Но отчетливее всего представлялось ей лицо матери, когда та получит письмо и прочтет эти потрясающие, счастливые, наспех нацарапанные строчки: "Твоей дочурке вчера сделали предложение..." – строчки, куда более драгоценные, чем латинский текст диплома, которого она никогда не получит.
Оставшись наедине с сестрой, Эбби сразу же подавил радость, которая так и бурлила в нем, и занял оборонительную позицию:
– Трой, если ты собираешься отговаривать меня, то имей в виду – мое решение бесповоротно.
Трой уселась на край кровати и ласково посмотрела на него:
– Что ты, мой славненький, я ведь и рта еще не раскрыла! – Она закурила. – Я хотела только спросить, помнишь ли ты, как поступает Правительственный комитет по трудовым конфликтам, когда возникает угроза забастовки?
Эбби нахмурился, не зная, чего ожидать: то ли неприличного анекдота, то ли пылкой, но неуместной речи насчет демократии, то ли очередной шпильки по адресу Нины.
– Комитет постановляет: отложить дело на тридцать дней, пока страсти улягутся, – серьезно сказала Трой. – Или что-нибудь в этом роде. Вот все, что я хотела тебе предложить.
– А мы и не поженимся, пока я не получу диплома, – с вызовом сказал Эбби. – Если хочешь знать, об этом и речи не было...
– Ах, Эб, дорогой, пожалуйста, не злись. – Она сложила губы в маленькое задумчивое "о" и выпустила струйку дыма. – Как это все получилось сегодня вечером? Разве не нашлось другого способа задрать ей юбчонку? Или это штучки твоей дурацкой пуританской совести?
Спокойно (потому что он ждал этого вопроса) Эбби ответил:
– Беда в том, Трой, что ты не имеешь никакого представления о любви. Ни малейшего. – Он нерешительно остановился, но, так как Трой молчала, добавил, словно оправдываясь: – Ты ведь не знаешь, что ей, бедняжке, пришлось пережить сегодня вечером. Конечно, она хотела скрыть это, но... – Придется и это рассказать Трой! – Понимаешь, она пришла наверх, так как боялась, что если не придет, я... Потом ей стало дурно, и в конце концов она совсем расклеилась...
Теперь Трой слушала его с напряженным вниманием; на ее сигарете вырос столбик пепла, голубой дымок вился вокруг ярко-красных ногтей.
– Вот тут она и призналась мне.
– Сама призналась? – взволнованно спросила Трой.
Он кивнул:
– Можешь себе представить, каково ей пришлось. Она была чуть жива.
– Да-а-а... – Трой смотрела куда-то в сторону. – Черт!.. Как говорится – тяжелый случай!..
Они довольно долго молчали. Потом Трой встала, бросила сигарету и как-то слишком уж беспечно спросила:
– Ну, а когда ты собираешься выложить это все домашним?
– Пока не собираюсь. И ты воздержись, – сказал Эбби. – Сама знаешь, чем это пахнет.
Трой состроила гримасу:
– Знаю. Одна трагедия за другой. – Она задумалась. – Лучше всего просто послать папе и маме телеграмму, когда все будет позади. Конечно, мама огорчится до смерти...
– Да, – согласился Эбби. – А что скажет папа, как ты думаешь?
Трой усмехнулась:
– Можешь не беспокоиться. Папа не станет донимать тебя; по его мнению, корень зла в том, что ты поступил в Йель.
– И вообще в новейшей архитектуре, – добавил Эбби.
– Тоже верно.
Снова долгое молчание.
Эбби наконец не выдержал и сказал:
– Она чудесная девушка, Трой...
Трой встала, подошла к Эбби и взяла его за руку:
– Пойми, Эб, ведь я только хочу, чтобы тебе было хорошо. Да ты и сам знаешь.
Она еще крепче стиснула ему руку, потом отпустила ее и сказала:
– Давай-ка спустимся вниз.
Он пристально посмотрел на нее, не совсем удовлетворенный ее словами; впрочем, он считал, что могло быть хуже.
Выйдя в коридор, он заметил, что в комнате Раффа горит свет. Беда с этим Раффом! Совсем не бережет энергии!
– Минутку, – кивнул он сестре и быстро зашагал по коридору. Уже взявшись за выключатель, он вдруг увидел что-то... вернее, отсутствие чего-то. Книжная полка справа от маленькой чертежной доски была наполовину пуста.
Эбби вошел в комнату. Не хватало доброго десятка томов. Перебирая оставшиеся книги, он без труда выяснил, каких именно, так как частенько ими пользовался.
– Что случилось? – Трой стояла в дверях.
– Рафф... – Эбби покачал головой. – Свинство какое!.. – пробормотал он. – Нет, будь у него голова на плечах, он хотя бы сказал мне!..
– Что ты там бормочешь? – спросила Трой.
Но Эбби выключил свет, и они пошли вниз.
