Она намеренно уравнивала в этом разговоре себя с Панкратовым в правах.
— Допустим.
— А теперь скажу открыто. — Анна взяла Панкратова под руку и продолжала доверительно: — На «Дерзновенном» мыслят и пробуют. Используют машины эффективней, чем предусмотрено. Надо им развязать руки. Помочь, дать возможность экспериментировать. Таких кораблей, как «Дерзновенный», на флоте еще много. Риск себя оправдает.
— Что же вы хотите, превратить эскадренный миноносец в этакую экспериментальную лабораторию?
— Так далеко я не иду. Но, думаю, и в этом не было бы греха.
— Ну, на это я не соглашусь, — твердо сказал Панкратов, — так дело не делается. Военный флот есть военный флот.
Анна и не надеялась, что победа дастся ей легко. Она смело пошла на обострение спора.
— А, по-моему, консерватизм есть всюду консерватизм,— сказала она, насмешливо глядя ему в глаза.
Тут уж Панкратов не выдержал и вспылил:
— То, что вы, Анна Ивановна, называете консерватизмом, у нас именуется дисциплиной, а то, что считаете новаторством, у нас, когда речь идет о Светове, я именую своевольством.
— По-вашему выходит, дисциплина — оковы, Илья Потапович, а по-моему — только разумная форма взаимоотношений между людьми, — сказала спокойно Анна. — Ой, уже начинается заседание, после договорим...— Она легко, как девочка, побежала по коридору. Панкратов пошел за ней, потирая в раздумье лоб рукой. Он вовсе не хотел прослыть противником нового на флоте.
Панкратов, пока шло заседание, размышлял. Что ж, женская манера — превращать муху в слона. Нет, если уж делать что-либо, так основательно, чтобы комар носа не подточил.
Когда заседание окончилось, он подошел к Анне.
— Вот что, Анна Ивановна, — сказал он, — теоретически с вами я согласен, а практически установим такую
форму: вы изложите письменно свои соображения, мы их обсудим, сообщим в Москву. Если и там одобрят, подберем корабль с дисциплинированным командиром, инструкции выработаем, а тогда уже экспериментируйте по закону.
— Это значит дело в долгий ящик, — отозвалась Анна. — Все Москва... Москва... А вы сами не можете проявить инициативу?
— Не будем ссориться, Анна Ивановна. Вас я весьма уважаю, но в наши военные дела позволить вмешиваться не могу... — Стремясь сгладить резкость, Панкратов предложил. — Разрешите вас подвезти. Моя машина у подъезда.
Анна поняла: «Разговор окончен... Что ж, придется ждать выздоровления Серова».
— Спасибо. Сегодня теплый день, — сказала она. — Хочу пройтись. — Она зашагала по тротуару.
Панкратов, усаживаясь в машину, проводил ее взглядом: «Какая уверенная походка, сказал бы, мужская, да шаги мелкие... Интересно, этот сегодняшний разговор — с ведома Высотина или по собственному почину?» Высотина Панкратов как штабного работника ценил и уважал, реплике на совещании не хотел придавать большого значения. Ему было бы неприятно, если бы его помощник пытался действовать в защиту Свё-това через жену.
Возвратившись на «Морскую державу», Панкратов сразу же прошел в каюту Высотина. Увидев начальника штаба, Высотин поднялся. На столе перед ним лежала груда бумаг, логарифмическая линейка. «Работал», — с удовлетворением отметил про себя Панкратов.
— Андрей Константинович, я только что виделся с вашей женой, — сказал он, — толковали с ней о «Дерзновенном».
— Там что-нибудь случилось? — лицо Высотина стало озабоченным.
— У нас был сугубо технический разговор, — пояснил Панкратов. — Анну Ивановну встретил в горкоме, заседали вместе, потом она пошла прогуляться. — Панкратов поглядел в иллюминатор, затем перевел взгляд на усталое лицо Высотина и неожиданно для него да, пожалуй, и для себя, добавил сердечно и сочувственно:
— Знаете что, идите-ка и вы домой. Дела отложите до завтра. — Панкратов был вполне удовлетворен. «Ни на что Высотин жену не настраивал». И ему захотелось сделать Высотину приятное.
Едва за Панкратовым захлопнулась дверь, Высотин быстро собрался и, надев шинель и шапку, сбежал по сходням на берег. «Может быть, я еще догоню Анну на улице». Он думал о ней с беспокойством человека, смутно ощущающего вину. Размолвки вышибли их из колеи супружеской жизни. И, как назло, семейные неурядицы совпали с тревогами на службе.
Утром к нему заходил Донцов. Они вспоминали о прошлом: как трудно было добиться, чтобы «Державный» стал отличным кораблем, как тяжко было расставаться с лучшими людьми! И вдруг Донцов сказал:
— А ныне Николаеву все дается, как по щучьему веленью.
