Пойдем в бар.
Сломка хотел еще что-то сказать в свое оправдание, но решительный жест Путятыцкого заставил его замолчать. Он проводил их глазами и постоял немного, переживая свой позор. И вдруг сорвался с места, помчался вперед, потом круто повернул и снова покатился, как шарик, между столиками.
Но молодого официанта, который подложил ему свинью, нигде не было. Наконец он наткнулся на него в узком коридоре, ведущем в кухню. Парень нес несколько блюд и хотел обойти шефа, но Сломка, выпятив живот, загородил ему дорогу.
— Хорошо, что я тебя встретил. С завтрашнего дня можешь искать себе другую работу. В «Монополе» не место для недоучек, понял?
Официант посмотрел на него искоса.
— Потише! И прошу не тыкать. Я с вами свиней не пас. Сами можете искать себе другую работу.
Сломка онемел от возмущения. Он побагровел, и ручки замерли у него на груди.
— Что? Что ты сказал? Ах ты подлец!
— Но, но!— по-варшавски протяжно сказал парень.— Смотрите, как бы вам не пришлось иметь дело с профсоюзом. Ну-ка посторонитесь, добром прошу, посетители ждут.
Сломка не проронил ни слова, словно язык проглотил. Он стоял с открытым ртом и выпученными глазами. Кровь бросилась ему в голову. А парень, не долго думая, бесцеремонно отстранил его локтем и исчез за дверью зала.
«Сейчас меня хватит удар»,— подумал Сломка, чувствуя, как кровь железным молотом ударяет в виски. И ему стало себя жалко. Умрет, и никто, ни одна собака, не проводит на кладбище. Повезут на дрогах одинокий гроб и закопают в яме, как падаль. На глаза набежали слезы. «Надо будет завтра с утра отправиться на рыбалку,— подумал размякший Сломка.— Это всегда помогает. А этого негодяя я все равно прогоню».
Успокоенный и как бы снова примиренный с жизнью, он вперевалку потрусил по коридору на кухню. И окончательно воспрял духом, когда на кухне при его появлении прекратился оглушительный галдеж. Судомойки перестали трещать, два коридорных, которые болтались тут без дела, моментально улетучились. Официанты, осаждавшие толпой задерганного повара и требовавшие поскорей отпустить заказанные блюда, тоже успокоились. «Холодный борщ четыре раза! Два раза шницель по-венски! Деволяй, один раз!»— послышались спокойные голоса. На кухне, как по мановению волшебной палочки, воцарились порядок и тишина.
Насладившись порядком и вновь обретя душевное равновесие, Сломка побежал по другому коридору, короткому, но широкому, который соединял кухню с залом для банкетов.
Старуха Юргелевич, по прозвищу «Юргелюшка», вдова умершего много лет назад портье из «Монополя», сидела, выпрямившись, на низенькой скамеечке возле двери в уборную и вязала на спицах свитер для внука.
Сломка остановился и засопел.
— Ну, как там дела, Юргелюшка?
Юргелюшка подняла маленькое, кроличье личико и посмотрела на него выцветшими, старческими глазами.
— Речи говорят.
— Да?
Сломка прислушался. Из-за закрытой двери доносился громкий, сочный баритон Свенцкого.
— О, сам министр!
Юргелюшка безо всякого интереса отнеслась к его словам и снова принялась за свитер.
Она очень любила своего внука Фелека, которого сама вырастила: зять ее, Шиманский, погиб в сентябре тридцать девятого года, а дочка умерла несколько месяцев спустя от заражения крови после аборта.
Сломка скосил глаза на белую дверь уборной. Она сияла безупречной чистотой. Юргелюшка знала свое дело и была неоценимой работницей.
— Рвало кого-нибудь?
— Что вы?— спокойно ответила Юргелюшка, не прерывая вязания.— Рано еще.
Сломка почесал нос.
— Гм...
— Все идет своим чередом. Сперва речи говорят, а потом сюда будут бегать, обязательно будут...
— Вы небось подзаработаете сегодня, а?
— Да уж надеюсь. Но заранее ничего нельзя сказать. До войны здесь разные бывали банкеты. Один раз даже министр был.
— О!— оживился Сломка.— Кто же это? Как его фамилия?
— Я уж теперь не помню. Такой видный из себя господин. Так вот, не то он чем-то отравился, не то вообще животом маялся, только то и дело сюда бегал. Весь, простите, стульчак запакостил. И что вы думаете — ни гроша не дал!
— Вот негодяй! А еще министр!
— И то сказать, сам-то извелся. Я боялась, как бы он на тот свет не отправился.
— Вот был бы номер!
— Не приведи бог! Плюньте через левое плечо. Ну, не дал, так не дал. Другой даст. Пути господни неисповедимы: одних он карает, других милует.
Сломка подошел на цыпочках к двери.
