— Толковая у меня штука,
Вийес подошел к нему и шепотом позвал в самоволку.
— Дурак! — рассердился Тяэгер.— Я о пулемете говорю.
— Смотри, черт, не засыпься,— предупредил Агур.— Не хочу из-за твоего кобеляжа по шапке получать.
— Ребята, не могу иначе,— пожаловался Вийес.— Честное слово. Душа у меня кричит... Я вам плохого сделаю.
— Чего ты причитаешь? Мотай на деревню, только не охай,— отрубил Тяэгер.
— Я спою вам, друзья, — попытался Вийес завоевать симпатии товарищей. Не ожидая ответа, он тихонько начал:
Коль знала бы ты, как я люблю...
Тихую песню Вийеса услыхал проходивший мимо землянки лейтенант Аава. Он остановился и пошел дальше лишь после того, как кончилась песня.
Сегодня лейтенант Аава чувствовал потребность поговорить.
— Прибывшее сегодня оружие уже выиграло один бой. Бой в сердцах тех, кто одно время потерял верную почву под ногами. И в моем сердце.
— Вы никогда не теряли почвы под ногами,— сказал Мяид.
Лейтенант Аава испытующе посмотрел на политрука.
— Черт возьми, это приятно слышать,— сказал он потом тихонько.
Их разговору помешал приход младшего лейтенанта Симуля.
— Товарищ лейтенант, разрешите доложить,—официально обратился он к Аава,— ефрейтор Вийес исчез-
— Товарищ младший лейтенант,— почему-то рассердился Аава,— по всей вероятности, ефрейтор Вийес не исчез, а самовольно отлучился. В деревню. Утром разберемся в этом деле. Можете идти.
В душе политрук — солдаты по-прежнему звали Мяпда политруком — одобрил поведение Аава,
IV
1
Шоссе занесло снегом. Снег был выше колен. Сугробы доходили до груди. Целый полк вместе с обозом не смог утрамбовать дорогу. Нелегко было даже задним, но особенно доставалось третьему батальону, который прокладывал путь сквозь сугробы и снежные валы.
С каждым часом движение замедлялось/ Передышки затягивались дольше, чем было предусмотрено.
Командир батальона Сауэр в душе проклинал лейтенанта Рейнопа, который, как представитель штаба полка, непрерывно напоминал, что от темпа движения их батальона зависит скорость всего полка.
— Люди устали,— оправдывал батальон Сауэр.— Сами ведь видите, что за дорога.
— Приказ остается приказом,— сухо повторял Рейноп.
Приказ остается приказом, это капитан Сауэр знал и сам. Но нужно считаться и с дорогой. Роты застревают в сугробах, как куры в пакле. Вчера за ночь прошли тридцать два километра и устали меньше, чем теперь, когда за спиной едва пятнадцать километров.
Капитан Сауэр ехал на молодом, сильном и игривом жеребце, но он знал и видел, как измотал снег людей. К тому же солдаты почти не ели. Сухари и кипяток — вот все, что выдали людям перед выходом.
Капитан Сауэр проклинал изнурительный снег, дивизионных снабженцев, чьи машины застряли в снегу, интендантов полка, которые только разводили руками, немцев — они при отступлении сожгли деревни,— людям часто приходилось ночевать под открытым небом, и они толком не отдыхали, а больше всего лейтенанта Рейнопа, который не знает, что такое фронт и что такое марш на фронт, а за приказами не видит людей.
Особенно тяжело было пулеметной и минометной ротам. Тащить за собой четырехпудовый «максим» и еще более тяжелый миномет или нести на плечах их части, весом в несколько десятков килограммов,— это не шутка и при хорошей дороге. От людей валил пар, как от мокрых, загнанных кляч.
Капитан ездил от одной роты к другой, говорил с командирами, шутками подбадривал бойцов. Но он знал так же хорошо, как командиры, так же хорошо, как любой тяжело шагавший солдат, что двигаться быстрее они не в силах. Хорошо, если удержат и этот темп.
Вокруг простирались бесконечные леса. Шоссе извивалось по лесу с одного холма на другой. Крутые подъемы сменялись такими же спусками. Все это утомляло, чертовски утомляло.
— Винтовка, патроны, лопата, вещмешок, противогаз, котелок, который больше не нужен, все барахло вместе — сколько это потянет? — громко рассуждал Вийес, кряхтя и задыхаясь.
— Нечего было в Кирилове по ночам шляться. Вог теперь еле ноги волочишь, как мокрая курица,— подтрунивал Вески.
— Я Юты и в глаза не видел, но по твоим рассказам знаю, что Клавдия Степановна вылитая Юта. Ну что же тут делать, сам подумай,— защищался Вийес.
— А Кирсти? — спросил Вески.
— Кирсти — мечта. Я произвел на нее потрясающее впечатление.
— Кобель вроде тебя и мечтать-то не умеет,— желчно сказал Вески, потому что ему вспомнился рабааугу-ский Сассь. Когда этому быку приходила охота, он брал женщин хоть силком. Нет, Юту Сассю не видать.
Тяэгер пес ручной пулемет на плече.
— Давай-ка винтовку, отдохни немного,— сказал он Вийесу.— Никак не пойму — откуда у тебя сила берется баб с ума сводить? Посмотреть не на что: ноги что щепки, голова еле на шее держится. Салака, выметавшая икру, а не мужчина.
— Я и не свожу,— пожаловался Вийес, отдавая винтовку Тяэгеру.— Я без разбору не бросаюсь. Влюбляюсь. И Клавдию я, кажется, всерьез полюбил,
Вийес глубоко вздохнул.
Кальм споткнулся и упал на четвереньки.
— Давай и ты свою дубину сюда,— предложил Тяэгер.
— Поскользнулся,— отказался Кальм, вставая.
— Все бы хорошо, вот только в животе урчит,— сказал Тислер.
— Да, есть и верно хочется,— согласился с ним Лийас.
Агур пропыхтел:
— От жирного кусочка и я бы не отказался.
— Чего вы жалуетесь? — вмешался Соловьев.— Кормежка у нас неплохая: утром — ничего, в обед — это же подогретое, вечером — остатки от обеда,
Сердито посмеялись.
— Сейчас бы что-нибудь плотное навернуть! — мечтал Вески.— Ну, например, подходящий кусок соленой свинины. Или ветчины с яйцом. Юта коптила такую ветчину, что слеза прошибала,
— Привал! — прокатилась по колонне команда. Кальм опустился в снег. Вещмешок попал под лопатку, но шевелиться не хотелось. Над головой высились заснеженные ели. Между вершинами чернело прояснившееся небо. Блестели звезды. Кальм искал Малую Медведицу и Полярную звезду, но не нашел. Наверное, он лежит лицом к югу, поэтохму.
Становилось холоднее. «Валенки и ватник — хорошие штуки»,— перескочила мысль от звезд к земным делам. Впервые он увидел ватные брюки в конце тридцать девятого или в начале сорокового года. Во время финской войны. Точно, газеты кишели сообщениями с фронтов. На красноармейцах. Они грузили вагоны на товарной станции. Тогда ватные брюки и куртки смешили его и, казалось, подтверждали отставание Советского Союза. Изменил он отношение и к валенкам, их теперь ласково называли «типарями». Теплая и легкая обувь. Кто бы мог тогда, три года тому назад, поверить, что он в ватных брюках и валенках, в красноармейской шинели и ушанке, с винтовкой на плече, с котелком на поясе будет шагать по занесенным снегом дорогам бескрайней России?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69