Единственное «но» заключается в том, что он собирается поднести им изрядную пилюлю. Они ведь понятия не имеют о том, что он переменил фронт, и надеются увидеть привычный допотопный гранитный фасад в романском стиле. Фактически Верн сам делает все эскизы. Я сознательно устранился. Ты не можешь себе представить, как это важно для него: ему уже под шестьдесят, и он надеется одним проектом современного банковского здания искупить весь позор своего архитектурного прошлого. Разве это не трогательно?
Твое последнее письмо из Портленда мы читали все вместе (Винс и Трой снова приехали к нам на уик-энд) и решили, что нам за тобой никак не уследить. Мы-то думали, что ты восхищаешься архитектурой и пейзажами Аризоны, а ты в это самое время ухитрился влюбиться в Северную Калифорнию! Говоришь одно, а делаешь наоборот! Ты ведь никогда и слышать не хотел о Западе?! И это тот самый парень, который собирался обосноваться в Уолден-Понд! А как же быть с традициями Новой Англии? Во всяком случае, твой энтузиазм весьма заразителен, и приходится признать, что новые работы Гарриса и Сорри-ано, Стоуна и Беллуски ужасно интересны (не говоря уже обо всем, что происходит в Телизин Вест у Райта).
Все же мы надеемся, что в конце концов ты соскучишься по Востоку; тебя стошнит от Лос-Анджелеса, и ты помчишься назад.
Рад, что матери твоей не стало хуже, и надеюсь, что все останется status quo.
Кстати, о status quo: ты спрашивал, не ожидается ли прибавления семейства. Отвечаю – нет. Пока – никаких признаков. Нина считает, что для нас это слишком рано, и она, вероятно, права, хотя я теперь склонен думать, что чем раньше, тем лучше. Почти у всех семейных пар, с которыми нам приходится встречаться, полным-полно детишек (потому-то Винс и считает, что постройка школ – это золотое дно). Действительно, после войны стало появляться все больше патриархальных, многодетных семейств. Ну что ж, дом у меня теперь такой, что поместится целый выводок! Трой по-прежнему подстрекает нас (главным образом Нину) и грозится, что если выйдет замуж, нарожает штук восемь, не меньше. Но ты ведь знаешь Трой!
А вот последние новости о Винсе: примерно через месяц он уезжает путешествовать вместе с Ральфом Гэвином (компаньоном фирмы «Гэвин и Мур»). Видимо, Винс им так понравился, что они решили вытащить его из чертежной и поручить ему обхаживать попечителей школ, чтобы набрать побольше заказов. Долгие годы Гэвин занимался этим сам. Теперь Винсу предстоит у него поучиться.
Пока все. Шлю тебе лучшие пожелания. Нина тоже.
Всегда твой,
Эб.
Р. S. Ради всего святого, кто такая Мэделайн? Если это какая-нибудь твоя новая симпатия – признайся нам во всем. Хотя бы для очистки совести.
«Письмо такое беспечное, – подумал Эбби, опуская конверт в почтовый ящик, – что о подлинных чувствах автора и не догадаешься. Впрочем, все, что касается увлечения проектированием и постройкой дома, – чистая правда».
Эбби, однако, отлично понимал, что и тут его поразительная энергия была в известной степени вынужденной: все-таки это была отдушина. Направляясь по тротуару к тому месту, где Нина с матерью должны были ждать его в машине, он с невольным сожалением подумал о том, что дом – увы! – готов, а заказов нет и заняться нечем.
Только уязвленное самолюбие не позволяло ему признаться самому себе в том, что его семейная жизнь складывается совсем не так, как он ожидал. Это следовало понять уже из замечания Нины после возвращения с Нантукета.
– Ну вот, – сказала она, весело и деловито распаковывая вечером свой чемодан, – с медовым месяцем покончено. Теперь заживем в свое удовольствие.
Он принял тогда эти слова за шутку и только теперь, почти год спустя, начал яснее понимать их значение. Вопрос о детях тоже более или менее выяснился. Эбби хотел иметь детей, но совсем не собирался спешить. Однако, по мере того как он убеждался, что Нина не разделяет его желания, оно становилось все сильнее и настойчивее.
Конечно, пока еще ничего нельзя сказать. Абсолютно ничего. Все может измениться – времени хватит. И ведь в других отношениях Нина – замечательная девушка! Какую энергию она проявила, добиваясь того, чтобы в Тоунтоне и окрестных городках решительно все узнали о появлении нового архитектора. Ее мать, Элен, у себя в агентстве по продаже недвижимости всячески помогала ей в этом. «Таким образом, – думал Эбби, – все уравновешивается».
