«Это роль, лишь только роль»,— утешал он себя.
– Итак, Камбала, молодец! — похвалил его Миша. — Смех эту роль исполнил хуже. Мы его заставляли гавкать до тех пор, пока не потухнет лампочка. — Миша затянулся и, выпуская дым, продолжал: — Следующий номер нашей программы,— он задумался,— да, возьми вон табуретку и, будто с чувихой, станцуй.
Коля покружился с табуретом, прижимая его к груди, и поставил на место.
– Пойдет, — сказал Миша.
– А теперь изобрази кошку. Животные у тебя лучше получаются, — сказал Коле тезка.
Роль кошки исполнена, и Коля сел на кровать. Закурил.
– Покури, покури, — сказал цыган, — сейчас будет тюремный бокс. Смех готовься!
Смеху на руки заместо боксерских перчаток намотали полотенца и полотенцем же завязали глаза. Тоже сделали и Коле.
Их вывели на середину камеры, покрутили в разные стороны, и Миша, стукнув ложкой по кровати, объявил:
– Гонг!
Противники сходились, вернее, расходились в разные стороны, и Миша крикнул:
– Атака! Бейте друг друга!
Они начали махать по воздуху, стоя друг к другу спиной.
– Так, — подсказывал Миша, — определяйте, где вы находитесь. Пробуйте сойтись.
Смех махал сзади, потом резко развернувшись, пошел на него с вытянутой левой рукой, держа правую наготове. Смех шел на Петрова, держа руки полусогнутыми. Они встретились и замахали руками. Несколько ударов Коля пропустил, но потом, присев и снова встав, ударил Смеха раз в лицо и два раза по корпусу.
– Разойтись! — услышали они команду и отошли друг от друга.
– Сходитесь.
Они сошлись, и замелькали кулаки, обмотанные полотенцами. Коля получил несколько ударов в грудь, потом в лицо и понял — удары наносятся с большой точностью. Он сдернул полотенце и увидел Смеха с развязанными глазами.
– Хорош! — сказал Миша. — Сейчас будет еще одна игра, — он посмотрел испытывающе на Колю, — парашютист.
Ребята отодвинули стол к самым трубам и поставили на него табурет.
– Ты должен с табуретки,— Миша показал рукой,— прыгнуть вниз головой.
– Нет,— возразил Коля,— вниз головой я прыгать не буду. Прыгнуть просто — могу.
– Нет,— заорали все на него,— ты должен прыгнуть вниз головой!
– Ты что — боишься? — спросил его Миша.— Я думал — ты смелый.
Коля молчал. Он боялся сломать шею.
– Если не прыгнешь, получишь морковок и банок в два раза больше, чем вчера. И еще кое-что придумаем,— сказал цыган.
– Ладно, согласен,— сказал Коля.
Он решил прыгнуть с вытянутыми вперед руками.
Ему завязали глаза, и он встал на стол, потом на ощупь ступил на табурет.
– Приготовиться,— сказал цыган,— считаю до трех — и прыгай. Раз, два, три!
Коля нырнул вниз головой с вытянутыми вперед руками. Он ожидал удара о жесткий пол, но упал на мягкое одеяло — его за четыре конца держали парни.
– Ну что, надо сказать — парашютист ты неплохой,— подбодрил его Миша, хлопнув ладошкой по шее.
Открылась кормушка, и звонкий девичий голос сказал:
– Газеты.
Ребята ломанулись к кормушке взглянуть на тюремного почтальона. Девушка подала газеты, и сеанс окончен.
– Ух ты! — сказал Михаил.
– Да-а, — протянул Колин тезка.
– Полжизни б отдал, даже не заикнувшись, — с восторгом сказал цыган. — Не знаю, сколько дадут, но пусть бы еще год добавили. — Он тяжело вздохнул и от бессилия, что это лишь мечты, потер ладонь о ладонь.
Парни просмотрели газеты, но читать стал один Петров.
После обеда Колю повели снимать отпечатки пальцев. Это называлось играть на пианино. Потом его сфотографировали на личное дело и закрыли обратно в камеру.
Вечером он рассказывал кинофильмы. Когда все уснули, почувствовал облегчение. Как хорошо одному! «Сколько я буду с ними сидеть? Когда заберут на этап?» Ему захотелось поплакать. Может, станет легче. Но не было слез.
Вторая ночь, как и первая, прошла в кошмарных снах.
На следующий день после завтрака был обход врача. Он проводился через день. Заключенные выходили в коридор. Врач давал таблетки. Попасть в больницу невозможно. Косить — бесполезно. Врач и на больных, и на здоровых смотрела одинаково — они для нее заключенные.
– Есть больные? — спросил надзиратель, широко распахнув дверь.
Парни увидели полнеющую молодую женщину в белом халате и в белом колпаке. Она была пышногрудая, привлекательная.
– Нет больных, что ли? — переспросил надзиратель и стал затворять дверь.
– Есть! — заорал цыган и выскочил в коридор.
Через минуту он вернулся, неся в руке две таблетки.
– Ну что,— спросил Миша,— не обтрухался?
