Алмазный пояс.
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Солнечный круг медленно выкатывался из-за Чаткальских гор.
Аброр встречал восход на балконе. С третьего этажа казалось, будто огненный диск, вернее — верхний его край, сжался, приостановился в настороженном выжидании, а потом быстрыми-быстрыми лучами-выплесками пошел зажигать бесчисленные железные и шиферные крыши, бетонные и асфальтовые пространства громадного города, который давно уже проснулся, заполнив улицы разноцветными потоками автомашин.
На стали и стекле свет сверкает — нестерпимо глазу. И, падая на сочную зелень, растворяется в мощной кроне столетних чинар и дубов, нежно переливаясь золотисто-желтыми оттенками на цветущей джиде; медовый ее аромат утренний ветер разносит далеко окрест. Урючины, миндаль, персиковые деревья и яблони отцвели еще в апреле; недавние майские дожди омыли их листья, уже по-летнему темные. Высокие кусты граната сверху трудно отличить от сплетений виноградных лоз, лишь ярко-красные колокольчики гранатовых соцветий выделяются, словно вспышки раскаленных угольков, среди буйной зелени. Их алые бархатистые цветочки боятся холода и темноты; ночью, сжавшись, смыкают лепестки, а утром от прикосновения солнечных лучей снова оживают, широко раскрывая свое ярко-красное лоно навстречу свету и теплу.
Все выше над головой поднимается солнце, диск его становится все меньше и ярче. Глаза не выдерживают ослепляюще яростного полыханья огня, и приходится отойти в тень.
Всю ночь Аброр просидел над чертежом древнего канала Бозсу, что протекал вот в этих, ныне бетонно-асфальтовых, просторах. А что было до канала? Две тысячи лет назад вместо зеленого оазиса была выжженная солнцем нескончаемая степь, безводная и беспощадная.
Да, здешнее солнце щедрое, и зелень майская густа и живительна, но уже в середине мая кончаются дожди, потом неделями на небе не отыщешь ни облачка, до самой осени стоят ясные, безжалостно жаркие и сухие дни. Человек тогда ищет спасенья в тени деревьев. А деревья ждут спасенья от воды, проточной, поливной, которая ныне покорилась людям.
Эта тысячелетняя взаимозависимость человека и природы стала для Аброра теперь путеводной нитью в сложном лабиринте давнего замысла.
Зеленый оазис Ташкента... Зеленая капелька жизни, зажженная некогда в степи, постепенно расширялась и превратилась наконец в море зелени... Спасенная жизнь вдвойне дорога. Каждый куст, каждое дерево словно тянется к человеку, доверяя свою судьбу, полагаясь на его добрую волю и добрый ум, разумно направляющий поток воды для спасения всего живого...
— Папа, мы опаздываем! — послышался обеспокоенный голос дочери.
Аброр, прервав свои раздумья, увидел ее уже внизу, у подъезда.
Да, пора спускаться. Он должен был отвезти жену в аэропорт, на московский рейс.
Лишь до первого перекрестка хватило сил удержать в себе то особое чувство, которое пришло к нему там, на балконе. А дальше... его подхватил и понес поток машин... Внимание, внимание, он должен собраться с мыслями, а не то или светофор прозеваешь, или тебя зацепят, или ты кого-нибудь стукнешь... И надо поторапливаться, времени оставалось в обрез, а путь от Юнусабада1 через центр города немалый.
Наконец миновали железнодорожный вокзал, оттуда до цели не столь далеко, благо что аэропорт Ташкентский в черте города. «А мы, ташкентцы, порой из-за этого ворчим, выражаем недовольство...»
Ага, вот и железнодорожный переезд, теперь-то уж совсем рядом.
Аброр прибавил газу, желая скорей пересечь тускло поблескивающие рельсы, но резко-тревожно замигал красным семафор, и полосатый шлагбаум неожиданно быстро — так показалось — опустился перед «жигуленком». Аброр успел тормознуть — колеса взвизгнули, машина вильнула, качнулась вперед, едва не налетев на шлагбаум.
Поезда не видно, а в железнодорожной будке пронзительно надрывался звонок. Продолжал раздражающе мигать красным семафор.
Вазира, сокрушенно вздохнув, взглянула на крохотные наручные часы:
— Ах, чтоб ему пропасть! Опоздаем теперь... Лучше бы через путепровод ехать!
Аброр с силой дернул за ручной тормоз. В душе кипело раздраженное нетерпение.
Может, еще через Бешагач надо было ехать? — съязвил он, назвав дальний район города.
Через Бешагач — нет, а если бы через улицу Руставели, наверняка бы успели. А сейчас регистрация заканчивается...
Пошел-поплыл мимо нескончаемо длинный, тяжелый поезд, двигались цистерны, платформы, груженные бревнами, досками, уставленные ярко-красными тракторами.
