Тошнота, правда, прошла, но он обессилел и чувствовал себя совершенно разбитым. Им овладело глубокое безразличие.
— Ну?— раздался из темноты нетерпеливый шепот Фелека.
Шреттер подозвал его кивком головы. Тот придвинулся ближе.
— Чего?
— Мотай один!
Фелек нерешительно топтался на месте.
— А вы?
— За нас не беспокойся, не пропадем. Все равно вместе возвращаться нельзя. До завтра.
Фелек не двигался с места.
— Ну?— разозлился Шреттер.— Чего ждешь? Сказано, сматывай удочки.
Фелек помедлил немного и протянул Шреттеру руку.
— До завтра. Зайти к тебе?
— Заходи. Только смотри, будь осторожен.
— Без тебя знаю,— проворчал Фелек.
— Держись, старик!— Проходя мимо Алика, он похлопал его по плечу и, как тень, исчез в кустах.
Зашелестели листья, тихо хрустнула веточка на земле. И снова стало тихо.
Алик не двигался. Шреттер обнял его за плечи и почувствовал, что он дрожит.
— Ну, как? Еще будешь блевать? Алик пробормотал что-то невнятное.
— Не будешь?
— Нет.
Он выпрямился, освобождаясь от объятий Юрека. С минуту постоял, опустив голову, потом глубоко вздохнул,— так судорожно вздыхают дети, устав от долгого плача. Потом стал вытирать рот платком.
Шреттер молча наблюдал за ним. В темноте Алик казался беспомощным и жалким. Он тщательно и долго вытирал рот, наконец спрятал платок в карман и опять вздохнул, но уже спокойней, не захлебываясь.
— Ну?— спросил Шреттер.
— Порядок.
— Тогда шпарь домой.
Алик кивнул.
— Завтра мы с Фелеком зайдем к тебе. Дойдешь один?
— Конечно.
— Ну, привет!
Шреттер похлопал его по плечу.
— Выпей по дороге газированной воды, сразу легче станет.
Юрек остался один. Вокруг была разлита умиротворяющая тишина. Благоухали деревья. Благоухала весна. Над прудом клубился белый прозрачный туман. Высоко на дереве завозилась разбуженная птица, пискнула сквозь сон и затихла.
Несмотря на сутолоку и полутьму, зоркий глаз Сломки еще издали различил высокую фигуру Путятыцкого, едва тот со своей компанией переступил порог ресторана. Толстяк засопел и, остановив первого попавшегося официанта, приказал:
— Столик для графа Путятыцкого! Самый лучший! Но официант, молодой парень, всего несколько дней
работавший в «Монополе», еще не умел справляться с субботним наплывом посетителей, а кроме того, не знал, кому следует оказывать предпочтение.
— Все заняты, шеф.
Когда речь шла о важных вещах, Сломка не терпел возражений.
— Если я говорю найти столик, значит, столик должен быть, понял? Пошевеливайся!
И, предоставив официанту самому находить выход из положения, Сломка стал протискиваться между столиками к Путятыцкому. Он подошел к нему, когда Путя-тыцкий уже отчаялся найти свободное место.
— О, дорогой пан Сломка!— обрадовался Путятыц-кий, увидев ресторатора, которого знал еще по Львову с довоенных времен.— Вся надежда на вас. Найдется для нас столик?
— Уже распорядился. Где это видано, чтобы для пана графа не нашлось столика? Мое почтение.— Он поклонился Тележинскому, стоявшему с дамами.— Все готово. Прошу за мной!
— Чудесно!— прогнусавил Путятыцкий.
Оставив дам на попечение Тележинского, он двинулся за Сломкой, перекидываясь с ним на ходу словами. Он обожал разговаривать с людьми, стоящими ниже него на общественной лестнице.
— Я вижу, дорогой, дела у вас идут неплохо.
Сломка, помогая себе круглым животом, ловко прокладывал дорогу в толпе. В интимном полумраке, слабо освещенном желто-голубыми отсветами, томно покачивались в такт танго танцующие пары.
— Война кончается, пан граф. Люди хотят поразвлечься.
— Это верно. Своего рода интермеццо.
— Простите, что вы сказали?
— Я говорю, интермеццо. Перерыв. Антракт.
— Вот именно.
До него только сейчас дошло, что хотел этим сказать Путятыцкий, и он уставился на него своими круглыми глазками.
— Вы так считаете, пан граф?
— Ба!— Путятыцкий добродушно похлопал Сломку по спине.— Не огорчайтесь, дорогой. Все будет хорошо. Мы еще не такое видали и все-таки выстояли.
— Золотые слова, пан граф. Я всегда говорю то же самое. Самое главное — выстоять.
В этот момент музыка смолкла и зажегся свет.
— Еще, еще!— послышались голоса с танцевального круга.
Дирижер поднял палочку, свет снова погас, и скрипки заиграли то же танго.
— Где же столик?— спросил Путятыцкий, озираясь. Сломка окинул быстрым взглядом зал и слегка забеспокоился.
— Минуточку, пан граф.