Таков был Эбби: он всегда стремился к тому, чтобы все в жизни было уравновешено.
Нина сняла замшевые автомобильные перчатки и закурила сигарету от зажигалки, вмонтированной в приборный щиток нового фордовского лимузина (она мечтала о «крайслере», но Эбби заявил, что сойдет и «форд»; в конце концов они поладили на этом лимузине).
– Какой у него усталый вид, – сказала мать Нины, глядя на Эбби, подходившего к машине. – Скажи-ка, детка, ты не слишком утомляешь его?
– Господи, мама! Конечно нет. – Нина глубоко затянулась, раздраженная этим неуместным намеком.
– Ты ведь знаешь, что за народ эти мужчины, – не унималась Элен Уистер.
– Знаю, знаю, – сказала Нина. – Пожалуйста, мама, больше не напоминай ему о пристройке к дому. Он терпеть не может, когда на него наседают.
Элен Уистер вставила сигарету в мундштук с серебряным ободком:
– Мужчины любят, чтобы на них наседали. Слегка. А потом, знаешь что, детка? Это все же лучше, чем позволить им наседать на нас.
– Ну, еще бы!
– Я слишком часто позволяла твоему отцу наседать на меня. Пожалуй, это было с моей стороны величайшей глупостью. Только дай им волю – жизни рада не будешь.
Нина пристально посмотрела на мать, ощущая острую, болезненную жалость к этой женщине, которая в одиночку отстояла свое место в жизни и даже сумела сохранить красоту. Да, красоту, хотя и поблекшую: глаза серые, блестящие, совсем молодые, а на стройной шее не видно сетки морщин, обычно появляющейся у женщин среднего возраста. Если не считать седины в коротко подстриженных завитых волосах да маленьких горьких складок по углам рта, она все еще была привлекательной женщиной: высокая, подтянутая, одетая с несомненным, хотя и провинциальным шиком. Нина всегда гордилась ею. Впрочем, бывали случаи – особенно в присутствии Эбби, – когда мать шокировала ее.
– Открой дверцу, мама. Эбби сядет с твоей стороны.
– Вот и я, – сказал Эбби. Действительно, вид у него усталый. И цвет лица какой-то желтоватый; к тому же эти светлые волосы и тонкий, длинный нос... Словно портрет, написанный пастелью. На нем была белая рубашка с узеньким полосатым галстуком, серые шерстяные брюки и твидовый пиджак – тот самый, который он носил в Нью-Хейвене.
Однако Эбби обошел вокруг машины и взялся за ручку той дверцы, где сидела Нина. Она любила править сама – так приятно вести новую машину!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Твое последнее письмо из Портленда мы читали все вместе (Винс и Трой снова приехали к нам на уик-энд) и решили, что нам за тобой никак не уследить. Мы-то думали, что ты восхищаешься архитектурой и пейзажами Аризоны, а ты в это самое время ухитрился влюбиться в Северную Калифорнию! Говоришь одно, а делаешь наоборот! Ты ведь никогда и слышать не хотел о Западе?! И это тот самый парень, который собирался обосноваться в Уолден-Понд! А как же быть с традициями Новой Англии? Во всяком случае, твой энтузиазм весьма заразителен, и приходится признать, что новые работы Гарриса и Сорри-ано, Стоуна и Беллуски ужасно интересны (не говоря уже обо всем, что происходит в Телизин Вест у Райта).
Все же мы надеемся, что в конце концов ты соскучишься по Востоку; тебя стошнит от Лос-Анджелеса, и ты помчишься назад.
Рад, что матери твоей не стало хуже, и надеюсь, что все останется status quo.
Кстати, о status quo: ты спрашивал, не ожидается ли прибавления семейства. Отвечаю – нет. Пока – никаких признаков. Нина считает, что для нас это слишком рано, и она, вероятно, права, хотя я теперь склонен думать, что чем раньше, тем лучше. Почти у всех семейных пар, с которыми нам приходится встречаться, полным-полно детишек (потому-то Винс и считает, что постройка школ – это золотое дно). Действительно, после войны стало появляться все больше патриархальных, многодетных семейств. Ну что ж, дом у меня теперь такой, что поместится целый выводок! Трой по-прежнему подстрекает нас (главным образом Нину) и грозится, что если выйдет замуж, нарожает штук восемь, не меньше. Но ты ведь знаешь Трой!
А вот последние новости о Винсе: примерно через месяц он уезжает путешествовать вместе с Ральфом Гэвином (компаньоном фирмы «Гэвин и Мур»). Видимо, Винс им так понравился, что они решили вытащить его из чертежной и поручить ему обхаживать попечителей школ, чтобы набрать побольше заказов. Долгие годы Гэвин занимался этим сам. Теперь Винсу предстоит у него поучиться.