И тут Эбби отчетливо вспомнил вчерашнее утро, и как Рафф стиснул зубы, читая письмо из мичиганского санатория. Вспомнил, как они шли по Чейпл-стрит, и как он предложил Раффу денег в долг, и как резко отказался Рафф. Так вот каким путем Рафф достал нужную сумму.
Эбби тут же рассказал о своем открытии Трой, но, разумеется, ни слова не сказал Раффу.
Потому что, когда все собрались на веранде, им и без того было о чем поговорить. И, как ни странно, не Эбби, не Нина, а именно Трой объявила об их помолвке.
Миниатюрная, тоненькая, в сверкающем костюме бабочки, она торжественно и в то же время весело вышла на крыльцо (вероятно, один лишь Эбби заметил, как у нее дрожат губы) и посмотрела сперва на Эбби, а потом на Винса и Раффа огромными глазами, в которых затаилась печаль.
– Ну что ж, – сказала она, – один вышел из игры. Осталось двое...
10
Белая деревянная табличка "Уэйр-д-Холл" утонула в тени, когда солнце, описав огромную дугу, скрылось на западе за шиферной кровлей колледжа Джонатана Эдуард-са и озарило прощальными лучами каменные зубцы Харкнес-Тауэр. В комнате дипломантов уже сияли длинные трубки люминесцентных ламп, подвешенных к потолку, заливая мертвенным светом фигуры юношей в белых рубашках, склоненные над дубовыми чертежными столами. Оба патефона тихонько играли ("Вест-эндские блюзы" в исполнении трубача Армстронга и концерт для скрипки Бартока в исполнении Менухина), нисколько не заглушая, однако, обычной монотонной музыки чертежного зала; то был сложный контрапункт перешептываний, восклицаний, насвистывания, скрипа карандашей, шелеста кальки, шороха передвигаемых рейсшин и угольников. И все же здесь царила сосредоточенная (хотя и далеко не тихая) тишина.
В южном конце комнаты, где от готического окна в глубокой нише веяло прохладой, работали за своими досками Рафф Блум, Эбби Остин и Винсент Коул. Каждый занимался своим проектом: Рафф – жилым домом, Эбби – городским музеем, Винс – школой.
С отъездом Трой Остин завершилась (а может быть, им только казалось, что завершилась) целая эра в их жизни. Настал новый период, промежуточный; он должен был захватить весь май и часть июня. За считанные недели – решающие для всего семестра – должна быть выполнена основная часть работы.
Вот они и настали, эти дни, когда самоуверенность, небрежность, легкомыслие уступают место вдумчивости, трезвости и целеустремленности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Оставшись наедине с сестрой, Эбби сразу же подавил радость, которая так и бурлила в нем, и занял оборонительную позицию:
– Трой, если ты собираешься отговаривать меня, то имей в виду – мое решение бесповоротно.
Трой уселась на край кровати и ласково посмотрела на него:
– Что ты, мой славненький, я ведь и рта еще не раскрыла! – Она закурила. – Я хотела только спросить, помнишь ли ты, как поступает Правительственный комитет по трудовым конфликтам, когда возникает угроза забастовки?
Эбби нахмурился, не зная, чего ожидать: то ли неприличного анекдота, то ли пылкой, но неуместной речи насчет демократии, то ли очередной шпильки по адресу Нины.
– Комитет постановляет: отложить дело на тридцать дней, пока страсти улягутся, – серьезно сказала Трой. – Или что-нибудь в этом роде. Вот все, что я хотела тебе предложить.
– А мы и не поженимся, пока я не получу диплома, – с вызовом сказал Эбби. – Если хочешь знать, об этом и речи не было...
– Ах, Эб, дорогой, пожалуйста, не злись. – Она сложила губы в маленькое задумчивое "о" и выпустила струйку дыма. – Как это все получилось сегодня вечером? Разве не нашлось другого способа задрать ей юбчонку? Или это штучки твоей дурацкой пуританской совести?
Спокойно (потому что он ждал этого вопроса) Эбби ответил:
– Беда в том, Трой, что ты не имеешь никакого представления о любви. Ни малейшего. – Он нерешительно остановился, но, так как Трой молчала, добавил, словно оправдываясь: – Ты ведь не знаешь, что ей, бедняжке, пришлось пережить сегодня вечером. Конечно, она хотела скрыть это, но... – Придется и это рассказать Трой! – Понимаешь, она пришла наверх, так как боялась, что если не придет, я... Потом ей стало дурно, и в конце концов она совсем расклеилась...
Теперь Трой слушала его с напряженным вниманием; на ее сигарете вырос столбик пепла, голубой дымок вился вокруг ярко-красных ногтей.
– Вот тут она и призналась мне.
– Сама призналась? – взволнованно спросила Трой.
Он кивнул:
– Можешь себе представить, каково ей пришлось. Она была чуть жива.