— Сила традиции, — заметил Высотин.
— Или лила, — раздраженно и грубо вставил Донцов.
Высотин указал Донцову па нетактичность подобного замечания, а сам подумал: «А что, если он прав?»
«Считаете, по накатанной дороге едем. Ан, нет гладких дорог...» — фраза Меркулова сейчас припомнилась ему.
Мысли о службе и доме переплелись жгутом. Высотин торопливо шагал, не замечая сумеречной красоты Белых Скал, подернутых нежно-сиреневой дымкой, нависшего над городом снежного небосклона, не слыша замирающего говора погружающихся в дрему переулков, не видя и ярких огней широкого Морского проспекта.
Свисток милиционера прервал его мысли. Высотин переходил улицу в неположенном месте. Он виновато улыбнулся девушке-милиционеру, с демонстративно-строгим лицом следившей за уличным движением.
Толкались пешеходы, скользила молодежь на освещенном уже огнями разноцветных лампочек катке, а в заснеженном сквере никла в сплетении оголенных ветвей мохнатых пасмурных елей меланхолическая тишина,
нарушаемая лишь вздохами влюбленных, застрявших парочками на расчищенных дорожках между сугробами. Высотин простодушно позавидовал им, ему самому захотелось немудреного счастья.
За два квартала до дома он увидел впереди фигуру Анны. И тут же, вместо того, чтобы ускорить, замедлил шаг. Это получилось бездумно, инстинктивно, так закрывают глаза, когда неожиданно увидят яркий свет. Что сказать ей такое, чтобы все доброе вернулось? «Будто нарочно она последнее время хочет обидеть меня». Однако через несколько минут он уже подавил поднявшееся было раздражение. «Смешно мне с Анной разыгрывать взаимные обиды». Он догнал жену у самого парадного, взял ее локоть.
— Аннушка!
— Андрей! — Анна обрадовалась. Тут же рассердилась на себя за свою явную радость. — Ты меня испугал.
— Ну, прости, — он улыбался, тщетно ища в ее глазах доброты и ласки.
— Ты домой?
— Куда же еще?
— Откуда я знаю. Иногда ты проходишь мимо. — Анна мстила... Он догадался об этом.
— Ты видела Игоря?
— Да, я была на «Дерзновенном». Видела и его жену...
— Ему было очень тяжело... — Они поднимались но лестнице. Анна достала ключ. — Я возвращался от них глубокой ночью и не захотел тебя будить.
— Я не спала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
— Допустим.
— А теперь скажу открыто. — Анна взяла Панкратова под руку и продолжала доверительно: — На «Дерзновенном» мыслят и пробуют. Используют машины эффективней, чем предусмотрено. Надо им развязать руки. Помочь, дать возможность экспериментировать. Таких кораблей, как «Дерзновенный», на флоте еще много. Риск себя оправдает.
— Что же вы хотите, превратить эскадренный миноносец в этакую экспериментальную лабораторию?
— Так далеко я не иду. Но, думаю, и в этом не было бы греха.
— Ну, на это я не соглашусь, — твердо сказал Панкратов, — так дело не делается. Военный флот есть военный флот.
Анна и не надеялась, что победа дастся ей легко. Она смело пошла на обострение спора.
— А, по-моему, консерватизм есть всюду консерватизм,— сказала она, насмешливо глядя ему в глаза.
Тут уж Панкратов не выдержал и вспылил:
— То, что вы, Анна Ивановна, называете консерватизмом, у нас именуется дисциплиной, а то, что считаете новаторством, у нас, когда речь идет о Светове, я именую своевольством.
— По-вашему выходит, дисциплина — оковы, Илья Потапович, а по-моему — только разумная форма взаимоотношений между людьми, — сказала спокойно Анна. — Ой, уже начинается заседание, после договорим...— Она легко, как девочка, побежала по коридору. Панкратов пошел за ней, потирая в раздумье лоб рукой. Он вовсе не хотел прослыть противником нового на флоте.
Панкратов, пока шло заседание, размышлял. Что ж, женская манера — превращать муху в слона. Нет, если уж делать что-либо, так основательно, чтобы комар носа не подточил.
Когда заседание окончилось, он подошел к Анне.
— Вот что, Анна Ивановна, — сказал он, — теоретически с вами я согласен, а практически установим такую
форму: вы изложите письменно свои соображения, мы их обсудим, сообщим в Москву. Если и там одобрят, подберем корабль с дисциплинированным командиром, инструкции выработаем, а тогда уже экспериментируйте по закону.
— Это значит дело в долгий ящик, — отозвалась Анна. — Все Москва... Москва... А вы сами не можете проявить инициативу?
— Не будем ссориться, Анна Ивановна. Вас я весьма уважаю, но в наши военные дела позволить вмешиваться не могу... — Стремясь сгладить резкость, Панкратов предложил. — Разрешите вас подвезти. Моя машина у подъезда.
