А я Кипарисов, помнишь, когда-то нес тебя на руках и разрешил поиграть кортиком? Это, Мария, сын Анны Ивановны Высотиной, — сказал офицер, обращаясь к женщине. — Ты что здесь делал, малыш?
Сережа терпеть не мог, чтобы его называли малышом. Кроме того, сейчас могли последовать неприятные вопросы: «Почему не в школе?» «Знают ли родители, что ты здесь?» Уже задумавшись над тем, как бы улизнуть, Сережа буркнул:
— Школьная вылазка. Позадержались.
На излучине дороги показался желто-голубой автобус. Кипарисов поднялся, взял Марию под руку. Предложил Сереже и Пете:
— Поедемте вместе, ребята.
Тут был, конечно, соблазн прокатиться за счет Ки-парисова. Но опасения перевесили. Сережа отступил назад.
— Мы решили идти берегом. Нам нужно поискать раковин для аквариума, — сказал Сережа. — До свидания.
Он дернул Петю за рукав и, размахивая лыжной палкой, побежал к заливу.Конечно, искать раковины зимой — дело странное.и нелегкое. Кипарисов и Мария улыбнулись. Но автобус уже подошел к остановке. Да и было им обоим сегодня не до ребят.
Разговор с Серовым разрушил последние доводы, сдерживавшие стремление Марии к Кипарисову. Давно уже было ей не под силу бороться с чувством. Но то, что человек, умудренный жизнью, любящий ее (и это было решающим) советовал, несмотря ни на что, вер-
нуться к Ипполиту, говорил о его, Кипарисова, любви к ней, придало ее стремлению разумную цель и как-то заранее оправдывало ее перед собственной совестью. Мария написала Кипарисову письмо, предлагая встретиться. Она не могла сама идти к нему хотя бы только на пирс, где стоял корабль, в этом был бы какой-то оттенок признания своей неправоты. Она не хотела и приглашать Кипарисова к себе. В комнате, где он провел ночь как муж и где утром произошла размолвка, воспоминания обостренно действовали бы на обоих. Здесь разговор был бы слишком тяжелым. А просто принять его как мужа Мария не могла себе позволить.
С чисто женским тактом она предложила совместную прогулку за город. Там они могли говорить обо всем, и в то же время сама обстановка заставляла их быть сдержанными.
В начале прогулки оба чувствовали себя скованными. Шли рядом молча, как будто только что познакомились, понравились друг другу, но стесняются высказать свое чувство. В автобусе, идущем за город, пытались разговаривать о погоде, строительстве города, о служебных делах. Разговор не вязался. О чем бы Кипарисов ни говорил, в глазах его читался вопрос: «Что значит эта встреча? Пришла ли ты, Мария, ко мне навсегда?» В каждом слове, в каждом жесте Марии он старался угадать ответы на эти вопросы. А Мария опускала веки, сердце у нее билось гулко и глухо. И она прислушивалась не к словам, а к биению собственного сердца...
Потом они вошли в лес. Узкая тропка меж соснами была покрыта столь влажным и липким слоем снега, что после каждого шага оставался темный след.
— Я чувствую весну, — сказала Мария, — я всегда ее чувствую задолго до ее прихода.
Кипарисов молчал. Он был равнодушен ко всему в природе, кроме моря. Иногда, правда, он восхищался вслух красивыми пейзажами, однако только потому, что так полагалось и ему не хотелось прослыть черствым, не понимающим красоту человеком. Но сейчас было не до притворства.
— Весной мне трудней всего жить, — продолжала Мария. Она бессознательно зыбким, окольным путем вела разговор к тому, для чего они встретились. Но Кипарисов продолжал шагать молча, ломая на ходу прутья кустарника. За последнее время он настолько растерял самоуверенность, что боялся угадывать свое счастье даже в прямых намеках.
—Иногда я думаю о том, чтобы покинуть Белые Скалы, соскучилась по Ленинграду...
Кипарисов, наконец, решился. Он отбросил сломанный прут. Остановился. Взял Марию за руку и сказал, смотря прямо ей в глаза:
— Может быть, я очень плохой, Мария, но я тебя люблю. Я настолько люблю, что готов стать каким ты хочешь. Только помоги мне.
Наверно, это и было тем, чего ждала Мария. Наверно, сейчас и надо было повести серьезный и прямой разговор о будущем. Но на ум ей не шли правильные слова.
— Я слабая женщина, Ипполит, — сказала Мария.— Я люблю тебя каким бы ты ни был, — она опустила голову.
