Вообще ничего не поручил бы. Плевать, что у вас бог весть какой опыт и что вы с закрытыми глазами считаете на логарифмической линейке. – Он тоже встал и начал расхаживать по комнате. – Я подумал бы так: у этого ничтожного создания вкуса ни на грош; она даже стыдится того, что она женщина, и весь день шлендрает в туфлях на низком каблуке и в какой-то дерюге. Что может выстроить такая женщина? Гадвилл!
Рафф увидел, как что-то вдруг изменилось, что-то дрогнуло в этом патрицианском лице; потом оно снова стало каменным.
– Зачем вы позвонили мне сегодня? – чуть слышно спросила она. – Только для того, чтобы сказать это?
– А зачем вы позволили мне прийти? – в свою очередь, спросил он. – Я рад этому, очень рад, но зачем вы позволили?
Она отвернулась и сунула окурок в пепельницу.
– Не знаю. Может быть, мне стало жаль вас. Я слышала, какую каторгу вам устроил Мансон Керк.
– Вот уж не похоже на вас, – удивился Рафф. – Никак не думал, что вы позволяете себе проявлять интерес к людям, а тем более – эмоции!
– Что за хреновину вы несете!
– Какой у вас деликатный способ выражаться, Мэрион. – Наливая себе виски, он вспомнил Лиз Карр и ее пристрастие к откровенной анатомической терминологии, которое почему-то никогда его не шокировало.
Она опять бросила взгляд на часы.
– Предполагалось, что мы выпьем по стаканчику и вы сразу уйдете.
– Ухожу. – Рафф торопливо проглотил остаток виски. С грустью посмотрел на ее грудь – неприступную твердыню под безобразной блузкой.
– Вы наполовину ирландец?.. – донесся до него ее вопрос.
– Да. – Рафф поставил стакан. Вкусная штука – виски. Даже слишком. Он вспомнил Джулию.
– ... Наполовину еврей? – закончила Мэрион.
Он кивнул, но что-то в ее голосе заставило его спросить:
– А в чем дело? – Вот оно, то неизбежное, что в разных формах и обличьях всегда подстерегает его и к чему невозможно относиться спокойно, как бы часто это ни случалось. – В чем дело? – повторил он.
– Ни в чем, кроме того, что... Я ведь никогда… Словом, мне интересно. Такое смешанное происхождение... как по-вашему, хорошо это или плохо?
– Вы спрашиваете всерьез?
– Конечно.
Рафф машинально потянулся к стакану, поднял его, налил себе еще виски.
– Своему другу я этого не пожелал бы.
– Почему?
– Разве это не ясно?
– Нет. Почему?
– Прежде всего потому, что когда вам что-нибудь Удается, люди говорят: «Здорово! Ну и ловкачи эти ирландцы!» А когда вы скажете или сделаете что-нибудь невпопад, вы обязательно услышите: «Чего и ждать от еврея!»
– Так. Понятно. – Ему показалось, что она оглядела его как-то очень уж критически.
– Я, конечно, преувеличиваю, – сказал он. – Но мне действительно приходится слышать и то и другое.
– Да, – отозвалась она. Наступило долгое молчание. Ему было бы легко углубиться в эту тему, но он не захотел. Она опять посмотрела на часы. – Я должна успеть утром на поезд семь пятнадцать, – сказала она. – Я еду в Раи, к двоюродному брату.
Рафф встал. Ему так не хотелось уходить, так тошно было думать, что его ждет еще одна ночь, не согретая любовью, так трудно было преодолеть уверенность, что, будь у него больше времени, он смог бы пробудить в этой непреклонной девушке какое-то чувство, истинную теплоту и нежность.
– Я хочу снова прийти к вам, Мэрион.
– Я работаю по вечерам. – Она кивнула в сторону чертежного стола. – Собираюсь принять участие в конкурсе на проект дома с кондиционированным воздухом.
– Хоть бы вы получили первую премию! Хоть бы все премии достались женщинам! Может быть, вы перестали бы тогда так выхолащивать свою жизнь! – Он подошел к двери, открыл ее. Протянул руку Мэрион. – Только не красьте волос. И, черт вас возьми, Мэрион, почему вы не мажете губ, почему не носите туфель на высоких каблуках, и зачем у вас такой вид, словно вы никогда не расстаетесь с логарифмической линейкой? – Она попробовала освободить руку, но он только крепче сжал ее. – Я предсказываю... Вот что я вам сейчас предскажу: если вы дадите себе волю, если перестанете зарывать в землю то, чем вас наградил господь бог, то, бьюсь об заклад на свой последний доллар, вы добьетесь всего, чего хотите, – и быстро добьетесь. Попробуйте, Мэрион! Плюньте на западни и попробуйте!
Она принужденно улыбнулась слабой, неуверенной улыбкой.
– Спокойной ночи, Рафф.
