Ему и в голову не Приходило, что я способна на что-нибудь путное. Словом, ваша система сработала. По-видимому, она и дальше будет работать безотказно. – Она взяла себя в руки и продолжала уже не так возбужденно. – Может быть, я слишком многого хочу, но надеюсь все же, что когда-нибудь обо мне будут говорить как о хорошем архитекторе, не добавляя, что я аппетитная штучка.
– Когда вам стукнет восемьдесят восемь, – сказал Рафф, глядя на нее, вдумываясь в ее рассказ, завидуя ее успеху и понимая, почему ей удалось так быстро добиться независимости. Сам он не мог и мечтать об этом, не знал даже, что будет с ним завтра. – Ну что ж, – добавил он, – поздравляю, Мэрион.
– Поздравите, когда увидите, какой дом я построю для Таггерта, – ответила она.
Он кивнул.
– А зачем вы хотели повидать меня? Она подняла глаза.
– Чтобы рассказать вам обо всем. Вы ведь, так сказать, мой крестный.
Он впервые за все время улыбнулся.
– Ну что ж, отлично, Мэрион. Очень мило с вашей стороны. Я так и думал: должно было случиться что-то очень важное, из ряда вон выходящее, чтобы вы рискнули быть милой...
– Вздор!
Рафф сказал:
– Пожалуй, я все-таки открою банку пива. – Он вышел в узенькую, как туннель, кухоньку, достал пиво из холодильника, налил себе полный стакан и выпил стоя; ледяное пиво приятно освежило его пересохшие губы и горло.
Какого черта ей взбрело в голову явиться сюда? Расселась тут, самодовольная, торжествующая, и растравляет ему душу. Работает языком спокойно и деловито, словно штукатур лопаткой.
Он вернулся в гостиную со стаканом в руке. Там было темно.
– Иди сюда... – В ее голосе уже не было самоуверенности, а только отчаянное, неодолимое желание.
Поздно ночью ему позвонила междугородная. Вызывал Эбби Остин. Рассказав ему о том, что произошло, Эб спросил, не может ли Рафф приехать.
Наутро Рафф выехал в Коннектикут.
Часть III. Фасад.
16
Трой сидела на мощеном дворике за красным дощатым домом, которьщ они арендовали в Тоунтоне. На ней были синие рабочие штаны, синяя шерстяная кофточка и теннисные туфли. Из украшений – только жемчужные сережки. Помешивая одной рукой холодный кофе в чашечке и держа сигарету в другой, Трой читала разложенную перед ней газету.
В это утро, пятого сентября, она, как обычно, отвезла Винсента на станцию и уселась читать передовицы в «Тайме» и «Трибьюн». Кроме того, она всегда просматривала «Нью-Йоркер» или «Атлантик», стараясь, по возможности, быть в курсе всех событий.
Дочитав статью Артура Крока, она притушила окурок сигареты и посмотрела на небо: его сентябрьская голубизна обещала ясный день. Трой порадовалась за Вернона Остина: она знала, как он следит за прогнозами погоды, как ему хочется, чтобы в этот день не было дождя и ничто не омрачало торжественного события – закладки нового здания.
Она отпила холодный кофе и тут же вспомнила, сколько грязной посуды скопилось у нее в кухне – в этой убогой кухоньке убогого дома, который стоял у самого обрыва над широкой рекой. Винсент утверждал, что в доме нет ни одной хотя бы приблизительно отвесной стены, ни одного горизонтального потолка или пола. В восемнадцатом веке в этом здании была мельница, потом в нем расположился винокуренный завод, потом еще что-то. Разные владельцы по-разному перестраивали его, и в конце концов дом стал настоящим архитектурным ублюдком. Теперь он уже совсем обветшал, но в одной из комнат до сих пор сохранился старинный камин, и вообще Трой очень его любила.
Она снова погрузилась в чтение – на этот раз взялась за «Трибьюн». Трой старалась так распределить свой пень, чтобы ничто не вторгалось в эти ее утренние занятия, хотя Винс иногда прямо бесился из-за того, ЦТО в доме форменный ералаш. «Но, – думала Трой, – возня с домом, или садом, или даже с младенцем ужасно засасывает: не успеешь оглянуться, как превратишься в самую обыкновенную наседку».
Младенец. Она вспомнила про лекарство, побежала в кухню, проглотила пилюлю (железо и кальций), снова вернулась во двор и вскоре забыла обо всем на свете, взволнованная трениями и растущим недоверием между США и СССР, а также новым воззванием Ассоциации содействия прогрессу цветного населения.
Часов в одиннадцать она собрала газеты и журналы (днем нужно было встретить Винсента на станции), вымыла посуду, приняла душ и оделась. Надевая черный полотняный костюм, она заметила, что юбка обтягивает ей живот. «Срок приближается», – подумала она, беззаботно улыбаясь своему отражению в зеркале.
