Меркулов, по грудь в ледяной воде, рванулся к берегу. Рядом с ним появились головы матросов с баркасов. Приказ начальника политотдела передали на другие шлюпки. И уже справа, слева, позади прыгали в воду матросы и пехотинцы-десантники. Подняв над головой автоматы, они устремились к берегу.
Прошло всего несколько минут, и десантники, преодолев первую полосу обороны, завладели линией окопов, бросились на штурм высоты, откуда «противник» вел ожесточенный огонь. В тяжелых, намокших шинелях, хлюпавших сапогах, простуженными осипшими глотками они кричали упоенно и торжествующе: «За Родину, за Партию!» — и никто из них не думал в этот миг, что и десант, и бой были лишь учением, — с такой яростью они атаковали высоту.
Новый отряд катеров и десантных самоходных барж прорвался сквозь огневую завесу. На захваченный плацдарм выгрузились легкие танки и артиллерия. Пулеметные точки «синих» умолкли. Огонь по всему побережью слабел...
Донцову не пришлось участвовать в войне. Был он слишком молод. Но ему представлялось, что тогда все бывало именно так. И точно так политработники, как теперь Меркулов, решали порой успех боя, личным бесстрашием, вдохновением увлекая людей за собой.
На занятой высоте во всю силу гулял ветер. В минуты атаки окопов, затем бешеного подъема на высоту по пояс в снегу, по осклизлым камням, через кустарник и искусственные завалы Донцов не ощущал холода, но сейчас немели руки, замерзали ноги. Посиневшие лица бойцов с дрожащими от озноба челюстями красноречиво говорили о бедственном положении, в котором очутился отряд. На ветру, в мороз, в мокрой одежде многие могли простудиться и тяжело заболеть. Бойцам нужны были тепло и кров, чтобы обогреться и обсушиться, поблизости же не было ни того, ни другого. В захваченных железобетонных подземных казематах «синих» могла укрыться лишь небольшая часть штурмового отряда. Это понимал Меркулов, эти опасения разделял и командир отряда. Они стояли, советуясь, на самой вершине сопки, у всех на виду; ветер трепал полы их шинелей, и казалось, что они одни из всего отряда не замечают пи ветра, ни пронизывающего до костей мороза.
Желто-багровое поднималось из-за гор солнце. Но оно не несло тепла.
Корабли десантных сил казались с высоты игрушеч-но-маленькими, нёвзаправдашними, вкрапленными для украшения в сине-зеленое, переливающееся белой пеной необъятное полотно океана.
— Разжигать костры! — приказал Меркулов. Победители и побежденные, условно раненные и условно мертвые бросились собирать еловые, пихтовые сучья, рубить валежник, растаскивать из-под снега высохшие за лето завалы. Густой лес и кустарник окружали дзоты «синих». Никто ни секунды не стоял без дела. Мгновенно запылали костры, и сопка окуталась пламенем и дымом, точно вулкан.
— Плясать, да веселее плясать! Комсомольцы-заводилы, вперед! — крикнул Меркулов и первым пошел вокруг костра, по-казацки выбрасывая руки и притоптывая каблуками. За ним пошли все, кто умел и кто не умел плясать: с гиканьем, присвистом скакали люди со слезящимися от едкого смолистого .дыма глазами. Эта пляска продолжалась до полного изнеможения. Остано-
виться, передохнуть Меркулов, командир штурмового отряда и Донцов никому не давали до тех пор, пока не подошли крытые автомашины и не увезли бойцов в казармы.
...Но все же почему не удался удар со стороны Безымянной бухты? Позже Донцов спрашивал об этом работников штаба, но они отвечали:
— Такой удар и не предполагался.
...Ученье кончилось. Донцов получил разрешение сойти на берег. Он встретил Дусю у ворот завода. Она обрадовалась ему так, будто вернулся он не с учений, а из длительного и опасного путешествия. Ведь со дня свадьбы они впервые расставались надолго. Дусина радость была настолько бурной, что на лице Донцова появилась довольная и даже чуть-чуть глуповатая улыбка. Взяв жену под руку, бесконечно счастливый, он зашагал, не разбирая дороги.
Они проходили мимо кинотеатра, в котором шел новый фильм. Очередь за билетами растянулась вдоль тротуара.
— Кутнем сегодня, Ваня? — спросила Дуся, заглядывая мужу в глаза.
— Кутнем! — охотно согласился он.
— Ну так стань в очередь, а я сбегаю домой, переоденусь.