Кипарисов порывисто обнял Марию. Шерстяной помпон ее вязаной шапочки прижался к его губам. И он целовал этот помпон, боясь переменить позу, выпустить Марию из рук, словно стоило пошевельнуться — и счастье исчезнет. Они стояли так долго, прижавшись друг к другу, и, может быть, простояли бы еще больше, если бы не послышались чьи-то голоса и шаги. Тогда Кипарисов, обняв Марию за плечи, повел ее назад к автобусной остановке. Подсознательно он чувствовал, что больше ни о чем не надо сейчас говорить наедине. Когда альпинисты, карабкаясь по склонам, ежеминутно рискуя сорваться в пропасть, измученные и израненные, взбираются, наконец, на неприступную вершину, они торжествуют свою победу без слов, потом торопятся вниз, к людям. Любовная дорога Кипарисова и Марии тоже была сродни крутому пути скалолазов.
Автобус, покачиваясь, шел в Белые Скалы. Кипарисов, сняв перчатку с руки Марии, пожимал ее пальцы. Мария смотрела в окно, где мелькали заснеженные сосны, тускло светился лед на маленьких озерцах, и в ней все сильнее зрело предчувствие приближающейся неотвратимо тревожной и радостной весны.
...От быстрого бега Сереже и Пете стало жарко. У берега громоздились торосы. Город виднелся напротив и казался совсем близким. Далеко на рейде стояли корабли. Из порта вдоль побережья шел буксир, ломая лед и с одышкой выдыхая клубы черного дыма.
У оконечности мыса, вмерзнув в ледяное поле, стояла железная баржа со ржавыми боками. На такие баржи сгружают мусор с кораблей. Ее, видимо, недавно разгрузили, так как стояла она вдалеке от кораблей и к берегу от нее тянулся след 'автомобильных шин.
— Давай-ка поищем чего на барже. Может, там есть что ценное, — предложил Петя. — А потом напрямик домой.
Мальчики с веселыми возгласами побежали по льду, размахивая лыжными палками. Петя подобрал по дороге эмалированный кофейник с дырявым дном, а Сережа нашел телефонную трубку с куском шнура. Находки обрадовали их. Потом попался помятый солдатский котелок. Сережа первым крикнул: «Чур, мой!» Котелок пригодится летом в пионерской походной жизни. Он стал отбивать каблуком и палкой примерзший котелок. Пока мальчики возились с котелком, буксир, пройдя вдоль берега, подошел к мусорной барже, потащил ее на тросе за собой. Он сделал большой крюк, разворачиваясь, затем, подойдя к линкору, оставил баржу и снова направился в порт.
Мальчики с любопытством проследили за путем буксира, сделавшего гигантскую петлю. Им как-то и в голову не пришло, что, оказавшись в центре гигантской петли, они подвергаются грозной опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Сережа терпеть не мог, чтобы его называли малышом. Кроме того, сейчас могли последовать неприятные вопросы: «Почему не в школе?» «Знают ли родители, что ты здесь?» Уже задумавшись над тем, как бы улизнуть, Сережа буркнул:
— Школьная вылазка. Позадержались.
На излучине дороги показался желто-голубой автобус. Кипарисов поднялся, взял Марию под руку. Предложил Сереже и Пете:
— Поедемте вместе, ребята.
Тут был, конечно, соблазн прокатиться за счет Ки-парисова. Но опасения перевесили. Сережа отступил назад.
— Мы решили идти берегом. Нам нужно поискать раковин для аквариума, — сказал Сережа. — До свидания.
Он дернул Петю за рукав и, размахивая лыжной палкой, побежал к заливу.Конечно, искать раковины зимой — дело странное.и нелегкое. Кипарисов и Мария улыбнулись. Но автобус уже подошел к остановке. Да и было им обоим сегодня не до ребят.
Разговор с Серовым разрушил последние доводы, сдерживавшие стремление Марии к Кипарисову. Давно уже было ей не под силу бороться с чувством. Но то, что человек, умудренный жизнью, любящий ее (и это было решающим) советовал, несмотря ни на что, вер-
нуться к Ипполиту, говорил о его, Кипарисова, любви к ней, придало ее стремлению разумную цель и как-то заранее оправдывало ее перед собственной совестью. Мария написала Кипарисову письмо, предлагая встретиться. Она не могла сама идти к нему хотя бы только на пирс, где стоял корабль, в этом был бы какой-то оттенок признания своей неправоты. Она не хотела и приглашать Кипарисова к себе. В комнате, где он провел ночь как муж и где утром произошла размолвка, воспоминания обостренно действовали бы на обоих. Здесь разговор был бы слишком тяжелым. А просто принять его как мужа Мария не могла себе позволить.
С чисто женским тактом она предложила совместную прогулку за город. Там они могли говорить обо всем, и в то же время сама обстановка заставляла их быть сдержанными.