Цыган от удовольствия закрыл глаза, открыл и с сожалением сказал:
– Да, неплохо бы ее. Полжизни б отдал.
– Ну и отдай,— вставил Миша,— а завтра помри.
Ребята засмеялись.
И тут они рассказали Петрову — а это рассказывали всем новичкам-малолеткам,—как ее однажды чуть не изнасиловали. Возможно, это пустили тюремную «парашу».
Был очередной медосмотр. Надзиратель открыл камеру, и малолетки выходили к врачу. Но тут в дверь коридора постучали, и надзиратель ушел. Парни, не долго думая, затащили врачиху в камеру и захлопнули дверь. Каждому хотелось быть первым. Они отталкивали друг друга, но тут надзиратель подоспел. За попытку всем добавили срок.
– Газеты,— послышался ласковый голос.
Этот голос был для малолеток как отдушина. Надзиратели и хозобслуга, открывая кормушки, кричали. А у почтальона крика не получалось. Говорили, что она дочь начальника тюрьмы.
– Федя,— смеялся Миша,— женись на ней — и начальник тебя освободит.
2
И потянулись для Коли невыносимо длинные дни, наполненные издевательством и унижениями. Мучил его цыган. То он выкручивал ему руки, то ставил кырочки и тромбоны, то наносил серию ударов в корпус. Ответить Коля не мог, чувствовал за собой грех — случай с парашей.
Если Коля днем засыпал, ему между пальцев ног вставляли обрывок газеты и поджигали. Пальцы начинало жечь, он махал во сне ногами, пока не просыпался. Это называлось велосипед. Был еще самосвал. Над спящим на первом ярусе привязывали на тряпке кружку с водой и закручивали. Раскрутившись, кружка опрокидывалась и обливала сонного водой. Эти игры не запрещало даже начальство, потому что спать днем в тюрьме не полагалось. Еще спящему приставляли горящий окурок к ногтю большого пальца ноги. Через несколько секунд ноготь начинало жечь. Это было нестерпимо больно. Больнее, чем велосипед.
Игры в основном делали Петрову. Иногда Смеху и реже — Васе и Колиному тезке. Мише и цыгану не делали вовсе. Боялись получить в лоб.
Днями малолетки лежали на кроватях, прислушиваясь к звукам в коридоре. Они всегда угадывали, кто открывал кормушку. Знали по времени, кто должен прийти.
И еще было одно занятие в камере, развеивающее малолеток, это — тюремный телефон. Если по трубам отопления раздавался стук, сразу несколько парней прижимали ухо к горячей трубе или к перевернутой вверх дном кружке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
– Итак, Камбала, молодец! — похвалил его Миша. — Смех эту роль исполнил хуже. Мы его заставляли гавкать до тех пор, пока не потухнет лампочка. — Миша затянулся и, выпуская дым, продолжал: — Следующий номер нашей программы,— он задумался,— да, возьми вон табуретку и, будто с чувихой, станцуй.
Коля покружился с табуретом, прижимая его к груди, и поставил на место.
– Пойдет, — сказал Миша.
– А теперь изобрази кошку. Животные у тебя лучше получаются, — сказал Коле тезка.
Роль кошки исполнена, и Коля сел на кровать. Закурил.
– Покури, покури, — сказал цыган, — сейчас будет тюремный бокс. Смех готовься!
Смеху на руки заместо боксерских перчаток намотали полотенца и полотенцем же завязали глаза. Тоже сделали и Коле.
Их вывели на середину камеры, покрутили в разные стороны, и Миша, стукнув ложкой по кровати, объявил:
– Гонг!
Противники сходились, вернее, расходились в разные стороны, и Миша крикнул:
– Атака! Бейте друг друга!
Они начали махать по воздуху, стоя друг к другу спиной.
– Так, — подсказывал Миша, — определяйте, где вы находитесь. Пробуйте сойтись.
Смех махал сзади, потом резко развернувшись, пошел на него с вытянутой левой рукой, держа правую наготове. Смех шел на Петрова, держа руки полусогнутыми. Они встретились и замахали руками. Несколько ударов Коля пропустил, но потом, присев и снова встав, ударил Смеха раз в лицо и два раза по корпусу.
– Разойтись! — услышали они команду и отошли друг от друга.
– Сходитесь.
Они сошлись, и замелькали кулаки, обмотанные полотенцами. Коля получил несколько ударов в грудь, потом в лицо и понял — удары наносятся с большой точностью. Он сдернул полотенце и увидел Смеха с развязанными глазами.
– Хорош! — сказал Миша. — Сейчас будет еще одна игра, — он посмотрел испытывающе на Колю, — парашютист.
Ребята отодвинули стол к самым трубам и поставили на него табурет.
– Ты должен с табуретки,— Миша показал рукой,— прыгнуть вниз головой.
– Нет,— возразил Коля,— вниз головой я прыгать не буду. Прыгнуть просто — могу.
– Нет,— заорали все на него,— ты должен прыгнуть вниз головой!
– Ты что — боишься? — спросил его Миша.— Я думал — ты смелый.
Коля молчал. Он боялся сломать шею.