Молодой официант, которому Сломка поручил найти свободный столик, как раз советовался со своим более опытным коллегой. Сломка налетел на них:
— Где столик для графа?
Пожилой, с многолетним опытом официант решил взять инициативу в свои руки.
— Сейчас все будет в порядке, шеф. Как раз освобождается столик на четверых, я уже подал счет.
Сломка смерил уничтожающим взглядом молодого официанта и с улыбкой повернулся к Путятыцкому.
— Минуточку терпения, пан граф. Путятыцкий недовольно поморщился.
— Что, ничего нет? Хорошенькое дело!
Он демонстративно повернулся спиной к Сломке и, рассерженный, пошел навстречу Фреду Тележинскому и дамам.
— Представьте себе, все занято.
Сломка, быстро-быстро размахивая толстыми ручками, семенил сбоку.
— Минуточку, пан граф, одну минуточку. Столик уже освобождается.
— Перестаньте морочить голову!— разозлился Пу-тятыцкий.— Освобождается! Где? Целый час нам, что ли, стоять здесь и ждать? Прости, дорогая,— сказал он, заметив предостерегающий жест жены,— но я не позволю, чтобы со мной так обходились. Это похоже на издевательство. Пошли отсюда. Ноги моей больше здесь не будет.
Но Станевич совсем не хотелось отказываться от развлечения. И так они из-за дождя даром потеряли целый час.
— Боже, какой вы деспот! Значит, мы, женщины, совсем не имеем права голоса?
— Пойдемте лучше в бар,— посоветовал Тележин-ский.— Там, наверно, найдется свободный столик. Знаешь, Адам, кто там обслуживает?
— Ну?
— Кристина Розбицкая.
— Розбицкая? Да ну! Из тех Розбицких, что из Кшиновлоги?
— Нет, это дядя ее из Кшиновлоги. А она с Познан-щины. Ее отец, да ты его знаешь, Ксаверий Розбицкий...
— Что ты говоришь?— изумился Путятыцкий.— Как тесен мир! Слышишь, Роза? Фред говорит, что в здешнем баре работает маленькая Кристина, дочка Ксаверия Розбицкого. Знаете,— пояснил он Станевич,— когда-то, в давно прошедшие времена, Ксаверий Розбицкий был безумно влюблен в мою жену...
Сломка, который во время этого разговора готов был сквозь землю провалиться, вдруг заметил, что в глубине зала освобождается столик. Он с облегчением вздохнул и вытер со лба пот.
— Есть столик, пан граф...
— Оставьте меня в покое!— огрызнулся Путятыцкий.— Не нужен нам ваш столик. Обойдемся без него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Ну?— раздался из темноты нетерпеливый шепот Фелека.
Шреттер подозвал его кивком головы. Тот придвинулся ближе.
— Чего?
— Мотай один!
Фелек нерешительно топтался на месте.
— А вы?
— За нас не беспокойся, не пропадем. Все равно вместе возвращаться нельзя. До завтра.
Фелек не двигался с места.
— Ну?— разозлился Шреттер.— Чего ждешь? Сказано, сматывай удочки.
Фелек помедлил немного и протянул Шреттеру руку.
— До завтра. Зайти к тебе?
— Заходи. Только смотри, будь осторожен.
— Без тебя знаю,— проворчал Фелек.
— Держись, старик!— Проходя мимо Алика, он похлопал его по плечу и, как тень, исчез в кустах.
Зашелестели листья, тихо хрустнула веточка на земле. И снова стало тихо.
Алик не двигался. Шреттер обнял его за плечи и почувствовал, что он дрожит.
— Ну, как? Еще будешь блевать? Алик пробормотал что-то невнятное.
— Не будешь?
— Нет.
Он выпрямился, освобождаясь от объятий Юрека. С минуту постоял, опустив голову, потом глубоко вздохнул,— так судорожно вздыхают дети, устав от долгого плача. Потом стал вытирать рот платком.
Шреттер молча наблюдал за ним. В темноте Алик казался беспомощным и жалким. Он тщательно и долго вытирал рот, наконец спрятал платок в карман и опять вздохнул, но уже спокойней, не захлебываясь.
— Ну?— спросил Шреттер.
— Порядок.
— Тогда шпарь домой.
Алик кивнул.
— Завтра мы с Фелеком зайдем к тебе. Дойдешь один?
— Конечно.
— Ну, привет!
Шреттер похлопал его по плечу.
— Выпей по дороге газированной воды, сразу легче станет.
Юрек остался один. Вокруг была разлита умиротворяющая тишина. Благоухали деревья. Благоухала весна. Над прудом клубился белый прозрачный туман. Высоко на дереве завозилась разбуженная птица, пискнула сквозь сон и затихла.
Несмотря на сутолоку и полутьму, зоркий глаз Сломки еще издали различил высокую фигуру Путятыцкого, едва тот со своей компанией переступил порог ресторана. Толстяк засопел и, остановив первого попавшегося официанта, приказал:
— Столик для графа Путятыцкого! Самый лучший! Но официант, молодой парень, всего несколько дней
работавший в «Монополе», еще не умел справляться с субботним наплывом посетителей, а кроме того, не знал, кому следует оказывать предпочтение.
