Поближе к берегу, поднимая тучи брызг, плыл прогулочный катамаран.
Слева, там, где проявившийся берег сливался полукруглою дугою, нависала, похожая на вставную челюсть, городская дамба.
Я спустился с обрыва к пляжу, разделся и лег на песок. Выдернул чеку пивной банки. Пышная белая пена стекла мне на живот. Я сделал пару жадных глотков, наслаждаясь пивом и одиночеством. Сверху вдоль дороги послышался шум удаляющегося мотоцикла. Где-то в камышах закрякали утки. Купаться не хотелось…
…Я закрыл глаза, и мне стало хорошо от тишины, от солнечного тепла и от пива. Если я когда-нибудь умру, то, надеюсь, после смерти будет не хуже. Такая же пустота вокруг на целую вечность. Пустота и остатки сознания, которое медленно растворяется во вселенской темноте, лопается нейтрон за нейтроном, словно обыкновенные пивные пузырьки.
Тут я подумал, что после смерти наверняка не надо будет ходить на работу, и мысль мне эта очень понравилась. Где-то рядом со мной лежала еще одна, неоткупоренная банка…
…На пляже я провалялся до семи часов, пока совсем не проголодался. Стало прохладней, и я оделся. Собираясь уходить, взглянул на дамбу. Бордовый диск солнца нимбом нависал над нею. За ее грядой клубились вечерние облака.
Я расстегнул ширинку шорт. Долго и сосредоточенно мочился в водохранилище. Вся моча города все равно, рано или поздно, попадала туда. Мой организм медленно, как весна от зимы, освобождался от воздействия трех литров светлого пива. «Если дамбу взорвать, – мрачно подумал я, – Весь город смоет, как в унитазе»…
По дороге на троллейбусную остановку я понял, что обгорел. Футболка, как бурлацкая лямка, нестерпимо натирала плечи.
Это означало, что пришло время менять кожу…
2.
– Добрый вечер, – сказала девушка.
Она стояла у моего подъезда в белой юбке и белой блузке. Белых, как белый медведь-альбинос Уже и впрямь вечерело, и солнце осторожно шло на посадку где-то в районе городского аэропорта. В густом воздухе было еще много витамина D, но уже подступала куриная слепота, и тени становились длинными и фиолетовыми, как баклажан.
Лица девушки я не мог разглядеть: свет упирался ей в спину, будто специально поставил ее здесь, в контражуре, неумелый фотограф. Я видел только ее короткие светлые волосы, причудливо уложенные не то беззаботным ветром, не то парикмахером-занудой. Видел ее фигуру, гибкую, с неуловимо приятными изгибами, словно вырезали ее из фольги. Той тонкой и изящной фольги, в которую заворачивают конфеты, наполненные теплым и красным, как кровь человека, ликером…
– Добрый вечер, – поздоровалась девушка еще раз.
– Здрасте, – наконец ответил я, и голова у меня вдруг заболела.
– Вы живете в квартире Ф.? – девушка как-то странно и забавно выговаривала шипящие звуки.
– Да.
– Вы Ф.?
– Нет.
– Вы, наверное, родственник?
– Нет. Я ответственный квартиросъемщик, – я улыбнулся осторожно, стараясь не дышать в ее сторону пивным перегаром, – очень ответственный.
Таким девушкам, скорей всего, нравятся ответственные. Я начинал шутить громоздко, неуверенно. Давно не практиковался. Слова неуклюже валились у меня с языка, как мяч валится с ноги только что восстановившегося после травмы футболиста.
– Меня зовут Аня. А… А вас как зовут, простите?
– Растрепин, – сказал я, – Такая у меня фамилия. Вы, надеюсь, не из военкомата?
– Нет, – засмеялась Аня, подойдя поближе. – Я не из военкомата.
Теперь я смог, наконец, рассмотреть ее лицо, и оно мне понравилось. В нем не было той вызывающей красоты, которая позволяет девушкам сниматься в рекламе духов или туши для ресниц, но в его чертах вполне доставало мягкой и ненавязчивой миловидности, с лихвой годящейся для рекламы майонеза или стирального порошка. Кого-то девушка напоминала мне, но кого, вспомнить я не мог…
– Вот и славно. Чем моту быть полезен, сударыня? – продолжил я разговор.
По замыслу, книжные обороты моей речи должны были компенсировать непрезентабельный запах изо рта.
– Мне действительно нужна ваша помощь, – очень мягкие, мягкие шипящие.
Я сел на скамейку.
– Располагайтесь и вы, Аня.
– Спасибо.
Левушка присела с другой стороны скамейки, излишне скромно, словно первоклассница за партой. Она почему-то волновалась, и это было заметно. Я посмотрел на ее загорелые ноги. У них был цвет чая, но не того знакомого, русского, а другого, не нашего, по-английски разбавленного молоком. Я всегда обращаю внимание на женские щиколотки. Отчего-то мне не нравится, если у женщин толстые щиколотки. Щиколотки у Ани были не толще бутылки кока-колы, да и с ногами у нее все было в порядке.