Пока все. Шлю тебе лучшие пожелания. Нина тоже.
Всегда твой,
Эб.
Р. S. Ради всего святого, кто такая Мэделайн? Если это какая-нибудь твоя новая симпатия – признайся нам во всем. Хотя бы для очистки совести.
«Письмо такое беспечное, – подумал Эбби, опуская конверт в почтовый ящик, – что о подлинных чувствах автора и не догадаешься. Впрочем, все, что касается увлечения проектированием и постройкой дома, – чистая правда».
Эбби, однако, отлично понимал, что и тут его поразительная энергия была в известной степени вынужденной: все-таки это была отдушина. Направляясь по тротуару к тому месту, где Нина с матерью должны были ждать его в машине, он с невольным сожалением подумал о том, что дом – увы! – готов, а заказов нет и заняться нечем.
Только уязвленное самолюбие не позволяло ему признаться самому себе в том, что его семейная жизнь складывается совсем не так, как он ожидал. Это следовало понять уже из замечания Нины после возвращения с Нантукета.
– Ну вот, – сказала она, весело и деловито распаковывая вечером свой чемодан, – с медовым месяцем покончено. Теперь заживем в свое удовольствие.
Он принял тогда эти слова за шутку и только теперь, почти год спустя, начал яснее понимать их значение. Вопрос о детях тоже более или менее выяснился. Эбби хотел иметь детей, но совсем не собирался спешить. Однако, по мере того как он убеждался, что Нина не разделяет его желания, оно становилось все сильнее и настойчивее.
Конечно, пока еще ничего нельзя сказать. Абсолютно ничего. Все может измениться – времени хватит. И ведь в других отношениях Нина – замечательная девушка! Какую энергию она проявила, добиваясь того, чтобы в Тоунтоне и окрестных городках решительно все узнали о появлении нового архитектора. Ее мать, Элен, у себя в агентстве по продаже недвижимости всячески помогала ей в этом. «Таким образом, – думал Эбби, – все уравновешивается».
Таков был Эбби: он всегда стремился к тому, чтобы все в жизни было уравновешено.
Нина сняла замшевые автомобильные перчатки и закурила сигарету от зажигалки, вмонтированной в приборный щиток нового фордовского лимузина (она мечтала о «крайслере», но Эбби заявил, что сойдет и «форд»; в конце концов они поладили на этом лимузине).
– Какой у него усталый вид, – сказала мать Нины, глядя на Эбби, подходившего к машине. – Скажи-ка, детка, ты не слишком утомляешь его?
– Господи, мама! Конечно нет. – Нина глубоко затянулась, раздраженная этим неуместным намеком.
– Ты ведь знаешь, что за народ эти мужчины, – не унималась Элен Уистер.
– Знаю, знаю, – сказала Нина. – Пожалуйста, мама, больше не напоминай ему о пристройке к дому. Он терпеть не может, когда на него наседают.
Элен Уистер вставила сигарету в мундштук с серебряным ободком:
– Мужчины любят, чтобы на них наседали. Слегка. А потом, знаешь что, детка? Это все же лучше, чем позволить им наседать на нас.
– Ну, еще бы!
– Я слишком часто позволяла твоему отцу наседать на меня. Пожалуй, это было с моей стороны величайшей глупостью. Только дай им волю – жизни рада не будешь.
Нина пристально посмотрела на мать, ощущая острую, болезненную жалость к этой женщине, которая в одиночку отстояла свое место в жизни и даже сумела сохранить красоту. Да, красоту, хотя и поблекшую: глаза серые, блестящие, совсем молодые, а на стройной шее не видно сетки морщин, обычно появляющейся у женщин среднего возраста. Если не считать седины в коротко подстриженных завитых волосах да маленьких горьких складок по углам рта, она все еще была привлекательной женщиной: высокая, подтянутая, одетая с несомненным, хотя и провинциальным шиком. Нина всегда гордилась ею. Впрочем, бывали случаи – особенно в присутствии Эбби, – когда мать шокировала ее.
– Открой дверцу, мама. Эбби сядет с твоей стороны.
– Вот и я, – сказал Эбби. Действительно, вид у него усталый. И цвет лица какой-то желтоватый; к тому же эти светлые волосы и тонкий, длинный нос... Словно портрет, написанный пастелью. На нем была белая рубашка с узеньким полосатым галстуком, серые шерстяные брюки и твидовый пиджак – тот самый, который он носил в Нью-Хейвене.
Однако Эбби обошел вокруг машины и взялся за ручку той дверцы, где сидела Нина. Она любила править сама – так приятно вести новую машину!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151