Смотри-ка, папа, и машины! — почти выкрикнул восторженный непоседа Зафар с заднего сиденья.— Такие же, как у нас.
Аброр промолчал. Малика поправила братишку:
— Не такие. Это другая марка.
— Почему? Ты-то откуда знаешь?
— У нашей машины две фары. А у тех «Жигулей» — по четыре. Медленно проплыла еще одна открытая платформа.
— Бульдозеры! — уже забыв о «Жигулях», выкрикнул Зафар. Вазира не отрывала глаз от платформ и красных вагонов.
— И чего это он длинный такой?.. Конца-краю не видно!
А Зафару, наверное, хотелось, чтобы поезд был еще длинней и ехал бы как можно медленней: столько интересных вещей он вез! Аброр сидел неподвижно; было видно, что он не торопится.
Но вот наконец полосатый шлагбаум дрогнул и стал подниматься. Вишневые «Жигули» тут же юркнули через железнодорожное полотно... И вскоре Аброр остановил машину у самого входа в здание аэропорта.
Застекленный зал регистрации пассажиров был переполнен.
— Вещи Малика принесет!
Вазира выскочила из машины и, на бегу стараясь вытащить из сумочки билет и паспорт, устремилась в зал.
Аброр нарочито спокойно высадил детей, замкнул на ключ дверцы, открыл багажник. Рядом с чемоданом там лежал длинный черный футляр. Чертежи Вазиры. Аброр взял легкий футляр за ручку и передал его Малике. Сам понес темно-коричневый кожаный чемодан. Был он не так уж и велик, но очень тяжел. Аброр уловил аромат хан-даляков. «Без подарков не может!» — разозлился он на жену.
Они уже входили в стеклянные двери, когда откуда-то сверху раздался голос диктора: «Заканчивается посадка в самолет, вылетающий рейсом шестьсот тринадцать до Москвы. Повторяю: заканчивается...»
Вазира была в толпе, что облепила окошко регистрации и проем с круглыми весами для взвешивания багажа. Нетерпеливо выхватила у Аброра чемодан, сама втолкнула его на весы.
— Повезло, мое место осталось за мной! А места опоздавших продают тут же... Желающих ой как много было, но добрые попутчики нашлись, не допустили...
Аброр огляделся. Сразу узнал высокого статного мужчину, стоявшего неподалеку у стойки спиной к ним.
— Мой билет регистрируют...
— Что, и Бахрамов летит? — голос Аброра на какой-то миг стал словно жестяным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Солнечный круг медленно выкатывался из-за Чаткальских гор.
Аброр встречал восход на балконе. С третьего этажа казалось, будто огненный диск, вернее — верхний его край, сжался, приостановился в настороженном выжидании, а потом быстрыми-быстрыми лучами-выплесками пошел зажигать бесчисленные железные и шиферные крыши, бетонные и асфальтовые пространства громадного города, который давно уже проснулся, заполнив улицы разноцветными потоками автомашин.
На стали и стекле свет сверкает — нестерпимо глазу. И, падая на сочную зелень, растворяется в мощной кроне столетних чинар и дубов, нежно переливаясь золотисто-желтыми оттенками на цветущей джиде; медовый ее аромат утренний ветер разносит далеко окрест. Урючины, миндаль, персиковые деревья и яблони отцвели еще в апреле; недавние майские дожди омыли их листья, уже по-летнему темные. Высокие кусты граната сверху трудно отличить от сплетений виноградных лоз, лишь ярко-красные колокольчики гранатовых соцветий выделяются, словно вспышки раскаленных угольков, среди буйной зелени. Их алые бархатистые цветочки боятся холода и темноты; ночью, сжавшись, смыкают лепестки, а утром от прикосновения солнечных лучей снова оживают, широко раскрывая свое ярко-красное лоно навстречу свету и теплу.
Все выше над головой поднимается солнце, диск его становится все меньше и ярче. Глаза не выдерживают ослепляюще яростного полыханья огня, и приходится отойти в тень.
Всю ночь Аброр просидел над чертежом древнего канала Бозсу, что протекал вот в этих, ныне бетонно-асфальтовых, просторах. А что было до канала? Две тысячи лет назад вместо зеленого оазиса была выжженная солнцем нескончаемая степь, безводная и беспощадная.
Да, здешнее солнце щедрое, и зелень майская густа и живительна, но уже в середине мая кончаются дожди, потом неделями на небе не отыщешь ни облачка, до самой осени стоят ясные, безжалостно жаркие и сухие дни. Человек тогда ищет спасенья в тени деревьев. А деревья ждут спасенья от воды, проточной, поливной, которая ныне покорилась людям.
Эта тысячелетняя взаимозависимость человека и природы стала для Аброра теперь путеводной нитью в сложном лабиринте давнего замысла.