— Говорит еще?— скорее из вежливости, чем из любопытства, спросила Юргелюшка.
Сломка замахал рукой. Из-за двери отчетливо доносился голос Свенцкого.
— Никаким силам,— говорил он,— не поколебать и не умалить наших замечательных исторических побед. Будущее принадлежит нам, и мы его построим. Дорогие товарищи!— Он повысил голос.— Я счастлив, что в такой знаменательный день мне выпала честь от своего имени, от имени всех присутствующих и населения города Островца приветствовать нашего уважаемого гостя, товарища Щуку, и поднять бокал за процветание нашей великой демократической родины. Ура!
Шум отодвигаемых стульев смешался со звоном бокалов и криками «ура».
— Кому это они «ура» кричат?— забеспокоился Сломка.
— Имениннику, наверно,— невозмутимо заметила Юргелюшка, продолжая вязать.
— Какому имениннику? Никакого именинника нет.
— Значит, юбиляру.
— И юбиляра нет, что вы глупости болтаете! Наверно, о Польше шла речь...
Но одолевшие его сомнения не помешали ему вовремя отскочить от внезапно распахнувшейся двери и пропустить лакея во фраке.
— Постой!— задержал его Сломка.
Официант остановился. Это был рослый заносчивый парень, с внешностью и повадками первого любовника. До войны он несколько лет работал в варшавском «Бристоле», и этого было достаточно, чтобы Сломка ценил его больше остальных официантов.
— Ну, как там дела, пан Юзеф?— дружелюбно спросил он, перебирая, по своему обыкновению, на животе пальчиками.
Красавчик улыбнулся с сознанием своего превосходства.
— Ничего.
— Пьют?
— Само собой. Сломка потер руки.
— Это хорошо! Не забывайте про французское вино. А к кофе ликер подайте. Пани Юргелюшка, предсказываю вам сегодня хороший заработок.
В кухне ему опять попался на глаза тот грубиян. Они столкнулись в проходе, и их взгляды на миг встретились. Официант нагло присвистнул и повернулся к шефу спиной, совсем как оскорбленный Путятыцкий.
— Пан старший!— крикнул он повару.— Телячья котлета два раза! Крем фруктовый один раз.
У Сломки засосало под ложечкой. Он почувствовал, что должен как-то вознаградить себя за унизительное поражение. Рыбная ловля, запроектированная на завтра,— не в счет, сейчас ему нужно было нечто большее. Он метнул из-под опущенных век взгляд в сторону судомоек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Сломка хотел еще что-то сказать в свое оправдание, но решительный жест Путятыцкого заставил его замолчать. Он проводил их глазами и постоял немного, переживая свой позор. И вдруг сорвался с места, помчался вперед, потом круто повернул и снова покатился, как шарик, между столиками.
Но молодого официанта, который подложил ему свинью, нигде не было. Наконец он наткнулся на него в узком коридоре, ведущем в кухню. Парень нес несколько блюд и хотел обойти шефа, но Сломка, выпятив живот, загородил ему дорогу.
— Хорошо, что я тебя встретил. С завтрашнего дня можешь искать себе другую работу. В «Монополе» не место для недоучек, понял?
Официант посмотрел на него искоса.
— Потише! И прошу не тыкать. Я с вами свиней не пас. Сами можете искать себе другую работу.
Сломка онемел от возмущения. Он побагровел, и ручки замерли у него на груди.
— Что? Что ты сказал? Ах ты подлец!
— Но, но!— по-варшавски протяжно сказал парень.— Смотрите, как бы вам не пришлось иметь дело с профсоюзом. Ну-ка посторонитесь, добром прошу, посетители ждут.
Сломка не проронил ни слова, словно язык проглотил. Он стоял с открытым ртом и выпученными глазами. Кровь бросилась ему в голову. А парень, не долго думая, бесцеремонно отстранил его локтем и исчез за дверью зала.
«Сейчас меня хватит удар»,— подумал Сломка, чувствуя, как кровь железным молотом ударяет в виски. И ему стало себя жалко. Умрет, и никто, ни одна собака, не проводит на кладбище. Повезут на дрогах одинокий гроб и закопают в яме, как падаль. На глаза набежали слезы. «Надо будет завтра с утра отправиться на рыбалку,— подумал размякший Сломка.— Это всегда помогает. А этого негодяя я все равно прогоню».
Успокоенный и как бы снова примиренный с жизнью, он вперевалку потрусил по коридору на кухню. И окончательно воспрял духом, когда на кухне при его появлении прекратился оглушительный галдеж. Судомойки перестали трещать, два коридорных, которые болтались тут без дела, моментально улетучились. Официанты, осаждавшие толпой задерганного повара и требовавшие поскорей отпустить заказанные блюда, тоже успокоились. «Холодный борщ четыре раза! Два раза шницель по-венски! Деволяй, один раз!»— послышались спокойные голоса. На кухне, как по мановению волшебной палочки, воцарились порядок и тишина.