– Если я окажусь прав, – он все еще сжимал руку Мэрион, страдая при мысли, что придется ее выпустить, – вы скажете мне спасибо. Кто знает, может, этот мой приход изменит всю вашу жизнь. – Он с тоской взглянул на темную лестницу. – Хотел бы я, чтобы он изменил и мою!
Она не ответила. Теперь действительно надо уходить. Рафф вышел на площадку, прислушиваясь к медленному шарканью своих ног: еще секунда – и раздастся стук бесповоротно захлопнувшейся двери.
Но стука не было. Круто повернувшись, Рафф увидел, Что Мэрион стоит в дверях и смотрит ему вслед.
Захлестнутый волной желания, неодолимой страсти, он вернулся, зная, что ждать нечего, но уже не владея собой.
Он прижал ее к себе, сперва легко, потом крепче, все время настороженно ожидая сопротивления, яростного толчка, грохота двери.
Нет. Ничего.
Он целовал ее щеки, губы, ее внезапно приоткрывшийся рот.
Она что-то сказала или вскрикнула – он не расслышал: заглушенный стон, мольба без слов, взрыв смертельного ужаса.
Она обхватила его обеими руками, вцепилась ему в спину. Толчком ноги он закрыл дверь.
Не столько торжествуя победу, сколько удивляясь ей и радуясь, он лежал в спальне Мэрион, в ее постели, еще не совсем проснувшись и как бы ощупью выбираясь из глубокого забытья.
Он пытался осмыслить перемену, долгожданную перемену: свое превращение из одинокого искателя в любовника. В любовника благодарного, успокоенного, потрясенного тем, что девушка, спящая рядом, так полно разделила с ним его жажду, вожделение, счастье...
Быть может, настал конец его поискам, и эта девушка, способная так безоглядно отдаваться любви, будет с такой же полнотой вместе с ним радоваться и вместе с ним страдать. Быть может, она действительно не так бесцветна, как остальные.
Он почти проснулся, охваченный смутным восторгом, который захлестывал его, требовал выхода и ответа; он еще не был уверен, но надеялся: а вдруг накануне вечером он и вправду прикоснулся к какой-то струне или струнам, и они, зазвучав, неожиданно пробудили Мэрион?
Что это она сказала ему после того, как они неверными шагами вошли в ее темную спальню? Было уже заполночь, Мэрион лежала на боку, и огонек сигареты ярко освещал ее наготу... Что она сказала тогда?
«Западня... Ты понимаешь, что я хочу сказать? У меня такое чувство... Я уже заранее знаю, что могу возненавидеть тебя, но могу и полюбить...»
И он наставительно ответил (так как был почти уверен в том, что она разделяет его счастье):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Рафф увидел, как что-то вдруг изменилось, что-то дрогнуло в этом патрицианском лице; потом оно снова стало каменным.
– Зачем вы позвонили мне сегодня? – чуть слышно спросила она. – Только для того, чтобы сказать это?
– А зачем вы позволили мне прийти? – в свою очередь, спросил он. – Я рад этому, очень рад, но зачем вы позволили?
Она отвернулась и сунула окурок в пепельницу.
– Не знаю. Может быть, мне стало жаль вас. Я слышала, какую каторгу вам устроил Мансон Керк.
– Вот уж не похоже на вас, – удивился Рафф. – Никак не думал, что вы позволяете себе проявлять интерес к людям, а тем более – эмоции!
– Что за хреновину вы несете!
– Какой у вас деликатный способ выражаться, Мэрион. – Наливая себе виски, он вспомнил Лиз Карр и ее пристрастие к откровенной анатомической терминологии, которое почему-то никогда его не шокировало.
Она опять бросила взгляд на часы.
– Предполагалось, что мы выпьем по стаканчику и вы сразу уйдете.
– Ухожу. – Рафф торопливо проглотил остаток виски. С грустью посмотрел на ее грудь – неприступную твердыню под безобразной блузкой.
– Вы наполовину ирландец?.. – донесся до него ее вопрос.
– Да. – Рафф поставил стакан. Вкусная штука – виски. Даже слишком. Он вспомнил Джулию.
– ... Наполовину еврей? – закончила Мэрион.
Он кивнул, но что-то в ее голосе заставило его спросить:
– А в чем дело? – Вот оно, то неизбежное, что в разных формах и обличьях всегда подстерегает его и к чему невозможно относиться спокойно, как бы часто это ни случалось. – В чем дело? – повторил он.
– Ни в чем, кроме того, что... Я ведь никогда… Словом, мне интересно. Такое смешанное происхождение... как по-вашему, хорошо это или плохо?
– Вы спрашиваете всерьез?
– Конечно.
Рафф машинально потянулся к стакану, поднял его, налил себе еще виски.
– Своему другу я этого не пожелал бы.
– Почему?
– Разве это не ясно?
– Нет. Почему?