Анна поняла: «Разговор окончен... Что ж, придется ждать выздоровления Серова».
— Спасибо. Сегодня теплый день, — сказала она. — Хочу пройтись. — Она зашагала по тротуару.
Панкратов, усаживаясь в машину, проводил ее взглядом: «Какая уверенная походка, сказал бы, мужская, да шаги мелкие... Интересно, этот сегодняшний разговор — с ведома Высотина или по собственному почину?» Высотина Панкратов как штабного работника ценил и уважал, реплике на совещании не хотел придавать большого значения. Ему было бы неприятно, если бы его помощник пытался действовать в защиту Свё-това через жену.
Возвратившись на «Морскую державу», Панкратов сразу же прошел в каюту Высотина. Увидев начальника штаба, Высотин поднялся. На столе перед ним лежала груда бумаг, логарифмическая линейка. «Работал», — с удовлетворением отметил про себя Панкратов.
— Андрей Константинович, я только что виделся с вашей женой, — сказал он, — толковали с ней о «Дерзновенном».
— Там что-нибудь случилось? — лицо Высотина стало озабоченным.
— У нас был сугубо технический разговор, — пояснил Панкратов. — Анну Ивановну встретил в горкоме, заседали вместе, потом она пошла прогуляться. — Панкратов поглядел в иллюминатор, затем перевел взгляд на усталое лицо Высотина и неожиданно для него да, пожалуй, и для себя, добавил сердечно и сочувственно:
— Знаете что, идите-ка и вы домой. Дела отложите до завтра. — Панкратов был вполне удовлетворен. «Ни на что Высотин жену не настраивал». И ему захотелось сделать Высотину приятное.
Едва за Панкратовым захлопнулась дверь, Высотин быстро собрался и, надев шинель и шапку, сбежал по сходням на берег. «Может быть, я еще догоню Анну на улице». Он думал о ней с беспокойством человека, смутно ощущающего вину. Размолвки вышибли их из колеи супружеской жизни. И, как назло, семейные неурядицы совпали с тревогами на службе.
Утром к нему заходил Донцов. Они вспоминали о прошлом: как трудно было добиться, чтобы «Державный» стал отличным кораблем, как тяжко было расставаться с лучшими людьми! И вдруг Донцов сказал:
— А ныне Николаеву все дается, как по щучьему веленью.
— Сила традиции, — заметил Высотин.
— Или лила, — раздраженно и грубо вставил Донцов.
Высотин указал Донцову па нетактичность подобного замечания, а сам подумал: «А что, если он прав?»
«Считаете, по накатанной дороге едем. Ан, нет гладких дорог...» — фраза Меркулова сейчас припомнилась ему.
Мысли о службе и доме переплелись жгутом. Высотин торопливо шагал, не замечая сумеречной красоты Белых Скал, подернутых нежно-сиреневой дымкой, нависшего над городом снежного небосклона, не слыша замирающего говора погружающихся в дрему переулков, не видя и ярких огней широкого Морского проспекта.
Свисток милиционера прервал его мысли. Высотин переходил улицу в неположенном месте. Он виновато улыбнулся девушке-милиционеру, с демонстративно-строгим лицом следившей за уличным движением.
Толкались пешеходы, скользила молодежь на освещенном уже огнями разноцветных лампочек катке, а в заснеженном сквере никла в сплетении оголенных ветвей мохнатых пасмурных елей меланхолическая тишина,
нарушаемая лишь вздохами влюбленных, застрявших парочками на расчищенных дорожках между сугробами. Высотин простодушно позавидовал им, ему самому захотелось немудреного счастья.
За два квартала до дома он увидел впереди фигуру Анны. И тут же, вместо того, чтобы ускорить, замедлил шаг. Это получилось бездумно, инстинктивно, так закрывают глаза, когда неожиданно увидят яркий свет. Что сказать ей такое, чтобы все доброе вернулось? «Будто нарочно она последнее время хочет обидеть меня». Однако через несколько минут он уже подавил поднявшееся было раздражение. «Смешно мне с Анной разыгрывать взаимные обиды». Он догнал жену у самого парадного, взял ее локоть.
— Аннушка!
— Андрей! — Анна обрадовалась. Тут же рассердилась на себя за свою явную радость. — Ты меня испугал.
— Ну, прости, — он улыбался, тщетно ища в ее глазах доброты и ласки.
— Ты домой?
— Куда же еще?
— Откуда я знаю. Иногда ты проходишь мимо. — Анна мстила... Он догадался об этом.
— Ты видела Игоря?
— Да, я была на «Дерзновенном». Видела и его жену...
— Ему было очень тяжело... — Они поднимались но лестнице. Анна достала ключ. — Я возвращался от них глубокой ночью и не захотел тебя будить.
— Я не спала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145