Когда-то давно, когда мне было лет тринадцать, я пошел в кино с одной девочкой. Она ходила в месте со мной в бассейн, в одну секцию. Мне она нравилась, не знаю почему. Я любил смотреть, как она сушит голову под феном, а потом расчесывает волосы гребешком. Любил запах ее волос: запах детского шампуня, хлорки и еще чего-то смутного, интересного. А еще я видел, что она читает «Трое в лодке, не считая собаки», старую истрепанную книгу с палочкой от эскимо вместо закладки, и мне нравился ее смех. А еще она умела нырять в воду почти без брызг, и это было по-настоящему здорово.
В кино, надо признаться, ее пригласил не я, а мой друг Степа – туда он шел с ее подругой, нужно было составить компанию. Сам бы я на приглашение никогда бы не решился. Как известно, большинство хамов в детстве страдают застенчивостью.
В кино мы сидели рядом. В кинотеатре показывали «Звездные войны». Этот фильм я смотрел в третий, а может, и в седьмой раз, точно не помню. Дарт Вейдер все так же сопел сквозь свой черный шлем (очень похоже на храп тети Паши, школьной гардеробщицы, любившей вздремнуть во время уроков). Джедайскис мечи лазерными отрезками все так же вспарывали темноту экрана. Космические корабли все тик же прыгали в гиперпространство, и звездное небо превращалось в салют. Но что-то было не так.
Когда сеанс закончился, Степа сказал мне на ухо: «А у твоей подруги классные ноги». «И причем тут ноги?» – в недоумении подумал я, но на всякий случай понимающе засмеялся.
С тех пор очень многое изменилось. В кинотеатре, где мы смотрели «Звездные войны» и триста сорок восемь других фильмов, сделали сначала дискотеку, потом роллер-клуб, потом автосалон. Сейчас там баптистский молельный дом и по воскресеньям с улицы слышно, как люди поют там, внутри.
– Извините, я пива чуть-чуть выпил, – признался я Ане, заерзав.
– Это ничего.
– Я вообще-то не алкоголик, вы не подумайте, что я днем пью. Просто приятеля встретил. Не смог отказать.
– Я не подумала, что вы – алкоголик, честно…
Мы неловко замолчали. На Анино плечо легла тень кленовой ветки, мохнатая и немая, как мертвый хорек. В траве сухой и твердой, похожей на сожженный бенгальский огонь, бесшумно кралась хищная кошка…
– Растрепин, – сказала Аня, – Мне очень нужно попасть в вашу квартиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Слева, там, где проявившийся берег сливался полукруглою дугою, нависала, похожая на вставную челюсть, городская дамба.
Я спустился с обрыва к пляжу, разделся и лег на песок. Выдернул чеку пивной банки. Пышная белая пена стекла мне на живот. Я сделал пару жадных глотков, наслаждаясь пивом и одиночеством. Сверху вдоль дороги послышался шум удаляющегося мотоцикла. Где-то в камышах закрякали утки. Купаться не хотелось…
…Я закрыл глаза, и мне стало хорошо от тишины, от солнечного тепла и от пива. Если я когда-нибудь умру, то, надеюсь, после смерти будет не хуже. Такая же пустота вокруг на целую вечность. Пустота и остатки сознания, которое медленно растворяется во вселенской темноте, лопается нейтрон за нейтроном, словно обыкновенные пивные пузырьки.
Тут я подумал, что после смерти наверняка не надо будет ходить на работу, и мысль мне эта очень понравилась. Где-то рядом со мной лежала еще одна, неоткупоренная банка…
…На пляже я провалялся до семи часов, пока совсем не проголодался. Стало прохладней, и я оделся. Собираясь уходить, взглянул на дамбу. Бордовый диск солнца нимбом нависал над нею. За ее грядой клубились вечерние облака.
Я расстегнул ширинку шорт. Долго и сосредоточенно мочился в водохранилище. Вся моча города все равно, рано или поздно, попадала туда. Мой организм медленно, как весна от зимы, освобождался от воздействия трех литров светлого пива. «Если дамбу взорвать, – мрачно подумал я, – Весь город смоет, как в унитазе»…
По дороге на троллейбусную остановку я понял, что обгорел. Футболка, как бурлацкая лямка, нестерпимо натирала плечи.
Это означало, что пришло время менять кожу…
2.
– Добрый вечер, – сказала девушка.
Она стояла у моего подъезда в белой юбке и белой блузке. Белых, как белый медведь-альбинос Уже и впрямь вечерело, и солнце осторожно шло на посадку где-то в районе городского аэропорта. В густом воздухе было еще много витамина D, но уже подступала куриная слепота, и тени становились длинными и фиолетовыми, как баклажан.