– Прежде всего потому, что когда вам что-нибудь Удается, люди говорят: «Здорово! Ну и ловкачи эти ирландцы!» А когда вы скажете или сделаете что-нибудь невпопад, вы обязательно услышите: «Чего и ждать от еврея!»
– Так. Понятно. – Ему показалось, что она оглядела его как-то очень уж критически.
– Я, конечно, преувеличиваю, – сказал он. – Но мне действительно приходится слышать и то и другое.
– Да, – отозвалась она. Наступило долгое молчание. Ему было бы легко углубиться в эту тему, но он не захотел. Она опять посмотрела на часы. – Я должна успеть утром на поезд семь пятнадцать, – сказала она. – Я еду в Раи, к двоюродному брату.
Рафф встал. Ему так не хотелось уходить, так тошно было думать, что его ждет еще одна ночь, не согретая любовью, так трудно было преодолеть уверенность, что, будь у него больше времени, он смог бы пробудить в этой непреклонной девушке какое-то чувство, истинную теплоту и нежность.
– Я хочу снова прийти к вам, Мэрион.
– Я работаю по вечерам. – Она кивнула в сторону чертежного стола. – Собираюсь принять участие в конкурсе на проект дома с кондиционированным воздухом.
– Хоть бы вы получили первую премию! Хоть бы все премии достались женщинам! Может быть, вы перестали бы тогда так выхолащивать свою жизнь! – Он подошел к двери, открыл ее. Протянул руку Мэрион. – Только не красьте волос. И, черт вас возьми, Мэрион, почему вы не мажете губ, почему не носите туфель на высоких каблуках, и зачем у вас такой вид, словно вы никогда не расстаетесь с логарифмической линейкой? – Она попробовала освободить руку, но он только крепче сжал ее. – Я предсказываю... Вот что я вам сейчас предскажу: если вы дадите себе волю, если перестанете зарывать в землю то, чем вас наградил господь бог, то, бьюсь об заклад на свой последний доллар, вы добьетесь всего, чего хотите, – и быстро добьетесь. Попробуйте, Мэрион! Плюньте на западни и попробуйте!
Она принужденно улыбнулась слабой, неуверенной улыбкой.
– Спокойной ночи, Рафф.
– Если я окажусь прав, – он все еще сжимал руку Мэрион, страдая при мысли, что придется ее выпустить, – вы скажете мне спасибо. Кто знает, может, этот мой приход изменит всю вашу жизнь. – Он с тоской взглянул на темную лестницу. – Хотел бы я, чтобы он изменил и мою!
Она не ответила. Теперь действительно надо уходить. Рафф вышел на площадку, прислушиваясь к медленному шарканью своих ног: еще секунда – и раздастся стук бесповоротно захлопнувшейся двери.
Но стука не было. Круто повернувшись, Рафф увидел, Что Мэрион стоит в дверях и смотрит ему вслед.
Захлестнутый волной желания, неодолимой страсти, он вернулся, зная, что ждать нечего, но уже не владея собой.
Он прижал ее к себе, сперва легко, потом крепче, все время настороженно ожидая сопротивления, яростного толчка, грохота двери.
Нет. Ничего.
Он целовал ее щеки, губы, ее внезапно приоткрывшийся рот.
Она что-то сказала или вскрикнула – он не расслышал: заглушенный стон, мольба без слов, взрыв смертельного ужаса.
Она обхватила его обеими руками, вцепилась ему в спину. Толчком ноги он закрыл дверь.
Не столько торжествуя победу, сколько удивляясь ей и радуясь, он лежал в спальне Мэрион, в ее постели, еще не совсем проснувшись и как бы ощупью выбираясь из глубокого забытья.
Он пытался осмыслить перемену, долгожданную перемену: свое превращение из одинокого искателя в любовника. В любовника благодарного, успокоенного, потрясенного тем, что девушка, спящая рядом, так полно разделила с ним его жажду, вожделение, счастье...
Быть может, настал конец его поискам, и эта девушка, способная так безоглядно отдаваться любви, будет с такой же полнотой вместе с ним радоваться и вместе с ним страдать. Быть может, она действительно не так бесцветна, как остальные.
Он почти проснулся, охваченный смутным восторгом, который захлестывал его, требовал выхода и ответа; он еще не был уверен, но надеялся: а вдруг накануне вечером он и вправду прикоснулся к какой-то струне или струнам, и они, зазвучав, неожиданно пробудили Мэрион?
Что это она сказала ему после того, как они неверными шагами вошли в ее темную спальню? Было уже заполночь, Мэрион лежала на боку, и огонек сигареты ярко освещал ее наготу... Что она сказала тогда?
«Западня... Ты понимаешь, что я хочу сказать? У меня такое чувство... Я уже заранее знаю, что могу возненавидеть тебя, но могу и полюбить...»
И он наставительно ответил (так как был почти уверен в том, что она разделяет его счастье):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151