– Ты замечательно выглядишь, – сказал Винсент, когда в половине первого она приехала за ним. – Почему ты не... – Он замолчал, сел в машину и включил зажигание.
– Что «почему я»? – спросила Трой.
– Я хотел только спросить, почему ты не всегда так одеваешься? – ответил он, выруливая со стоянки.
– Но ведь мы живем за городом – во всяком случае, так считается.
– Знаю. Но разве при этом обязательно распускаться и ходить замарашкой? Ты и без того скоро не сможешь носить ничего приличного. Мне хочется всегда видеть тебя такой, как сегодня, – поспешно прибавил он. – Ты выглядишь замечательно, дорогая.
– Было бы глупо слоняться по дому в кружевном платье и длинных перчатках, – весело сказала Трой. – Ты не находишь?
Винсент не ответил, а Трой задумалась над тем, почему это он уделяет столько внимания пустякам и почему в последнее время его так волнует вопрос о том, как она одевается.
– Какие-нибудь неприятности в городе? – спросила она – Почему ты в плохом настроении?
– Я в отличном настроении. А сказал я это потому, что Мне неприятно, когда ты себя уродуешь. В котором часу нам надо там быть?
– В час. – Речь шла о завтраке, который Вернон давал в Тоунтон-клубе в честь двух приезжих представителей банка.
– На твоем месте я постарался бы поменьше пить сегодня, дорогая, – сказал Винсент. Он сбавил скорость, чтобы влиться в поток машин на Мэйн-стрит.
– Слушаюсь, мой повелитель.
– Серьезно, Трой.
Она посмотрела на него, на его красивый строгий профиль, на белоснежную рубашку с полосатым галстуком, изящные руки, наманикюренные ногти.
– Милый, ты очень красивый. Только почему ты иногда становишься таким занудой?
Винсент слегка улыбнулся и, наклонившись, поцеловал ее. Слишком короткий поцелуй, слишком благопристойный. Да, если уж быть честной до конца, то нужно признаться, что Винсент становится настоящим снобом.
С того дня, как они поженились, он очень изменился. Теряет чувство юмора и так изводит ее из-за денег, что прямо сил нет.
Трой понимала его. Она считала, что обязана понимать. «Разумнее всего, – думала она, – делать все по-своему и при этом помалкивать». Порою, чтобы рассеять его тревогу, она шутила: «Подожди, Винсент, ты еще будешь ссужать деньгами моего отца».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
– Когда вам стукнет восемьдесят восемь, – сказал Рафф, глядя на нее, вдумываясь в ее рассказ, завидуя ее успеху и понимая, почему ей удалось так быстро добиться независимости. Сам он не мог и мечтать об этом, не знал даже, что будет с ним завтра. – Ну что ж, – добавил он, – поздравляю, Мэрион.
– Поздравите, когда увидите, какой дом я построю для Таггерта, – ответила она.
Он кивнул.
– А зачем вы хотели повидать меня? Она подняла глаза.
– Чтобы рассказать вам обо всем. Вы ведь, так сказать, мой крестный.
Он впервые за все время улыбнулся.
– Ну что ж, отлично, Мэрион. Очень мило с вашей стороны. Я так и думал: должно было случиться что-то очень важное, из ряда вон выходящее, чтобы вы рискнули быть милой...
– Вздор!
Рафф сказал:
– Пожалуй, я все-таки открою банку пива. – Он вышел в узенькую, как туннель, кухоньку, достал пиво из холодильника, налил себе полный стакан и выпил стоя; ледяное пиво приятно освежило его пересохшие губы и горло.
Какого черта ей взбрело в голову явиться сюда? Расселась тут, самодовольная, торжествующая, и растравляет ему душу. Работает языком спокойно и деловито, словно штукатур лопаткой.
Он вернулся в гостиную со стаканом в руке. Там было темно.
– Иди сюда... – В ее голосе уже не было самоуверенности, а только отчаянное, неодолимое желание.
Поздно ночью ему позвонила междугородная. Вызывал Эбби Остин. Рассказав ему о том, что произошло, Эб спросил, не может ли Рафф приехать.
Наутро Рафф выехал в Коннектикут.
Часть III. Фасад.
16
Трой сидела на мощеном дворике за красным дощатым домом, которьщ они арендовали в Тоунтоне. На ней были синие рабочие штаны, синяя шерстяная кофточка и теннисные туфли. Из украшений – только жемчужные сережки. Помешивая одной рукой холодный кофе в чашечке и держа сигарету в другой, Трой читала разложенную перед ней газету.
