Придется тебе, дружок, потерпеть, пока не налетят сюда девушки из вассаровского колледжа... Лиз говорила (слишком оживленно):
– Сколько в конце концов можно корпеть над одним проектом? Ты что же, хочешь, чтобы я совсем зачахла? Он ответил совершенно искренне:
– Такая девушка, как ты, Лиз, никогда не зачахнет. Столько практикантов вокруг!
Но она схватила его за руку, и ее усталые голубые глаза блеснули.
– Я очень зла на тебя. Да ты и сам знаешь.
Конечно, он знал. Еще бы не знать: ведь даже на рождественских каникулах он ни разу не заглянул к ней, а просиживал дни и ночи над проектом на конкурс. И знал также, что теперь, встретившись с ней лицом к лицу, ни за что на свете не сможет обидеть ее и сказать: "Послушай, Лиз, прелестная, стройная, угловатая девочка, в зимнюю ночь ты лакомый кусочек, но в такой день, как сегодня, мне нужно совсем другое".
Он снова посмотрел на нее. Променять свои надежды на Лиз Карр? Может быть, это все, что ему нужно сегодня?
Он бросил взгляд направо, по направлению к Уэйр-Холлу.
Перестань дурить, пойди с Лиз. Весна существует для любовников – даже если нет любви, даже если они принимают за любовь простое зимнее приключение. Иди же! А потом вернешься в Уэйр-Холл. Вдруг там лежит долгожданная телеграмма, желтый конверт, на конверте – твое имя, а внутри сухое извещение: "Национальная ассоциация американских инженеров-строителей считает приятным долгом сообщить вам, что жюри конкурса присудило... "
Озноб. Это действует весенний наркотик. Апрель коварен, как морфий, от него пьянеешь. Почему бы молодому архитектору и не удостоиться этой чести и четырех тысяч в придачу для начала?
Взять ее за руку? Провести с ней еще одну ночь?.. Нет! Это было бы непорядочно. Они расстались.
Подходя к арке Уэйр-Холла, Рафф вдруг почувствовал, что радость и надежда куда-то испарились: этот день обманул его. Сбылось ли хоть что-нибудь из того, о чем он мечтал? Что он получил? Ничего.
Если бы в этот момент на Раффа Блума посмотрел человек посторонний, он не заметил бы, что радостная надежда покинула Раффа, а на смену ей пришли тяжкие сомнения. Рослые люди обычно не любят возбуждать любопытство и сочувствие окружающих. Рафф был высок, но не массивен, не грузен, а строен и гибок; у него были полные, чуть улыбающиеся губы и блестящие темно-синие глаза, а в черных как смоль волосах, приглядевшись повнимательнее, можно было заметить несколько седых нитей. Все это придавало ему сходство с матерью, Джулией Рафферти Блум, какой она была когда-то. Все. За исключением носа, в детстве мило вздернутого, а теперь слегка сплющенного у переносицы – след безобразной школьной драки, разыгравшейся много лет назад. А телосложение и характер – жизнерадостный и в то же время меланхолический – он унаследовал от отца, Морриса Блума.
Внутреннее напряжение все росло, – что ж, он сам виноват: решил, что в этот день ему непременно повезет (как решила бы, конечно, его мать), а теперь со страхом ожидает разочарования. И тут он вспомнил отца.
Да, его отец, Моррис Блум, был настоящим архитектором людских сердец. Вот бы достичь радостной умиротворенности Морриса! В чем была его сила? Неужели в Мясоторговой компании Блума в Сэгино, Мичиган? Такой благородный человек и такое неблагородное занятие!
А он, Рафф, так легко поддается панике, так часто преувеличивает препятствия, и опасности, и житейские неурядицы. Он искренне стремится узнать, испытать это все, но никак не может отделаться от сознания своей уязвимости. Неужели ему так и не удастся найти место в жизни?
А может, все дело в том, что он – полукровка?
Но разве ему было бы легче, родись он настоящим, стопроцентным ирландцем? Или стопроцентным евреем?
К чертям все это! Стопроцентно цельных и уверенных в себе людей не существует. Оглянись-ка вокруг, посмотри на любого архитектора, оканчивающего курс этим летом. Возьми хотя бы тех, кого ты хорошо знаешь: Эбби Остина и Винса Коула. Оба, как и ты, барахтаются в этой трясине, каждый по-своему; оба, как и ты, не раз падали духом и совсем как ты изобретали способы удерживаться на. поверхности и побеждать свои слабости...
Уэйр-Холл стоял в стороне, футах в пятидесяти от тротуара. Рафф дошел до конца мощеной дорожки и очутился перед входом в здание. Тут он улыбнулся, как улыбался всякий раз, глядя на потемневшую деревянную табличку с надписью, в которую какой-то досужий шутник вставил лишнюю букву. Получилось – Уэйр-д-Холл, Замок Судьбы. Вполне точное определение, с которым согласится любой профессор, даже самый строгий. Уэйр-Холл возвышался перед Раффом, как грозная твердыня с башней в стиле Тюдоров, с зубчатыми стенами и мрачными готическими окнами, глубоко скрытыми в толстой, неприступной каменной кладке.