— Все заняты, шеф.
Когда речь шла о важных вещах, Сломка не терпел возражений.
— Если я говорю найти столик, значит, столик должен быть, понял? Пошевеливайся!
И, предоставив официанту самому находить выход из положения, Сломка стал протискиваться между столиками к Путятыцкому. Он подошел к нему, когда Путя-тыцкий уже отчаялся найти свободное место.
— О, дорогой пан Сломка!— обрадовался Путятыц-кий, увидев ресторатора, которого знал еще по Львову с довоенных времен.— Вся надежда на вас. Найдется для нас столик?
— Уже распорядился. Где это видано, чтобы для пана графа не нашлось столика? Мое почтение.— Он поклонился Тележинскому, стоявшему с дамами.— Все готово. Прошу за мной!
— Чудесно!— прогнусавил Путятыцкий.
Оставив дам на попечение Тележинского, он двинулся за Сломкой, перекидываясь с ним на ходу словами. Он обожал разговаривать с людьми, стоящими ниже него на общественной лестнице.
— Я вижу, дорогой, дела у вас идут неплохо.
Сломка, помогая себе круглым животом, ловко прокладывал дорогу в толпе. В интимном полумраке, слабо освещенном желто-голубыми отсветами, томно покачивались в такт танго танцующие пары.
— Война кончается, пан граф. Люди хотят поразвлечься.
— Это верно. Своего рода интермеццо.
— Простите, что вы сказали?
— Я говорю, интермеццо. Перерыв. Антракт.
— Вот именно.
До него только сейчас дошло, что хотел этим сказать Путятыцкий, и он уставился на него своими круглыми глазками.
— Вы так считаете, пан граф?
— Ба!— Путятыцкий добродушно похлопал Сломку по спине.— Не огорчайтесь, дорогой. Все будет хорошо. Мы еще не такое видали и все-таки выстояли.
— Золотые слова, пан граф. Я всегда говорю то же самое. Самое главное — выстоять.
В этот момент музыка смолкла и зажегся свет.
— Еще, еще!— послышались голоса с танцевального круга.
Дирижер поднял палочку, свет снова погас, и скрипки заиграли то же танго.
— Где же столик?— спросил Путятыцкий, озираясь. Сломка окинул быстрым взглядом зал и слегка забеспокоился.
— Минуточку, пан граф.
Молодой официант, которому Сломка поручил найти свободный столик, как раз советовался со своим более опытным коллегой. Сломка налетел на них:
— Где столик для графа?
Пожилой, с многолетним опытом официант решил взять инициативу в свои руки.
— Сейчас все будет в порядке, шеф. Как раз освобождается столик на четверых, я уже подал счет.
Сломка смерил уничтожающим взглядом молодого официанта и с улыбкой повернулся к Путятыцкому.
— Минуточку терпения, пан граф. Путятыцкий недовольно поморщился.
— Что, ничего нет? Хорошенькое дело!
Он демонстративно повернулся спиной к Сломке и, рассерженный, пошел навстречу Фреду Тележинскому и дамам.
— Представьте себе, все занято.
Сломка, быстро-быстро размахивая толстыми ручками, семенил сбоку.
— Минуточку, пан граф, одну минуточку. Столик уже освобождается.
— Перестаньте морочить голову!— разозлился Пу-тятыцкий.— Освобождается! Где? Целый час нам, что ли, стоять здесь и ждать? Прости, дорогая,— сказал он, заметив предостерегающий жест жены,— но я не позволю, чтобы со мной так обходились. Это похоже на издевательство. Пошли отсюда. Ноги моей больше здесь не будет.
Но Станевич совсем не хотелось отказываться от развлечения. И так они из-за дождя даром потеряли целый час.
— Боже, какой вы деспот! Значит, мы, женщины, совсем не имеем права голоса?
— Пойдемте лучше в бар,— посоветовал Тележин-ский.— Там, наверно, найдется свободный столик. Знаешь, Адам, кто там обслуживает?
— Ну?
— Кристина Розбицкая.
— Розбицкая? Да ну! Из тех Розбицких, что из Кшиновлоги?
— Нет, это дядя ее из Кшиновлоги. А она с Познан-щины. Ее отец, да ты его знаешь, Ксаверий Розбицкий...
— Что ты говоришь?— изумился Путятыцкий.— Как тесен мир! Слышишь, Роза? Фред говорит, что в здешнем баре работает маленькая Кристина, дочка Ксаверия Розбицкого. Знаете,— пояснил он Станевич,— когда-то, в давно прошедшие времена, Ксаверий Розбицкий был безумно влюблен в мою жену...
Сломка, который во время этого разговора готов был сквозь землю провалиться, вдруг заметил, что в глубине зала освобождается столик. Он с облегчением вздохнул и вытер со лба пот.
— Есть столик, пан граф...
— Оставьте меня в покое!— огрызнулся Путятыцкий.— Не нужен нам ваш столик. Обойдемся без него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73