В это утро, пятого сентября, она, как обычно, отвезла Винсента на станцию и уселась читать передовицы в «Тайме» и «Трибьюн». Кроме того, она всегда просматривала «Нью-Йоркер» или «Атлантик», стараясь, по возможности, быть в курсе всех событий.
Дочитав статью Артура Крока, она притушила окурок сигареты и посмотрела на небо: его сентябрьская голубизна обещала ясный день. Трой порадовалась за Вернона Остина: она знала, как он следит за прогнозами погоды, как ему хочется, чтобы в этот день не было дождя и ничто не омрачало торжественного события – закладки нового здания.
Она отпила холодный кофе и тут же вспомнила, сколько грязной посуды скопилось у нее в кухне – в этой убогой кухоньке убогого дома, который стоял у самого обрыва над широкой рекой. Винсент утверждал, что в доме нет ни одной хотя бы приблизительно отвесной стены, ни одного горизонтального потолка или пола. В восемнадцатом веке в этом здании была мельница, потом в нем расположился винокуренный завод, потом еще что-то. Разные владельцы по-разному перестраивали его, и в конце концов дом стал настоящим архитектурным ублюдком. Теперь он уже совсем обветшал, но в одной из комнат до сих пор сохранился старинный камин, и вообще Трой очень его любила.
Она снова погрузилась в чтение – на этот раз взялась за «Трибьюн». Трой старалась так распределить свой пень, чтобы ничто не вторгалось в эти ее утренние занятия, хотя Винс иногда прямо бесился из-за того, ЦТО в доме форменный ералаш. «Но, – думала Трой, – возня с домом, или садом, или даже с младенцем ужасно засасывает: не успеешь оглянуться, как превратишься в самую обыкновенную наседку».
Младенец. Она вспомнила про лекарство, побежала в кухню, проглотила пилюлю (железо и кальций), снова вернулась во двор и вскоре забыла обо всем на свете, взволнованная трениями и растущим недоверием между США и СССР, а также новым воззванием Ассоциации содействия прогрессу цветного населения.
Часов в одиннадцать она собрала газеты и журналы (днем нужно было встретить Винсента на станции), вымыла посуду, приняла душ и оделась. Надевая черный полотняный костюм, она заметила, что юбка обтягивает ей живот. «Срок приближается», – подумала она, беззаботно улыбаясь своему отражению в зеркале.
– Ты замечательно выглядишь, – сказал Винсент, когда в половине первого она приехала за ним. – Почему ты не... – Он замолчал, сел в машину и включил зажигание.
– Что «почему я»? – спросила Трой.
– Я хотел только спросить, почему ты не всегда так одеваешься? – ответил он, выруливая со стоянки.
– Но ведь мы живем за городом – во всяком случае, так считается.
– Знаю. Но разве при этом обязательно распускаться и ходить замарашкой? Ты и без того скоро не сможешь носить ничего приличного. Мне хочется всегда видеть тебя такой, как сегодня, – поспешно прибавил он. – Ты выглядишь замечательно, дорогая.
– Было бы глупо слоняться по дому в кружевном платье и длинных перчатках, – весело сказала Трой. – Ты не находишь?
Винсент не ответил, а Трой задумалась над тем, почему это он уделяет столько внимания пустякам и почему в последнее время его так волнует вопрос о том, как она одевается.
– Какие-нибудь неприятности в городе? – спросила она – Почему ты в плохом настроении?
– Я в отличном настроении. А сказал я это потому, что Мне неприятно, когда ты себя уродуешь. В котором часу нам надо там быть?
– В час. – Речь шла о завтраке, который Вернон давал в Тоунтон-клубе в честь двух приезжих представителей банка.
– На твоем месте я постарался бы поменьше пить сегодня, дорогая, – сказал Винсент. Он сбавил скорость, чтобы влиться в поток машин на Мэйн-стрит.
– Слушаюсь, мой повелитель.
– Серьезно, Трой.
Она посмотрела на него, на его красивый строгий профиль, на белоснежную рубашку с полосатым галстуком, изящные руки, наманикюренные ногти.
– Милый, ты очень красивый. Только почему ты иногда становишься таким занудой?
Винсент слегка улыбнулся и, наклонившись, поцеловал ее. Слишком короткий поцелуй, слишком благопристойный. Да, если уж быть честной до конца, то нужно признаться, что Винсент становится настоящим снобом.
С того дня, как они поженились, он очень изменился. Теряет чувство юмора и так изводит ее из-за денег, что прямо сил нет.
Трой понимала его. Она считала, что обязана понимать. «Разумнее всего, – думала она, – делать все по-своему и при этом помалкивать». Порою, чтобы рассеять его тревогу, она шутила: «Подожди, Винсент, ты еще будешь ссужать деньгами моего отца».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151