Зеленый оазис Ташкента... Зеленая капелька жизни, зажженная некогда в степи, постепенно расширялась и превратилась наконец в море зелени... Спасенная жизнь вдвойне дорога. Каждый куст, каждое дерево словно тянется к человеку, доверяя свою судьбу, полагаясь на его добрую волю и добрый ум, разумно направляющий поток воды для спасения всего живого...
— Папа, мы опаздываем! — послышался обеспокоенный голос дочери.
Аброр, прервав свои раздумья, увидел ее уже внизу, у подъезда.
Да, пора спускаться. Он должен был отвезти жену в аэропорт, на московский рейс.
Лишь до первого перекрестка хватило сил удержать в себе то особое чувство, которое пришло к нему там, на балконе. А дальше... его подхватил и понес поток машин... Внимание, внимание, он должен собраться с мыслями, а не то или светофор прозеваешь, или тебя зацепят, или ты кого-нибудь стукнешь... И надо поторапливаться, времени оставалось в обрез, а путь от Юнусабада1 через центр города немалый.
Наконец миновали железнодорожный вокзал, оттуда до цели не столь далеко, благо что аэропорт Ташкентский в черте города. «А мы, ташкентцы, порой из-за этого ворчим, выражаем недовольство...»
Ага, вот и железнодорожный переезд, теперь-то уж совсем рядом.
Аброр прибавил газу, желая скорей пересечь тускло поблескивающие рельсы, но резко-тревожно замигал красным семафор, и полосатый шлагбаум неожиданно быстро — так показалось — опустился перед «жигуленком». Аброр успел тормознуть — колеса взвизгнули, машина вильнула, качнулась вперед, едва не налетев на шлагбаум.
Поезда не видно, а в железнодорожной будке пронзительно надрывался звонок. Продолжал раздражающе мигать красным семафор.
Вазира, сокрушенно вздохнув, взглянула на крохотные наручные часы:
— Ах, чтоб ему пропасть! Опоздаем теперь... Лучше бы через путепровод ехать!
Аброр с силой дернул за ручной тормоз. В душе кипело раздраженное нетерпение.
Может, еще через Бешагач надо было ехать? — съязвил он, назвав дальний район города.
Через Бешагач — нет, а если бы через улицу Руставели, наверняка бы успели. А сейчас регистрация заканчивается...
Пошел-поплыл мимо нескончаемо длинный, тяжелый поезд, двигались цистерны, платформы, груженные бревнами, досками, уставленные ярко-красными тракторами.
Смотри-ка, папа, и машины! — почти выкрикнул восторженный непоседа Зафар с заднего сиденья.— Такие же, как у нас.
Аброр промолчал. Малика поправила братишку:
— Не такие. Это другая марка.
— Почему? Ты-то откуда знаешь?
— У нашей машины две фары. А у тех «Жигулей» — по четыре. Медленно проплыла еще одна открытая платформа.
— Бульдозеры! — уже забыв о «Жигулях», выкрикнул Зафар. Вазира не отрывала глаз от платформ и красных вагонов.
— И чего это он длинный такой?.. Конца-краю не видно!
А Зафару, наверное, хотелось, чтобы поезд был еще длинней и ехал бы как можно медленней: столько интересных вещей он вез! Аброр сидел неподвижно; было видно, что он не торопится.
Но вот наконец полосатый шлагбаум дрогнул и стал подниматься. Вишневые «Жигули» тут же юркнули через железнодорожное полотно... И вскоре Аброр остановил машину у самого входа в здание аэропорта.
Застекленный зал регистрации пассажиров был переполнен.
— Вещи Малика принесет!
Вазира выскочила из машины и, на бегу стараясь вытащить из сумочки билет и паспорт, устремилась в зал.
Аброр нарочито спокойно высадил детей, замкнул на ключ дверцы, открыл багажник. Рядом с чемоданом там лежал длинный черный футляр. Чертежи Вазиры. Аброр взял легкий футляр за ручку и передал его Малике. Сам понес темно-коричневый кожаный чемодан. Был он не так уж и велик, но очень тяжел. Аброр уловил аромат хан-даляков. «Без подарков не может!» — разозлился он на жену.
Они уже входили в стеклянные двери, когда откуда-то сверху раздался голос диктора: «Заканчивается посадка в самолет, вылетающий рейсом шестьсот тринадцать до Москвы. Повторяю: заканчивается...»
Вазира была в толпе, что облепила окошко регистрации и проем с круглыми весами для взвешивания багажа. Нетерпеливо выхватила у Аброра чемодан, сама втолкнула его на весы.
— Повезло, мое место осталось за мной! А места опоздавших продают тут же... Желающих ой как много было, но добрые попутчики нашлись, не допустили...
Аброр огляделся. Сразу узнал высокого статного мужчину, стоявшего неподалеку у стойки спиной к ним.
— Мой билет регистрируют...
— Что, и Бахрамов летит? — голос Аброра на какой-то миг стал словно жестяным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81