Начальник главного управления, как и обычно, поручал Вазире «ознакомиться и дать свое мнение».
Из стопки бумаг Вазира выбрала именно этот документ, чтобы с утра, как говорится, на свежую голову и с карандашом в руках в нем разобраться.
Шерзод собирался переделать нынешнее русло Бозсу; собственно, даже не столько переделать, сколько заменить — пустить воду новым, выпрямленным, как стрела, руслом. По общегородскому плану здесь должна пройти трасса метрополитена, ее надо было, по мысли Бахрамова, прокладывать открытым способом, что по сравнению с подземной проходкой тоннеля обошлось бы в несколько раз дешевле.
Тут на полях читаемой страницы Вазира поставила зеленым карандашом два восклицательных знака.
Из-за искривленности старого русла слишком велика его протяженность, а короткий прямой канал даст большую экономию воды и земельной площади.
И эти строки Вазира пометила зеленым карандашом — его она пускала в ход, когда ей что-то сильно нравилось, чему хотелось бы открыть зеленую улицу.
Потом Вазира задумалась над тем, что в проекте может вызвать возражения.
Если рядом со стадионом трассу метрополитена прокладывать открытым способом, то довольно значительная площадь вокруг будет изрыта, потеряна для зеленых насаждений. Там, например, где будет двигаться кран —- а это полоса шириной более семидесяти метров,— не останется ни одного дерева. Могучие чинары, пышные акации — все они будут обречены на уничтожение. Их место займут горы вынутого грунта, а затем —нагромождения железобетонных конструкций.
Вазира представила, как решительно будет возражать против этого плана Аброр. Не удержала в себе мелкого мстительного довода: «Он же решил, не согласовав со мной, поселить в нашей квартире родителей, почему я должна, потакая ему, отвергать эффективный с экономической точки зрения проект?» Тут же одернула себя: «Дело, конечно, не в наших личных спорах! Эти деревья, сотни деревьев по берегам Бозсу близ стадиона — отрада для тысяч и тысяч горожан! Сколько раз мы сами отправлялись отдыхать туда в благодатную прохладу!» Это возражение самой себе прозвучало в ней голосом Аброра, будто он сейчас сидел у ее стола и смотрел прямо в глаза. «Опять эмоции,— тут же укорила Вазира себя.-- Близорукость, когда думают только о сиюминутных благах... близорукость... Если осуществить проект Шерзода, то... ведь можно в будущем вырастить деревья еще красивей и пышней. И до каких пор мы ради синицы в руках будем отказываться от журавля в небе?»
Номер телефона Шерзода, ей помнилось, был записан в карманном календарике. Вазира набрала нужные цифры.
Видимо, Шерзод поручал кому-то срочную работу, потому что и грубке еще до его «Алло, я слушаю» раздался сердито-решительный голос:
- ...Идите, и чтоб через два часа все было готово!
А потом Шерзод поднес трубку к уху и, едва заслышав, что это Вагира, разом изменил тон, обрадованно заворковал:
О, Вазира-хон? Неужели? Здравствуйте! Все ли у вас благополучно? Как дома? Сынишка поправился? Как, вообще говоря, на все это было необязательно: ритуал вежливости. Шертд и задавал все эти вопросы один за другим, без передышки, не дожидаясь ответов. Самое важное — тон голоса, обрадованный, немного игривый, но и уважительный, конечно. Как умелый певец, Шерзод вел мелодию, постепенно набирая высоту и усиливая звучность голоса, чтобы на самой ликующе высокой ноте задержать особое внимание слушателя.
— Ах, Вазира, Вазира! Признаюсь, вернувшись из Москвы, я ждал вестей от вас, звонка... хотя бы из управления... И вот... вы делаете меня счастливым.
— Я получила ваши документы, ознакомилась с ними,— постаралась Вазира вернуть Шерзода к делам, да и неудобно говорить об ином по служебному телефону.
— Бумаги?.. А... про увязку метро и канала? Ну и как? — словно между прочим спросил Шерзод, однако внутренняя тревога чуточку вопрос окрасила.
— Идея ваша... ну, раз уж вы признали, что я приношу вам счастье... мне понравилась...
— О, спасибо, Вазира-хон, спасибо
— Но есть в проекте такие места, что могут вызвать возражения. Потому-то я и хотела бы с вами их обговорить, прежде чем идти к своему начальству.
— Повторяю еще раз, Вазира, вы делаете меня счастливцем. Такой дружеский поступок — это... это... я не нахожу слов... А вы сегодня собираетесь идти к начальству, Вазира-хон? Может, и мое присутствие там необходимо?