Насладившись порядком и вновь обретя душевное равновесие, Сломка побежал по другому коридору, короткому, но широкому, который соединял кухню с залом для банкетов.
Старуха Юргелевич, по прозвищу «Юргелюшка», вдова умершего много лет назад портье из «Монополя», сидела, выпрямившись, на низенькой скамеечке возле двери в уборную и вязала на спицах свитер для внука.
Сломка остановился и засопел.
— Ну, как там дела, Юргелюшка?
Юргелюшка подняла маленькое, кроличье личико и посмотрела на него выцветшими, старческими глазами.
— Речи говорят.
— Да?
Сломка прислушался. Из-за закрытой двери доносился громкий, сочный баритон Свенцкого.
— О, сам министр!
Юргелюшка безо всякого интереса отнеслась к его словам и снова принялась за свитер.
Она очень любила своего внука Фелека, которого сама вырастила: зять ее, Шиманский, погиб в сентябре тридцать девятого года, а дочка умерла несколько месяцев спустя от заражения крови после аборта.
Сломка скосил глаза на белую дверь уборной. Она сияла безупречной чистотой. Юргелюшка знала свое дело и была неоценимой работницей.
— Рвало кого-нибудь?
— Что вы?— спокойно ответила Юргелюшка, не прерывая вязания.— Рано еще.
Сломка почесал нос.
— Гм...
— Все идет своим чередом. Сперва речи говорят, а потом сюда будут бегать, обязательно будут...
— Вы небось подзаработаете сегодня, а?
— Да уж надеюсь. Но заранее ничего нельзя сказать. До войны здесь разные бывали банкеты. Один раз даже министр был.
— О!— оживился Сломка.— Кто же это? Как его фамилия?
— Я уж теперь не помню. Такой видный из себя господин. Так вот, не то он чем-то отравился, не то вообще животом маялся, только то и дело сюда бегал. Весь, простите, стульчак запакостил. И что вы думаете — ни гроша не дал!
— Вот негодяй! А еще министр!
— И то сказать, сам-то извелся. Я боялась, как бы он на тот свет не отправился.
— Вот был бы номер!
— Не приведи бог! Плюньте через левое плечо. Ну, не дал, так не дал. Другой даст. Пути господни неисповедимы: одних он карает, других милует.
Сломка подошел на цыпочках к двери.
— Говорит еще?— скорее из вежливости, чем из любопытства, спросила Юргелюшка.
Сломка замахал рукой. Из-за двери отчетливо доносился голос Свенцкого.
— Никаким силам,— говорил он,— не поколебать и не умалить наших замечательных исторических побед. Будущее принадлежит нам, и мы его построим. Дорогие товарищи!— Он повысил голос.— Я счастлив, что в такой знаменательный день мне выпала честь от своего имени, от имени всех присутствующих и населения города Островца приветствовать нашего уважаемого гостя, товарища Щуку, и поднять бокал за процветание нашей великой демократической родины. Ура!
Шум отодвигаемых стульев смешался со звоном бокалов и криками «ура».
— Кому это они «ура» кричат?— забеспокоился Сломка.
— Имениннику, наверно,— невозмутимо заметила Юргелюшка, продолжая вязать.
— Какому имениннику? Никакого именинника нет.
— Значит, юбиляру.
— И юбиляра нет, что вы глупости болтаете! Наверно, о Польше шла речь...
Но одолевшие его сомнения не помешали ему вовремя отскочить от внезапно распахнувшейся двери и пропустить лакея во фраке.
— Постой!— задержал его Сломка.
Официант остановился. Это был рослый заносчивый парень, с внешностью и повадками первого любовника. До войны он несколько лет работал в варшавском «Бристоле», и этого было достаточно, чтобы Сломка ценил его больше остальных официантов.
— Ну, как там дела, пан Юзеф?— дружелюбно спросил он, перебирая, по своему обыкновению, на животе пальчиками.
Красавчик улыбнулся с сознанием своего превосходства.
— Ничего.
— Пьют?
— Само собой. Сломка потер руки.
— Это хорошо! Не забывайте про французское вино. А к кофе ликер подайте. Пани Юргелюшка, предсказываю вам сегодня хороший заработок.
В кухне ему опять попался на глаза тот грубиян. Они столкнулись в проходе, и их взгляды на миг встретились. Официант нагло присвистнул и повернулся к шефу спиной, совсем как оскорбленный Путятыцкий.
— Пан старший!— крикнул он повару.— Телячья котлета два раза! Крем фруктовый один раз.
У Сломки засосало под ложечкой. Он почувствовал, что должен как-то вознаградить себя за унизительное поражение. Рыбная ловля, запроектированная на завтра,— не в счет, сейчас ему нужно было нечто большее. Он метнул из-под опущенных век взгляд в сторону судомоек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73