Видел тебя в госпитале - кожа да кости, боль да муки. А кому легко? Что нас впереди ожидает? Я не знаю, увижу ли своего третьего ребенка. Ты не знаешь, вернешься ли в Таллин. Но время не такое, чтобы киснуть. Сперва нужно с фашистами рассчитаться. Тяэгер, налей мне еще. Сибирского.
- На будущий год, может, до дома дойдем,- сказал Вески, глядя в топящуюся печь.
- Дойдем! - заверил Тяэгер.- Дойдем, чтоб мне провалиться!
- Да, домой хочется,- произнес Сярглепп. Рауднаск заметил:
- Война еще не выиграна!
- Да. Но мы победим. Ты что, ослеп? Не видишь, что происходит? - загремел Тяэгер.
- Я не хочу думать о войне,- заговорил Вески,- война мне уже перевернула внутренности. На перевязках волком выл. Каждый день, целый месяц. Орал и плакал. Зачем мне война? Мое дело - пахать и сеять. Получил землю, дом построил. Под березами. Но я понимаю, что, пока мы не Выгоним фашистов, мне не пахать и не сеять в Рабааугу.
- Не пойму, по чему ты больше скучаешь - то ли по рабааугуской земле, то ли по Юте? - поддел его Вийес.
- Рабааугуская земля, Юта и я - это одно.
- Послушай, Юри, что я тебе скажу. Юта не такая уж мелочная, чтобы не простить тебе фронтового греха. Хочешь, познакомлю с шикарной бабой? Для утешения и бодрости духа Дыхание остановится, когда увидишь ее. Для меня она слишком серьезная. Отсюда километра четыре. Это не легкомысленная юбчонка. Симуль вокруг нее крутился - так послала куда подальше. А солидный дядя вроде тебя ей подошел бы.
- Ты, Вийес, еще мальчишка. Бегай, раз охота, а взрослых мужчин оставь в покое,- выговаривал ему Рюнк.- Юри, в будущем году мы должны быть дома. Я с Вильмой приеду к тебе з Рабааугу з гости.
- Пиво Юта варит такое, что.
- Вильма споет нам .
- Я покажу вам карточку Юты и дочери,- сказал Вески, и все снова рассматривали фотографию, сделанную сыном рабааугуского Сасся Стройная с крепкими руками, белокурая женщина и светловолосая девчушка стояли под белоствольными березами.- Теперь эти березы на моей зехмле. И под ними мой дом. Ветви нависают над крышей. Красивый дом, ребята. Не успел достроить. Но я дострою, я должен достроить. Ради этого можно стерпеть даже, когда в твоих кишках копаются.
- Жаль, что у меня нет карточки Вильмы и сына,- пожалел Рюнк.- Пошла на дно вместе с пиджаком и остальным... Ну, увидишь, когда к тебе погостить приедем.
Вийес в это время агитировал Кальма.
- Я познакомлю тебя с девчатами из железнодорожного батальона,- горячо говорил он.- Не пожале, ешь! В одну я влюбился. Мечта, неземное существо! Я Машу уже четыре раза видел, а поцеловать не смею. Только чертовски далеко.
- А разве Кирсти Сарапик больше не твоя мечта? - уколол Мяги.
- Почему! Ее рыцарем я останусь до смерти. Танцевал с ней. Легкая, как воздух. И рука у нее...
- Сарапик? Ваша Кирсти пепеже нашего командира полка,- презрительно сказал Лоог,
- Заткнись! - рявкнул через стол Тяэгер.- Нечего хулить женщину, с которой ты сам не спал... Да и тогда держи язык за зубами.
Лоог издевательски засмеялся.
Вдруг встал Кальм. Он схватил ефрейтора за плечо
- Что значит этот смех? Ты хочешь сказать, что.. Говори!
Вспышка Кальма, до сих пор сидевшего молча, удивила всех. Кальм яростно тряхнул Лоога.
- Отпусти... Вы все...- пробормотал тот.
- Отвечай!
- Слышишь, что у тебя спрашивают?!-загремел" в свою очередь, Тяэгер.