— Было бы неплохо, я думаю. У Наби Садриевича могут возникнуть вопросы... Погодите! Я сейчас...— Вазира позвонила по внутреннему телефону в приемную начальника управления. Осведомилась у секретарши: — Тоня, Наби Садриевич у себя?.. Никуда не собирается уезжать?.. До которого?.. До двенадцати? Хорошо, спасибо. Шерзод, вы слышите?.. Наби Садриевич будет у себя до двенадцати часов. К одиннадцати сможете приехать? Сейчас?.. Нет, к одиннадцати... Сейчас десять. Хорошо-хорошо, тогда и поговорим обо всем. За оставшийся до одиннадцати часов срок ей надо успеть написать и отпечатать на машинке свое короткое предварительное заключение.. Только Вазира вернулась из машбюро в отдел, как раздался звонок внутреннего телефона и Тоня сказала, что Вазиру Бадаловну приглашает к себе Наби Садриевич. Вазира подписала перепечатанное заключение, прикрепила скрепкой к бумагам Шерзода, положила в специальную — для начальства — папку с позолоченным, весьма значительно звучавшим, хотя и не совсем понятным названием «К докладу»
— Я буду у Наби Садриевича,— сказала Вазира, проходя через первую комнату, мимо стола, за которым работал ее коллега, молодой архитектор.— Когда придет товарищ Бахрамов, Шерзод Исламович, вы его знаете, скажите, чтобы он поднялся в приемную товарища Садриева. Хорошо? У двери в коридор Вазира на мгновение остановилась перед зеркалом: в отделе работало немало женщин, да и из соседних комнат к ним забегали подружки «глянуть на себя в рабочем порядке».
Во многом из-за этого Вазира выбрала для себя вторую комнату, в глубине помещения. Сейчас она придирчиво оглядела себя, поправила ворот белой шелковой кофточки, рукой разгладила темно-серую юбку, чтоб складка к складке была прилажена... Выражением лица осталась довольна: деловое, целеустремленное... Один завиток волос падал на лоб. Зачесывать его Вазира не стала.
У Садриева очень просторный кабинет. На полу — огромный, яркой расцветки туркменский ковер. Кроме рабочего стола с телефонами в глубине комнаты вдоль окон протянулся длинный стол для заседаний.
Наби Садриевич сидел во главе этого стола, когда Вазира открыла дверь Вокруг склонились над большими листами чертежей пять человек. Один из них что-то записывал в блокноте, другой вел расчеты на логарифмической линейке, остальные внимательно изучали расстеленные листы сводного проекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Из стопки бумаг Вазира выбрала именно этот документ, чтобы с утра, как говорится, на свежую голову и с карандашом в руках в нем разобраться.
Шерзод собирался переделать нынешнее русло Бозсу; собственно, даже не столько переделать, сколько заменить — пустить воду новым, выпрямленным, как стрела, руслом. По общегородскому плану здесь должна пройти трасса метрополитена, ее надо было, по мысли Бахрамова, прокладывать открытым способом, что по сравнению с подземной проходкой тоннеля обошлось бы в несколько раз дешевле.
Тут на полях читаемой страницы Вазира поставила зеленым карандашом два восклицательных знака.
Из-за искривленности старого русла слишком велика его протяженность, а короткий прямой канал даст большую экономию воды и земельной площади.
И эти строки Вазира пометила зеленым карандашом — его она пускала в ход, когда ей что-то сильно нравилось, чему хотелось бы открыть зеленую улицу.
Потом Вазира задумалась над тем, что в проекте может вызвать возражения.
Если рядом со стадионом трассу метрополитена прокладывать открытым способом, то довольно значительная площадь вокруг будет изрыта, потеряна для зеленых насаждений. Там, например, где будет двигаться кран —- а это полоса шириной более семидесяти метров,— не останется ни одного дерева. Могучие чинары, пышные акации — все они будут обречены на уничтожение. Их место займут горы вынутого грунта, а затем —нагромождения железобетонных конструкций.
Вазира представила, как решительно будет возражать против этого плана Аброр. Не удержала в себе мелкого мстительного довода: «Он же решил, не согласовав со мной, поселить в нашей квартире родителей, почему я должна, потакая ему, отвергать эффективный с экономической точки зрения проект?» Тут же одернула себя: «Дело, конечно, не в наших личных спорах! Эти деревья, сотни деревьев по берегам Бозсу близ стадиона — отрада для тысяч и тысяч горожан! Сколько раз мы сами отправлялись отдыхать туда в благодатную прохладу!» Это возражение самой себе прозвучало в ней голосом Аброра, будто он сейчас сидел у ее стола и смотрел прямо в глаза. «Опять эмоции,— тут же укорила Вазира себя.-- Близорукость, когда думают только о сиюминутных благах... близорукость... Если осуществить проект Шерзода, то... ведь можно в будущем вырастить деревья еще красивей и пышней. И до каких пор мы ради синицы в руках будем отказываться от журавля в небе?»