Несколько каменных ступеней, ведущих к дверям канцелярии декана архитектурного факультета Мэтью Пирса. Быть может, за этими дверями, в приемной, на заваленном бумагами столе секретарши приютилась телеграмма, адресованная ему. Или телеграмма кому-нибудь другому. Или вообще никаких телеграмм. Он отлично понимал, что премия может достаться любому талантливому парню из Гарварда или М. Т. И. – Массачусетского технологического института, – или Мичиганского университета в Энн Арбор. Впрочем, эта трепка нервов ненадолго: день-два – и все выяснится. А сейчас у него есть вполне веское, хотя и не совсем приятное основание для прихода сюда. Дело в том, что здесь было своего рода информационное бюро для студентов, ищущих работу.
Он вошел в приемную. В этой комнате с высоким потолком сидел за письменным столом его друг, друг всех студентов-архитекторов, Нэнси Бил. Мисс Нэнси Бил, которой следовало бы блистать в Балтиморе, а не сидеть тут добровольной нянькой сотни желторотых архитекторов.
– Нэнси! – Рафф медленно подошел к столу. – Моя работа кончилась сегодня утром. Может, вы случайно слышали... – Он умолк, как бы споткнувшись о безмятежное выражение ее лица. Итак, телеграммы нет, это ясно. Должно быть, он просто спятил.
Она повернулась на своем низком, вращающемся стуле, наклонилась над столом и черкнула что-то в блокноте.
– Неужели он выставил вас, этот ваш, как его?.. – Мягкий, чуть-чуть протяжный мерилендский акцент.
Рафф молча кивнул, и она сказала:
– Экое безобразие, Рафф, ну просто неслыханное безобразие!
Он задумчиво смотрел на разбросанные по столу бумаги, среди которых не было телеграммы. Черт бы их побрал, все эти весенние приметы, предчувствия и предзнаменования! Вслух же он сказал:
– Ну, все-таки у меня было три спокойных месяца.
Да, три месяца скромного благополучия за то, что он отдавал напрокат не мозги – какое там! – а всего только свой карандаш; сидел, вычерчивая дурацкие стандартные коттеджи с панорамными окнами для поселка под названием Садвилл, который он тут же перекрестил в Гадвилл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
– Сколько в конце концов можно корпеть над одним проектом? Ты что же, хочешь, чтобы я совсем зачахла? Он ответил совершенно искренне:
– Такая девушка, как ты, Лиз, никогда не зачахнет. Столько практикантов вокруг!
Но она схватила его за руку, и ее усталые голубые глаза блеснули.
– Я очень зла на тебя. Да ты и сам знаешь.
Конечно, он знал. Еще бы не знать: ведь даже на рождественских каникулах он ни разу не заглянул к ней, а просиживал дни и ночи над проектом на конкурс. И знал также, что теперь, встретившись с ней лицом к лицу, ни за что на свете не сможет обидеть ее и сказать: "Послушай, Лиз, прелестная, стройная, угловатая девочка, в зимнюю ночь ты лакомый кусочек, но в такой день, как сегодня, мне нужно совсем другое".
Он снова посмотрел на нее. Променять свои надежды на Лиз Карр? Может быть, это все, что ему нужно сегодня?
Он бросил взгляд направо, по направлению к Уэйр-Холлу.
Перестань дурить, пойди с Лиз. Весна существует для любовников – даже если нет любви, даже если они принимают за любовь простое зимнее приключение. Иди же! А потом вернешься в Уэйр-Холл. Вдруг там лежит долгожданная телеграмма, желтый конверт, на конверте – твое имя, а внутри сухое извещение: "Национальная ассоциация американских инженеров-строителей считает приятным долгом сообщить вам, что жюри конкурса присудило... "
Озноб. Это действует весенний наркотик. Апрель коварен, как морфий, от него пьянеешь. Почему бы молодому архитектору и не удостоиться этой чести и четырех тысяч в придачу для начала?
Взять ее за руку? Провести с ней еще одну ночь?.. Нет! Это было бы непорядочно. Они расстались.
Подходя к арке Уэйр-Холла, Рафф вдруг почувствовал, что радость и надежда куда-то испарились: этот день обманул его. Сбылось ли хоть что-нибудь из того, о чем он мечтал? Что он получил? Ничего.