...Позже в темном кинозале они плохо следили за тем, что делалось на экране, Донцов тихонько целовал руку жены. Это напоминало те времена, когда они еще только начали встречаться, оба жили в общежитиях и никогда не могли остаться наедине. Дуся, притворно стыдясь, отбивалась. Соседи зашипели на них. Они присмирели. Из кинотеатра отправились ужинать в ресторан. Вернулись домой к одиннадцати часам. Дуся включила приемник и стала стелить постель. Донцов остановился посреди комнаты. Собственно, ведь он оглядывал эту комнату по-настоящему впервые. Все в ней носило отпечаток достатка ее хозяина. Диван был покрыт ковром, за стеклами полупустого книжного шкафа лежала коллекция трубок, на стенах висели картины — отличные копии Рубенса, репинских «Запорожцев» и тут же рядом какая-то полуфутуристическая мазня — обнаженная женщина с прозрачно-голубоватым телом, зелеными волосами и глазами, как два бронзовых пя-
така (все это прибыло за Батыревым багажом из Москвы). Голубую женщину Донцов с удовольствием выбросил бы в мусорный ящик, а заодно с ней и приобретенную Батыревым «для смеха» уже в Белых Скалах картину живописца-халтурщика. На ней было изображено синее море и игрушечные корабли, утыканные орудийными дулами, как ежи иголками.
Донцов задумался о Батыреве — никак он не мог разобраться в нем до конца.
Раньше Батырев казался ему то заносчивым нагловатым гордецом, то легкомысленным, но добрым и чистосердечным рубахой-парнем. Донцов никогда не признался бы себе, что полюбил Батырева потому, что выручил его из смертельной опасности, но было это действительно так. Поход на «Дерзновенном» сблизил их, как бы там Батырев ни держался. Теперь у Донцова исчезло даже чувство неловкости за то, что он занял не принадлежавшую ему квартиру, и даже на ум не приходило, что всем этим комфортом он ' обязан особым симпатиям Батырева к Дусе.
— Л ведь правда, славный малый этот Валентин Корнесвич! — сказал он вслух.
Дуся, взбивавшая подушки, посмотрела на мужа и покраснела.
— Конечно, славный,:— ответила она неуверенно, — но только, Ваня, нам бы лучше съехать с этой квартиры.
— Куда съехать? — спросил Донцов.
— Куда угодно, хоть в каморку какую-нибудь. — Дуся подошла и уткнулась головой в плечо мужа. Она не могла рассказать о том, как приходил Батырев, о том, что между ними произошло. Это бы расстроило Ваню и привело к крупной ссоре. Ей даже казалось, что Иван обязательно избил бы обидчика. Было жалко и мужа, и, несмотря ни на что, симпатичного (и, как она думала, влюбленного в нее) Батырева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Прошло всего несколько минут, и десантники, преодолев первую полосу обороны, завладели линией окопов, бросились на штурм высоты, откуда «противник» вел ожесточенный огонь. В тяжелых, намокших шинелях, хлюпавших сапогах, простуженными осипшими глотками они кричали упоенно и торжествующе: «За Родину, за Партию!» — и никто из них не думал в этот миг, что и десант, и бой были лишь учением, — с такой яростью они атаковали высоту.
Новый отряд катеров и десантных самоходных барж прорвался сквозь огневую завесу. На захваченный плацдарм выгрузились легкие танки и артиллерия. Пулеметные точки «синих» умолкли. Огонь по всему побережью слабел...
Донцову не пришлось участвовать в войне. Был он слишком молод. Но ему представлялось, что тогда все бывало именно так. И точно так политработники, как теперь Меркулов, решали порой успех боя, личным бесстрашием, вдохновением увлекая людей за собой.
На занятой высоте во всю силу гулял ветер. В минуты атаки окопов, затем бешеного подъема на высоту по пояс в снегу, по осклизлым камням, через кустарник и искусственные завалы Донцов не ощущал холода, но сейчас немели руки, замерзали ноги. Посиневшие лица бойцов с дрожащими от озноба челюстями красноречиво говорили о бедственном положении, в котором очутился отряд. На ветру, в мороз, в мокрой одежде многие могли простудиться и тяжело заболеть. Бойцам нужны были тепло и кров, чтобы обогреться и обсушиться, поблизости же не было ни того, ни другого. В захваченных железобетонных подземных казематах «синих» могла укрыться лишь небольшая часть штурмового отряда. Это понимал Меркулов, эти опасения разделял и командир отряда. Они стояли, советуясь, на самой вершине сопки, у всех на виду; ветер трепал полы их шинелей, и казалось, что они одни из всего отряда не замечают пи ветра, ни пронизывающего до костей мороза.
Желто-багровое поднималось из-за гор солнце. Но оно не несло тепла.
Корабли десантных сил казались с высоты игрушеч-но-маленькими, нёвзаправдашними, вкрапленными для украшения в сине-зеленое, переливающееся белой пеной необъятное полотно океана.