Лица девушки я не мог разглядеть: свет упирался ей в спину, будто специально поставил ее здесь, в контражуре, неумелый фотограф. Я видел только ее короткие светлые волосы, причудливо уложенные не то беззаботным ветром, не то парикмахером-занудой. Видел ее фигуру, гибкую, с неуловимо приятными изгибами, словно вырезали ее из фольги. Той тонкой и изящной фольги, в которую заворачивают конфеты, наполненные теплым и красным, как кровь человека, ликером…
– Добрый вечер, – поздоровалась девушка еще раз.
– Здрасте, – наконец ответил я, и голова у меня вдруг заболела.
– Вы живете в квартире Ф.? – девушка как-то странно и забавно выговаривала шипящие звуки.
– Да.
– Вы Ф.?
– Нет.
– Вы, наверное, родственник?
– Нет. Я ответственный квартиросъемщик, – я улыбнулся осторожно, стараясь не дышать в ее сторону пивным перегаром, – очень ответственный.
Таким девушкам, скорей всего, нравятся ответственные. Я начинал шутить громоздко, неуверенно. Давно не практиковался. Слова неуклюже валились у меня с языка, как мяч валится с ноги только что восстановившегося после травмы футболиста.
– Меня зовут Аня. А… А вас как зовут, простите?
– Растрепин, – сказал я, – Такая у меня фамилия. Вы, надеюсь, не из военкомата?
– Нет, – засмеялась Аня, подойдя поближе. – Я не из военкомата.
Теперь я смог, наконец, рассмотреть ее лицо, и оно мне понравилось. В нем не было той вызывающей красоты, которая позволяет девушкам сниматься в рекламе духов или туши для ресниц, но в его чертах вполне доставало мягкой и ненавязчивой миловидности, с лихвой годящейся для рекламы майонеза или стирального порошка. Кого-то девушка напоминала мне, но кого, вспомнить я не мог…
– Вот и славно. Чем моту быть полезен, сударыня? – продолжил я разговор.
По замыслу, книжные обороты моей речи должны были компенсировать непрезентабельный запах изо рта.
– Мне действительно нужна ваша помощь, – очень мягкие, мягкие шипящие.
Я сел на скамейку.
– Располагайтесь и вы, Аня.
– Спасибо.
Левушка присела с другой стороны скамейки, излишне скромно, словно первоклассница за партой. Она почему-то волновалась, и это было заметно. Я посмотрел на ее загорелые ноги. У них был цвет чая, но не того знакомого, русского, а другого, не нашего, по-английски разбавленного молоком. Я всегда обращаю внимание на женские щиколотки. Отчего-то мне не нравится, если у женщин толстые щиколотки. Щиколотки у Ани были не толще бутылки кока-колы, да и с ногами у нее все было в порядке.
Когда-то давно, когда мне было лет тринадцать, я пошел в кино с одной девочкой. Она ходила в месте со мной в бассейн, в одну секцию. Мне она нравилась, не знаю почему. Я любил смотреть, как она сушит голову под феном, а потом расчесывает волосы гребешком. Любил запах ее волос: запах детского шампуня, хлорки и еще чего-то смутного, интересного. А еще я видел, что она читает «Трое в лодке, не считая собаки», старую истрепанную книгу с палочкой от эскимо вместо закладки, и мне нравился ее смех. А еще она умела нырять в воду почти без брызг, и это было по-настоящему здорово.
В кино, надо признаться, ее пригласил не я, а мой друг Степа – туда он шел с ее подругой, нужно было составить компанию. Сам бы я на приглашение никогда бы не решился. Как известно, большинство хамов в детстве страдают застенчивостью.
В кино мы сидели рядом. В кинотеатре показывали «Звездные войны». Этот фильм я смотрел в третий, а может, и в седьмой раз, точно не помню. Дарт Вейдер все так же сопел сквозь свой черный шлем (очень похоже на храп тети Паши, школьной гардеробщицы, любившей вздремнуть во время уроков). Джедайскис мечи лазерными отрезками все так же вспарывали темноту экрана. Космические корабли все тик же прыгали в гиперпространство, и звездное небо превращалось в салют. Но что-то было не так.
Когда сеанс закончился, Степа сказал мне на ухо: «А у твоей подруги классные ноги». «И причем тут ноги?» – в недоумении подумал я, но на всякий случай понимающе засмеялся.
С тех пор очень многое изменилось. В кинотеатре, где мы смотрели «Звездные войны» и триста сорок восемь других фильмов, сделали сначала дискотеку, потом роллер-клуб, потом автосалон. Сейчас там баптистский молельный дом и по воскресеньям с улицы слышно, как люди поют там, внутри.
– Извините, я пива чуть-чуть выпил, – признался я Ане, заерзав.
– Это ничего.
– Я вообще-то не алкоголик, вы не подумайте, что я днем пью. Просто приятеля встретил. Не смог отказать.
– Я не подумала, что вы – алкоголик, честно…
Мы неловко замолчали. На Анино плечо легла тень кленовой ветки, мохнатая и немая, как мертвый хорек. В траве сухой и твердой, похожей на сожженный бенгальский огонь, бесшумно кралась хищная кошка…
– Растрепин, – сказала Аня, – Мне очень нужно попасть в вашу квартиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73