В начале прогулки оба чувствовали себя скованными. Шли рядом молча, как будто только что познакомились, понравились друг другу, но стесняются высказать свое чувство. В автобусе, идущем за город, пытались разговаривать о погоде, строительстве города, о служебных делах. Разговор не вязался. О чем бы Кипарисов ни говорил, в глазах его читался вопрос: «Что значит эта встреча? Пришла ли ты, Мария, ко мне навсегда?» В каждом слове, в каждом жесте Марии он старался угадать ответы на эти вопросы. А Мария опускала веки, сердце у нее билось гулко и глухо. И она прислушивалась не к словам, а к биению собственного сердца...
Потом они вошли в лес. Узкая тропка меж соснами была покрыта столь влажным и липким слоем снега, что после каждого шага оставался темный след.
— Я чувствую весну, — сказала Мария, — я всегда ее чувствую задолго до ее прихода.
Кипарисов молчал. Он был равнодушен ко всему в природе, кроме моря. Иногда, правда, он восхищался вслух красивыми пейзажами, однако только потому, что так полагалось и ему не хотелось прослыть черствым, не понимающим красоту человеком. Но сейчас было не до притворства.
— Весной мне трудней всего жить, — продолжала Мария. Она бессознательно зыбким, окольным путем вела разговор к тому, для чего они встретились. Но Кипарисов продолжал шагать молча, ломая на ходу прутья кустарника. За последнее время он настолько растерял самоуверенность, что боялся угадывать свое счастье даже в прямых намеках.
—Иногда я думаю о том, чтобы покинуть Белые Скалы, соскучилась по Ленинграду...
Кипарисов, наконец, решился. Он отбросил сломанный прут. Остановился. Взял Марию за руку и сказал, смотря прямо ей в глаза:
— Может быть, я очень плохой, Мария, но я тебя люблю. Я настолько люблю, что готов стать каким ты хочешь. Только помоги мне.
Наверно, это и было тем, чего ждала Мария. Наверно, сейчас и надо было повести серьезный и прямой разговор о будущем. Но на ум ей не шли правильные слова.
— Я слабая женщина, Ипполит, — сказала Мария.— Я люблю тебя каким бы ты ни был, — она опустила голову.
Кипарисов порывисто обнял Марию. Шерстяной помпон ее вязаной шапочки прижался к его губам. И он целовал этот помпон, боясь переменить позу, выпустить Марию из рук, словно стоило пошевельнуться — и счастье исчезнет. Они стояли так долго, прижавшись друг к другу, и, может быть, простояли бы еще больше, если бы не послышались чьи-то голоса и шаги. Тогда Кипарисов, обняв Марию за плечи, повел ее назад к автобусной остановке. Подсознательно он чувствовал, что больше ни о чем не надо сейчас говорить наедине. Когда альпинисты, карабкаясь по склонам, ежеминутно рискуя сорваться в пропасть, измученные и израненные, взбираются, наконец, на неприступную вершину, они торжествуют свою победу без слов, потом торопятся вниз, к людям. Любовная дорога Кипарисова и Марии тоже была сродни крутому пути скалолазов.
Автобус, покачиваясь, шел в Белые Скалы. Кипарисов, сняв перчатку с руки Марии, пожимал ее пальцы. Мария смотрела в окно, где мелькали заснеженные сосны, тускло светился лед на маленьких озерцах, и в ней все сильнее зрело предчувствие приближающейся неотвратимо тревожной и радостной весны.
...От быстрого бега Сереже и Пете стало жарко. У берега громоздились торосы. Город виднелся напротив и казался совсем близким. Далеко на рейде стояли корабли. Из порта вдоль побережья шел буксир, ломая лед и с одышкой выдыхая клубы черного дыма.
У оконечности мыса, вмерзнув в ледяное поле, стояла железная баржа со ржавыми боками. На такие баржи сгружают мусор с кораблей. Ее, видимо, недавно разгрузили, так как стояла она вдалеке от кораблей и к берегу от нее тянулся след 'автомобильных шин.
— Давай-ка поищем чего на барже. Может, там есть что ценное, — предложил Петя. — А потом напрямик домой.
Мальчики с веселыми возгласами побежали по льду, размахивая лыжными палками. Петя подобрал по дороге эмалированный кофейник с дырявым дном, а Сережа нашел телефонную трубку с куском шнура. Находки обрадовали их. Потом попался помятый солдатский котелок. Сережа первым крикнул: «Чур, мой!» Котелок пригодится летом в пионерской походной жизни. Он стал отбивать каблуком и палкой примерзший котелок. Пока мальчики возились с котелком, буксир, пройдя вдоль берега, подошел к мусорной барже, потащил ее на тросе за собой. Он сделал большой крюк, разворачиваясь, затем, подойдя к линкору, оставил баржу и снова направился в порт.
Мальчики с любопытством проследили за путем буксира, сделавшего гигантскую петлю. Им как-то и в голову не пришло, что, оказавшись в центре гигантской петли, они подвергаются грозной опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145