– Если не прыгнешь, получишь морковок и банок в два раза больше, чем вчера. И еще кое-что придумаем,— сказал цыган.
– Ладно, согласен,— сказал Коля.
Он решил прыгнуть с вытянутыми вперед руками.
Ему завязали глаза, и он встал на стол, потом на ощупь ступил на табурет.
– Приготовиться,— сказал цыган,— считаю до трех — и прыгай. Раз, два, три!
Коля нырнул вниз головой с вытянутыми вперед руками. Он ожидал удара о жесткий пол, но упал на мягкое одеяло — его за четыре конца держали парни.
– Ну что, надо сказать — парашютист ты неплохой,— подбодрил его Миша, хлопнув ладошкой по шее.
Открылась кормушка, и звонкий девичий голос сказал:
– Газеты.
Ребята ломанулись к кормушке взглянуть на тюремного почтальона. Девушка подала газеты, и сеанс окончен.
– Ух ты! — сказал Михаил.
– Да-а, — протянул Колин тезка.
– Полжизни б отдал, даже не заикнувшись, — с восторгом сказал цыган. — Не знаю, сколько дадут, но пусть бы еще год добавили. — Он тяжело вздохнул и от бессилия, что это лишь мечты, потер ладонь о ладонь.
Парни просмотрели газеты, но читать стал один Петров.
После обеда Колю повели снимать отпечатки пальцев. Это называлось играть на пианино. Потом его сфотографировали на личное дело и закрыли обратно в камеру.
Вечером он рассказывал кинофильмы. Когда все уснули, почувствовал облегчение. Как хорошо одному! «Сколько я буду с ними сидеть? Когда заберут на этап?» Ему захотелось поплакать. Может, станет легче. Но не было слез.
Вторая ночь, как и первая, прошла в кошмарных снах.
На следующий день после завтрака был обход врача. Он проводился через день. Заключенные выходили в коридор. Врач давал таблетки. Попасть в больницу невозможно. Косить — бесполезно. Врач и на больных, и на здоровых смотрела одинаково — они для нее заключенные.
– Есть больные? — спросил надзиратель, широко распахнув дверь.
Парни увидели полнеющую молодую женщину в белом халате и в белом колпаке. Она была пышногрудая, привлекательная.
– Нет больных, что ли? — переспросил надзиратель и стал затворять дверь.
– Есть! — заорал цыган и выскочил в коридор.
Через минуту он вернулся, неся в руке две таблетки.
– Ну что,— спросил Миша,— не обтрухался?
Цыган от удовольствия закрыл глаза, открыл и с сожалением сказал:
– Да, неплохо бы ее. Полжизни б отдал.
– Ну и отдай,— вставил Миша,— а завтра помри.
Ребята засмеялись.
И тут они рассказали Петрову — а это рассказывали всем новичкам-малолеткам,—как ее однажды чуть не изнасиловали. Возможно, это пустили тюремную «парашу».
Был очередной медосмотр. Надзиратель открыл камеру, и малолетки выходили к врачу. Но тут в дверь коридора постучали, и надзиратель ушел. Парни, не долго думая, затащили врачиху в камеру и захлопнули дверь. Каждому хотелось быть первым. Они отталкивали друг друга, но тут надзиратель подоспел. За попытку всем добавили срок.
– Газеты,— послышался ласковый голос.
Этот голос был для малолеток как отдушина. Надзиратели и хозобслуга, открывая кормушки, кричали. А у почтальона крика не получалось. Говорили, что она дочь начальника тюрьмы.
– Федя,— смеялся Миша,— женись на ней — и начальник тебя освободит.
2
И потянулись для Коли невыносимо длинные дни, наполненные издевательством и унижениями. Мучил его цыган. То он выкручивал ему руки, то ставил кырочки и тромбоны, то наносил серию ударов в корпус. Ответить Коля не мог, чувствовал за собой грех — случай с парашей.
Если Коля днем засыпал, ему между пальцев ног вставляли обрывок газеты и поджигали. Пальцы начинало жечь, он махал во сне ногами, пока не просыпался. Это называлось велосипед. Был еще самосвал. Над спящим на первом ярусе привязывали на тряпке кружку с водой и закручивали. Раскрутившись, кружка опрокидывалась и обливала сонного водой. Эти игры не запрещало даже начальство, потому что спать днем в тюрьме не полагалось. Еще спящему приставляли горящий окурок к ногтю большого пальца ноги. Через несколько секунд ноготь начинало жечь. Это было нестерпимо больно. Больнее, чем велосипед.
Игры в основном делали Петрову. Иногда Смеху и реже — Васе и Колиному тезке. Мише и цыгану не делали вовсе. Боялись получить в лоб.
Днями малолетки лежали на кроватях, прислушиваясь к звукам в коридоре. Они всегда угадывали, кто открывал кормушку. Знали по времени, кто должен прийти.
И еще было одно занятие в камере, развеивающее малолеток, это — тюремный телефон. Если по трубам отопления раздавался стук, сразу несколько парней прижимали ухо к горячей трубе или к перевернутой вверх дном кружке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117