Если бы в этот момент на Раффа Блума посмотрел человек посторонний, он не заметил бы, что радостная надежда покинула Раффа, а на смену ей пришли тяжкие сомнения. Рослые люди обычно не любят возбуждать любопытство и сочувствие окружающих. Рафф был высок, но не массивен, не грузен, а строен и гибок; у него были полные, чуть улыбающиеся губы и блестящие темно-синие глаза, а в черных как смоль волосах, приглядевшись повнимательнее, можно было заметить несколько седых нитей. Все это придавало ему сходство с матерью, Джулией Рафферти Блум, какой она была когда-то. Все. За исключением носа, в детстве мило вздернутого, а теперь слегка сплющенного у переносицы – след безобразной школьной драки, разыгравшейся много лет назад. А телосложение и характер – жизнерадостный и в то же время меланхолический – он унаследовал от отца, Морриса Блума.
Внутреннее напряжение все росло, – что ж, он сам виноват: решил, что в этот день ему непременно повезет (как решила бы, конечно, его мать), а теперь со страхом ожидает разочарования. И тут он вспомнил отца.
Да, его отец, Моррис Блум, был настоящим архитектором людских сердец. Вот бы достичь радостной умиротворенности Морриса! В чем была его сила? Неужели в Мясоторговой компании Блума в Сэгино, Мичиган? Такой благородный человек и такое неблагородное занятие!
А он, Рафф, так легко поддается панике, так часто преувеличивает препятствия, и опасности, и житейские неурядицы. Он искренне стремится узнать, испытать это все, но никак не может отделаться от сознания своей уязвимости. Неужели ему так и не удастся найти место в жизни?
А может, все дело в том, что он – полукровка?
Но разве ему было бы легче, родись он настоящим, стопроцентным ирландцем? Или стопроцентным евреем?
К чертям все это! Стопроцентно цельных и уверенных в себе людей не существует. Оглянись-ка вокруг, посмотри на любого архитектора, оканчивающего курс этим летом. Возьми хотя бы тех, кого ты хорошо знаешь: Эбби Остина и Винса Коула. Оба, как и ты, барахтаются в этой трясине, каждый по-своему; оба, как и ты, не раз падали духом и совсем как ты изобретали способы удерживаться на. поверхности и побеждать свои слабости...
Уэйр-Холл стоял в стороне, футах в пятидесяти от тротуара. Рафф дошел до конца мощеной дорожки и очутился перед входом в здание. Тут он улыбнулся, как улыбался всякий раз, глядя на потемневшую деревянную табличку с надписью, в которую какой-то досужий шутник вставил лишнюю букву. Получилось – Уэйр-д-Холл, Замок Судьбы. Вполне точное определение, с которым согласится любой профессор, даже самый строгий. Уэйр-Холл возвышался перед Раффом, как грозная твердыня с башней в стиле Тюдоров, с зубчатыми стенами и мрачными готическими окнами, глубоко скрытыми в толстой, неприступной каменной кладке.
Несколько каменных ступеней, ведущих к дверям канцелярии декана архитектурного факультета Мэтью Пирса. Быть может, за этими дверями, в приемной, на заваленном бумагами столе секретарши приютилась телеграмма, адресованная ему. Или телеграмма кому-нибудь другому. Или вообще никаких телеграмм. Он отлично понимал, что премия может достаться любому талантливому парню из Гарварда или М. Т. И. – Массачусетского технологического института, – или Мичиганского университета в Энн Арбор. Впрочем, эта трепка нервов ненадолго: день-два – и все выяснится. А сейчас у него есть вполне веское, хотя и не совсем приятное основание для прихода сюда. Дело в том, что здесь было своего рода информационное бюро для студентов, ищущих работу.
Он вошел в приемную. В этой комнате с высоким потолком сидел за письменным столом его друг, друг всех студентов-архитекторов, Нэнси Бил. Мисс Нэнси Бил, которой следовало бы блистать в Балтиморе, а не сидеть тут добровольной нянькой сотни желторотых архитекторов.
– Нэнси! – Рафф медленно подошел к столу. – Моя работа кончилась сегодня утром. Может, вы случайно слышали... – Он умолк, как бы споткнувшись о безмятежное выражение ее лица. Итак, телеграммы нет, это ясно. Должно быть, он просто спятил.
Она повернулась на своем низком, вращающемся стуле, наклонилась над столом и черкнула что-то в блокноте.
– Неужели он выставил вас, этот ваш, как его?.. – Мягкий, чуть-чуть протяжный мерилендский акцент.
Рафф молча кивнул, и она сказала:
– Экое безобразие, Рафф, ну просто неслыханное безобразие!
Он задумчиво смотрел на разбросанные по столу бумаги, среди которых не было телеграммы. Черт бы их побрал, все эти весенние приметы, предчувствия и предзнаменования! Вслух же он сказал:
– Ну, все-таки у меня было три спокойных месяца.
Да, три месяца скромного благополучия за то, что он отдавал напрокат не мозги – какое там! – а всего только свой карандаш; сидел, вычерчивая дурацкие стандартные коттеджи с панорамными окнами для поселка под названием Садвилл, который он тут же перекрестил в Гадвилл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151