— Разжигать костры! — приказал Меркулов. Победители и побежденные, условно раненные и условно мертвые бросились собирать еловые, пихтовые сучья, рубить валежник, растаскивать из-под снега высохшие за лето завалы. Густой лес и кустарник окружали дзоты «синих». Никто ни секунды не стоял без дела. Мгновенно запылали костры, и сопка окуталась пламенем и дымом, точно вулкан.
— Плясать, да веселее плясать! Комсомольцы-заводилы, вперед! — крикнул Меркулов и первым пошел вокруг костра, по-казацки выбрасывая руки и притоптывая каблуками. За ним пошли все, кто умел и кто не умел плясать: с гиканьем, присвистом скакали люди со слезящимися от едкого смолистого .дыма глазами. Эта пляска продолжалась до полного изнеможения. Остано-
виться, передохнуть Меркулов, командир штурмового отряда и Донцов никому не давали до тех пор, пока не подошли крытые автомашины и не увезли бойцов в казармы.
...Но все же почему не удался удар со стороны Безымянной бухты? Позже Донцов спрашивал об этом работников штаба, но они отвечали:
— Такой удар и не предполагался.
...Ученье кончилось. Донцов получил разрешение сойти на берег. Он встретил Дусю у ворот завода. Она обрадовалась ему так, будто вернулся он не с учений, а из длительного и опасного путешествия. Ведь со дня свадьбы они впервые расставались надолго. Дусина радость была настолько бурной, что на лице Донцова появилась довольная и даже чуть-чуть глуповатая улыбка. Взяв жену под руку, бесконечно счастливый, он зашагал, не разбирая дороги.
Они проходили мимо кинотеатра, в котором шел новый фильм. Очередь за билетами растянулась вдоль тротуара.
— Кутнем сегодня, Ваня? — спросила Дуся, заглядывая мужу в глаза.
— Кутнем! — охотно согласился он.
— Ну так стань в очередь, а я сбегаю домой, переоденусь.
...Позже в темном кинозале они плохо следили за тем, что делалось на экране, Донцов тихонько целовал руку жены. Это напоминало те времена, когда они еще только начали встречаться, оба жили в общежитиях и никогда не могли остаться наедине. Дуся, притворно стыдясь, отбивалась. Соседи зашипели на них. Они присмирели. Из кинотеатра отправились ужинать в ресторан. Вернулись домой к одиннадцати часам. Дуся включила приемник и стала стелить постель. Донцов остановился посреди комнаты. Собственно, ведь он оглядывал эту комнату по-настоящему впервые. Все в ней носило отпечаток достатка ее хозяина. Диван был покрыт ковром, за стеклами полупустого книжного шкафа лежала коллекция трубок, на стенах висели картины — отличные копии Рубенса, репинских «Запорожцев» и тут же рядом какая-то полуфутуристическая мазня — обнаженная женщина с прозрачно-голубоватым телом, зелеными волосами и глазами, как два бронзовых пя-
така (все это прибыло за Батыревым багажом из Москвы). Голубую женщину Донцов с удовольствием выбросил бы в мусорный ящик, а заодно с ней и приобретенную Батыревым «для смеха» уже в Белых Скалах картину живописца-халтурщика. На ней было изображено синее море и игрушечные корабли, утыканные орудийными дулами, как ежи иголками.
Донцов задумался о Батыреве — никак он не мог разобраться в нем до конца.
Раньше Батырев казался ему то заносчивым нагловатым гордецом, то легкомысленным, но добрым и чистосердечным рубахой-парнем. Донцов никогда не признался бы себе, что полюбил Батырева потому, что выручил его из смертельной опасности, но было это действительно так. Поход на «Дерзновенном» сблизил их, как бы там Батырев ни держался. Теперь у Донцова исчезло даже чувство неловкости за то, что он занял не принадлежавшую ему квартиру, и даже на ум не приходило, что всем этим комфортом он ' обязан особым симпатиям Батырева к Дусе.
— Л ведь правда, славный малый этот Валентин Корнесвич! — сказал он вслух.
Дуся, взбивавшая подушки, посмотрела на мужа и покраснела.
— Конечно, славный,:— ответила она неуверенно, — но только, Ваня, нам бы лучше съехать с этой квартиры.
— Куда съехать? — спросил Донцов.
— Куда угодно, хоть в каморку какую-нибудь. — Дуся подошла и уткнулась головой в плечо мужа. Она не могла рассказать о том, как приходил Батырев, о том, что между ними произошло. Это бы расстроило Ваню и привело к крупной ссоре. Ей даже казалось, что Иван обязательно избил бы обидчика. Было жалко и мужа, и, несмотря ни на что, симпатичного (и, как она думала, влюбленного в нее) Батырева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145