Номер телефона Шерзода, ей помнилось, был записан в карманном календарике. Вазира набрала нужные цифры.
Видимо, Шерзод поручал кому-то срочную работу, потому что и грубке еще до его «Алло, я слушаю» раздался сердито-решительный голос:
- ...Идите, и чтоб через два часа все было готово!
А потом Шерзод поднес трубку к уху и, едва заслышав, что это Вагира, разом изменил тон, обрадованно заворковал:
О, Вазира-хон? Неужели? Здравствуйте! Все ли у вас благополучно? Как дома? Сынишка поправился? Как, вообще говоря, на все это было необязательно: ритуал вежливости. Шертд и задавал все эти вопросы один за другим, без передышки, не дожидаясь ответов. Самое важное — тон голоса, обрадованный, немного игривый, но и уважительный, конечно. Как умелый певец, Шерзод вел мелодию, постепенно набирая высоту и усиливая звучность голоса, чтобы на самой ликующе высокой ноте задержать особое внимание слушателя.
— Ах, Вазира, Вазира! Признаюсь, вернувшись из Москвы, я ждал вестей от вас, звонка... хотя бы из управления... И вот... вы делаете меня счастливым.
— Я получила ваши документы, ознакомилась с ними,— постаралась Вазира вернуть Шерзода к делам, да и неудобно говорить об ином по служебному телефону.
— Бумаги?.. А... про увязку метро и канала? Ну и как? — словно между прочим спросил Шерзод, однако внутренняя тревога чуточку вопрос окрасила.
— Идея ваша... ну, раз уж вы признали, что я приношу вам счастье... мне понравилась...
— О, спасибо, Вазира-хон, спасибо
— Но есть в проекте такие места, что могут вызвать возражения. Потому-то я и хотела бы с вами их обговорить, прежде чем идти к своему начальству.
— Повторяю еще раз, Вазира, вы делаете меня счастливцем. Такой дружеский поступок — это... это... я не нахожу слов... А вы сегодня собираетесь идти к начальству, Вазира-хон? Может, и мое присутствие там необходимо?
— Было бы неплохо, я думаю. У Наби Садриевича могут возникнуть вопросы... Погодите! Я сейчас...— Вазира позвонила по внутреннему телефону в приемную начальника управления. Осведомилась у секретарши: — Тоня, Наби Садриевич у себя?.. Никуда не собирается уезжать?.. До которого?.. До двенадцати? Хорошо, спасибо. Шерзод, вы слышите?.. Наби Садриевич будет у себя до двенадцати часов. К одиннадцати сможете приехать? Сейчас?.. Нет, к одиннадцати... Сейчас десять. Хорошо-хорошо, тогда и поговорим обо всем. За оставшийся до одиннадцати часов срок ей надо успеть написать и отпечатать на машинке свое короткое предварительное заключение.. Только Вазира вернулась из машбюро в отдел, как раздался звонок внутреннего телефона и Тоня сказала, что Вазиру Бадаловну приглашает к себе Наби Садриевич. Вазира подписала перепечатанное заключение, прикрепила скрепкой к бумагам Шерзода, положила в специальную — для начальства — папку с позолоченным, весьма значительно звучавшим, хотя и не совсем понятным названием «К докладу»
— Я буду у Наби Садриевича,— сказала Вазира, проходя через первую комнату, мимо стола, за которым работал ее коллега, молодой архитектор.— Когда придет товарищ Бахрамов, Шерзод Исламович, вы его знаете, скажите, чтобы он поднялся в приемную товарища Садриева. Хорошо? У двери в коридор Вазира на мгновение остановилась перед зеркалом: в отделе работало немало женщин, да и из соседних комнат к ним забегали подружки «глянуть на себя в рабочем порядке».
Во многом из-за этого Вазира выбрала для себя вторую комнату, в глубине помещения. Сейчас она придирчиво оглядела себя, поправила ворот белой шелковой кофточки, рукой разгладила темно-серую юбку, чтоб складка к складке была прилажена... Выражением лица осталась довольна: деловое, целеустремленное... Один завиток волос падал на лоб. Зачесывать его Вазира не стала.
У Садриева очень просторный кабинет. На полу — огромный, яркой расцветки туркменский ковер. Кроме рабочего стола с телефонами в глубине комнаты вдоль окон протянулся длинный стол для заседаний.
Наби Садриевич сидел во главе этого стола, когда Вазира открыла дверь Вокруг склонились над большими листами чертежей пять человек. Один из них что-то записывал в блокноте, другой вел расчеты на логарифмической линейке, остальные внимательно изучали расстеленные листы сводного проекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81