– Да-а-а... – Трой смотрела куда-то в сторону. – Черт!.. Как говорится – тяжелый случай!..
Они довольно долго молчали. Потом Трой встала, бросила сигарету и как-то слишком уж беспечно спросила:
– Ну, а когда ты собираешься выложить это все домашним?
– Пока не собираюсь. И ты воздержись, – сказал Эбби. – Сама знаешь, чем это пахнет.
Трой состроила гримасу:
– Знаю. Одна трагедия за другой. – Она задумалась. – Лучше всего просто послать папе и маме телеграмму, когда все будет позади. Конечно, мама огорчится до смерти...
– Да, – согласился Эбби. – А что скажет папа, как ты думаешь?
Трой усмехнулась:
– Можешь не беспокоиться. Папа не станет донимать тебя; по его мнению, корень зла в том, что ты поступил в Йель.
– И вообще в новейшей архитектуре, – добавил Эбби.
– Тоже верно.
Снова долгое молчание.
Эбби наконец не выдержал и сказал:
– Она чудесная девушка, Трой...
Трой встала, подошла к Эбби и взяла его за руку:
– Пойми, Эб, ведь я только хочу, чтобы тебе было хорошо. Да ты и сам знаешь.
Она еще крепче стиснула ему руку, потом отпустила ее и сказала:
– Давай-ка спустимся вниз.
Он пристально посмотрел на нее, не совсем удовлетворенный ее словами; впрочем, он считал, что могло быть хуже.
Выйдя в коридор, он заметил, что в комнате Раффа горит свет. Беда с этим Раффом! Совсем не бережет энергии!
– Минутку, – кивнул он сестре и быстро зашагал по коридору. Уже взявшись за выключатель, он вдруг увидел что-то... вернее, отсутствие чего-то. Книжная полка справа от маленькой чертежной доски была наполовину пуста.
Эбби вошел в комнату. Не хватало доброго десятка томов. Перебирая оставшиеся книги, он без труда выяснил, каких именно, так как частенько ими пользовался.
– Что случилось? – Трой стояла в дверях.
– Рафф... – Эбби покачал головой. – Свинство какое!.. – пробормотал он. – Нет, будь у него голова на плечах, он хотя бы сказал мне!..
– Что ты там бормочешь? – спросила Трой.
Но Эбби выключил свет, и они пошли вниз.
И тут Эбби отчетливо вспомнил вчерашнее утро, и как Рафф стиснул зубы, читая письмо из мичиганского санатория. Вспомнил, как они шли по Чейпл-стрит, и как он предложил Раффу денег в долг, и как резко отказался Рафф. Так вот каким путем Рафф достал нужную сумму.
Эбби тут же рассказал о своем открытии Трой, но, разумеется, ни слова не сказал Раффу.
Потому что, когда все собрались на веранде, им и без того было о чем поговорить. И, как ни странно, не Эбби, не Нина, а именно Трой объявила об их помолвке.
Миниатюрная, тоненькая, в сверкающем костюме бабочки, она торжественно и в то же время весело вышла на крыльцо (вероятно, один лишь Эбби заметил, как у нее дрожат губы) и посмотрела сперва на Эбби, а потом на Винса и Раффа огромными глазами, в которых затаилась печаль.
– Ну что ж, – сказала она, – один вышел из игры. Осталось двое...
10
Белая деревянная табличка "Уэйр-д-Холл" утонула в тени, когда солнце, описав огромную дугу, скрылось на западе за шиферной кровлей колледжа Джонатана Эдуард-са и озарило прощальными лучами каменные зубцы Харкнес-Тауэр. В комнате дипломантов уже сияли длинные трубки люминесцентных ламп, подвешенных к потолку, заливая мертвенным светом фигуры юношей в белых рубашках, склоненные над дубовыми чертежными столами. Оба патефона тихонько играли ("Вест-эндские блюзы" в исполнении трубача Армстронга и концерт для скрипки Бартока в исполнении Менухина), нисколько не заглушая, однако, обычной монотонной музыки чертежного зала; то был сложный контрапункт перешептываний, восклицаний, насвистывания, скрипа карандашей, шелеста кальки, шороха передвигаемых рейсшин и угольников. И все же здесь царила сосредоточенная (хотя и далеко не тихая) тишина.
В южном конце комнаты, где от готического окна в глубокой нише веяло прохладой, работали за своими досками Рафф Блум, Эбби Остин и Винсент Коул. Каждый занимался своим проектом: Рафф – жилым домом, Эбби – городским музеем, Винс – школой.
С отъездом Трой Остин завершилась (а может быть, им только казалось, что завершилась) целая эра в их жизни. Настал новый период, промежуточный; он должен был захватить весь май и часть июня. За считанные недели – решающие для всего семестра – должна быть выполнена основная часть работы.
Вот они и настали, эти дни, когда самоуверенность, небрежность, легкомыслие уступают место вдумчивости, трезвости и целеустремленности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151