лейтенанта Симуля было свое мнение.
- Глупая смерть! - кривя губы, сказал он с самоуверенностью штабного адъютанта.- Я его предостерегал, и представитель штаба дивизии подполковник
Римм запрещал ему, но он не послушался. Чего он искал в седьмой роте? Разве во взводе место командира батальона? Бесцельная, напрасная смерть!
Мянд думал; "И зачем только Симуль так говорит?"
з
Сдавшихся в плен солдат построили на поле между лесом и шоссе. Там, откуда началось наступление Они стояли большим голубовато-зеленым четырехугольником. Пленные стояли в два ряда лицами наружу.
"Человек шестьсот", - думал Кальм, держа винтовку на плече,- его назначили в охрану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Тогда он проснулся. Было, наверное, часа четыре или пять. Гнетущее ощущение не проходило.
Его заместитель капитан Виноградов спал спокойно, Аава слышал его равномерное дыхание. Парторг тихонько посвистывал во сне. В первой комнате кашлял дежурный.
Аава встал, набросил на плечи шинель и вышел в другую комнату. У стола дремал дневальный. Связные спали у стены. В окне виднелся смутный силуэт часового.
Аава зачерпнул ковшиком воды из ведра и напился. Проснулся дневальный.
- Товарищ капитан, все в порядке.
Аава усмехнулся и вышел. Дневальный, радуясь, что ему не сделали замечания, смотрел вслед капитану.
Секунду Аава постоял на крыльце, потом пошел проселочной дорогой к седьмой роте.
Навстречу ему попался старший лейтенант Мянд, Он проверял посты.
- Закурим,- предложил Аава папиросу,- Не спится.
Они стояли и курили.
Ночь была тиха. От штаба доносились шаги часового. Где-то заржала лошадь.
- Капитан Сауэр был чудесный человек,- заговорил Аава.
Мянд удивился, что Аава неожиданно заговорил о товарище, погибшем два года назад. Его, как и дежурного, удивило поведение командира батальона.
- Он верил в нас, в свой батальон, в народ,- продолжал капитан, будто беседуя с самим собой.- Как-то он сказал мне, что мы отвечаем за честь нашей нации и, если мы посрамим ее, из-за нас будут страдать многие поколения.
- Мы не посрамили,- тихо сказал Мянд.
- Не посрамили. Я немного побаивался сражения на Эмайыги,- признался Аава.- Ты не боялся, а я - да. Не снарядов и нуль. Боязнь пули, снаряда считаю естественной. Я боялся за солдат - ведь мы впервые встретились в бою с эстонцами. Но мы оказались сильнее, убежденнее, чем те эстонцы, которые напялили эсэсовские мундиры. Я зря боялся. Солдаты знали, что правда на нашей стороне, верили в нее.
- Да, правда на нашей стороне,- задумчиво повторил Мянд.
- Жаль, что капитан Сауэр не дожил до победы.
- Я думаю, капитан Сауэр чувствовал, каким станет наш батальон.
- Наверняка чувствовал. Мы действительно во многом изменились. Теперь уже никто из нас не чувствует себя пасынком.
Помолчали.
В утренних хлопотах старший лейтенант Мянд забыл ночной разговор. Он вспомнил о нем лишь после обеда, когда увидел, как капитан Аава, пригнувшись, бежал к ельнику, откуда их яростно обстреливали. Вспомнилось ему и другое. Что капитан весь день был странно оживлен и беспокоен и непрерывно переходил от роты к роте.
Капитан Аава бежал, бежал и старший лейтенант Мянд. Мянд подумал: "Зачем Аава так далеко вышел вперед? Ведь командиру батальона не место в боевых порядках взвода".
Мянд видел, как упал Аава. Но. слава богу, капитан снова поднялся. Потом Мянд потерял его из виду. Рота вышла к лесу. Самое страшное было позади.
После Эмайыги это было для роты самое трудное сражение. Мянд точно не знал, какие силы врага притаились в лесу. Говорили о тысяче человек, говорили о двух тысячах. Едва ли точно знали и в штабе полка. Но что их полк отрезал путь отступления по меньшей мере полку противника, в этом были уверены все.
В заросли деревьев его рота проникла метров на двести. Послышались звонкие разрывы гранат. Над головами просвистели мины и разорвались где-то в глубине леса.
Ноги вязли во мху. И на пружинящем под ногами мху нашел он капитана Аава. Командир батальона словно заснул со спокойной улыбкой на лице. Словно он прилег отдохнуть и положил руку под голову. Только вторая рука, окоченевшие пальцы которой глубоко впились в мох, говорила о смерти.
Бой продвигался все дальше, Мянд не смел задерживаться. Он стряхнул с себя оцепенение, позвал людей и приказал вынести тело командира батальона на опушку леса. Смерть капитана потрясла его. В бою ему все время казалось, что капитан Аава, сухопарый и легкий, бежит где-то поблизости от него. Таким он в последний раз видел его живого. Порой даже звучали в ушах слова Аава из их ночной беседы, которая теперь стала особенно значимой. Какой-то огонь сжигал командира батальона, какая-то неведомая сила подталкивала его. После окончания боя, когда противник сдавался большими группами, Мянд подумал, что у командира батальона не было никакой причины приходить в их роту, сегодня солдаты и без командиров сломили бы сопротивление врага - так яростно они атаковали. Ими руководило в бою какое-то большое чувство. Его можно назвать советским патриотизмом, любовью к родине, ненавистью к врагу, ему можно найти какое-нибудь иное, менее звучное, название, но без него сопротивление врага не было бы сломлено так быстро. Так говорил Мянд Кирсти, которая расспрашивала его о подробностях, и Мянд вдруг понял, что капитан Аава действовал под влиянием того же чувства. Он не мог поступить иначе, чем поступил, он чувствовал потребность быть вместе с людьми. Плечом к плечу с солдатами. Он не хотел остаться должником ни перед собой, ни перед кем. Перед народом. И об этом сказал Рейн Кирсти.
И Кирсти считала, что капитана Аава вела его любовь к родине. Любовь, которая была сильнее любых испытаний. Эту мысль разделял и капитан Виноградов, который не стыдился своих чувств, стоя у тела павшего командира.
Только у лейтенанта Симуля было свое мнение.
- Глупая смерть! - кривя губы, сказал он с самоуверенностью штабного адъютанта.- Я его предостерегал, и представитель штаба дивизии подполковник
Римм запрещал ему, но он не послушался. Чего он искал в седьмой роте? Разве во взводе место командира батальона? Бесцельная, напрасная смерть!
Мянд думал; "И зачем только Симуль так говорит?"
з
Сдавшихся в плен солдат построили на поле между лесом и шоссе. Там, откуда началось наступление Они стояли большим голубовато-зеленым четырехугольником. Пленные стояли в два ряда лицами наружу.
"Человек шестьсот", - думал Кальм, держа винтовку на плече,- его назначили в охрану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69