- Все говорят... что Сарапик... любовница полковника.
Кальм отпустил Лоога.
Вийес протянул Энну свою кружку.
- Возьми. Успокойся. Лоог - дерьмо. Он не понимает, что такое красота, чистота. Все своим языком готов опоганить.
Потом они пили самогон, хвалили Кальма, Тислера и Сибирь, где гонят такой чистый и крепкий напиток. Вески говорил с Тислером о сибирской земле, о полях, о хлебе и считал, что для Эстонии колхозы не подходят. Тислер утверждал, что без колхозов не свернуть шею рабааугускому Сассю.
Эрих Сярглепп заговорил с Кальмом:
- Смеху еще будет! Хочу в комсомол вступить. Что ты об этом думаешь? Мне было девятнадцать, когда меня мобилизовали. Отец к новой власти относился недоверчиво, боялся, что дом национализируют. Семи метров не хватило до нормы. А я ничего не боялся. Ходил в школу, как и раньше. Подсмеивался над комсомольцами, да так, просто из моды. Вдруг война и приказ явиться в военкомат. Тетки-у меня много теток- вздыхали: "Что теперь будет?" Мать потеряла голову. Отец сказал: "Придется идти, у советской власти суровая рука". Пошел. Новенький рюкзак, ложка, нож и вилка из нержавеющей стали - их я сменял на табак на строительстве тракторного завода. Шамовки мне положили столько, что я кряхтел. Свитеры, шерстяные носки, теплые рубашки... напихали полный мешок. Нелегко мне было в армии - ведь мать и тетки меня всегда холили и нежили. Надо мной смеялись, дразнили, пару раз смазати по морде. Тогда уж я рассердился и влепил одному сдачи. С этого времени оставили в покое. Когда вы вели бои под Луками, я делал "встать-лечь" в запасном полку. Очень хотелось на фронт. Написал два рапорта, только в мае отпустили- Теперь я здесь. Тяэгер - стоящий мужик. Тислер - человек, Вески - толковый парень. Ты... тебя я еще не знаю. Что ты думаешь о комсомоле? Примут меня? Сын домовладельца. И еще беда, что Рюнк вечно зудит из-за моей внешности. А комсомольцы... Кальм не знал, что сказать.
- Вступай,- ответил за него Урмет,- Делай, что сердце велит. Сын домовладельца, подумаешь! Винтовка у тебя такая же, как и у меня. На одних нарах спим, а когда на передовую пойдем, одинаково будем ползать в снегу или в грязи.
- Я дам тебе рекомендацию,- сказал Рюнк и вдруг потребовал у Вийеса: - Спой! Только не шлягер,- ты знаешь, я их не люблю. Спой "Не могу молчать я...".
Вийес спел.
Потом пели все вместе.
Мяги вышел и поспешно вернулся.
- На улицу, ребята! - крикнул он, перекрывая шумные голоса.- Проспим наступление Нового года!
Толкаясь, все выбежали из землянки. С высокого холма было далеко видно. Ночь будто расцвела. Впереди, там, где проходила линия фронта, взлетали ракеты и трассирующие пули. Тяэгер быстро притащил свой пулемет, чтобы холм, где расположено их отделение, не остается немым, когда передовая приветствует 1944 год. Диск его пулемета заряжен трассирующими патронами. Кальм следил за гаснущими в высоте пулями и ракетами, заливавшими холмы зеленоватым или фиолетовым светом. В третий раз встречал он Новый год на чужбине. Год назад он лежал в госпитале. Где встретит он сорок пятый год? На фронте? В Таллине? Или... быть может, он встречает последний Новый год в своей жизни?
Солдаты рядом с ним кричали "ура".
К ним подошел старший лейтенант Мянд.
- С Новым годом, товарищи,- сказал он.- Пусть сорок четвертый будет годом нашей победы.
Солдаты еще долго стояли на холме. Мянд ушел.
- Красивая ночь,- сказал Вийес.
- И верно, красивая,- согласился Рауднаск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69