Ни слова не говоря, Рафф подошел к стене и стер чертеж. Он вспомнил, как отец говаривал ему: "Все на свете несложно, Рафф, кроме людей".
Неторопливое, как бы между прочим брошенное, замечание Бинка Нетлтона:
– Ходит слух, что фирме "Пирс и Пендер" нужен молодой архитектор. Почему бы тебе не предложить свои услуги, Рафф?
Рафф не ответил и уселся за доску.
– Экая незадача! – сказал Эбби Остин, качая головой и улыбаясь ему.
Склонившись над доской, Рафф пристально рассматривал первый перспективный набросок своего дипломного проекта. Он взял щетку и смахнул с бумаги пыль и крошки от резинки. Закурил новую сигарету. Достал карандаш. Но он никак не мог успокоиться; у него было странное чувство, словно его сегодня в чем-то обманули, обошли. И все-таки трепет ожидания не покидал его.
А чего ждать? Неизвестно. Скорей бы уж...
Снаружи, за окнами Уэйр-д-Холла, этой мрачной тюдоровской твердыни, царил волшебный, всепроникающий весенний день; он бился о стены древнего здания и манил раффа Блума, как манил всех молодых архитекторов, хотя лишь немногим из них суждено было когда-нибудь украсить лицо своей страны новыми замечательными творениями.
2
Спустя два часа в атмосфере чертежной что-то резко изменилось; оперная музыка зазвучала тише, джаз на другом конце комнаты и вовсе умолк. Еще не понимая, в чем дело, Рафф оторвался от работы, выпрямился и увидел, что наступившее молчание вызвано появлением человека, который только что вошел в комнату, держа в руке желтый конверт.
Это был юноша-первокурсник в хорошо отглаженных брюках защитного цвета, белой рубашке и грязно-белых башмаках из оленьей кожи; с озабоченным и в то же время неуверенным видом оглядываясь по сторонам, он шел по проходу вдоль стены, направляясь к оконной нише. Там он остановился и протянул Раффу телеграмму.
Не успел еще Рафф взять ее, как Бинк Нетлтон заорал:
– Боже милостивый, Рафф таки получил ее!
Раффу не сразу удалось сосредоточить внимание на конверте, который он держал в руке: он слишком напряженно, весело и самозабвенно работал, махнув рукой на все приметы, и тревоги, и предчувствия, которые одолевали его с самого утра. Но в конце концов значительность минуты дошла до него: итак, игра закончилась – чья же взяла?
И вдруг его осенило: успех! Первая или, может быть, вторая премия – неважно! Какое бы место он ни занял, все равно – денежное вознаграждение обеспечено; когда наступит июнь и придет время покинуть этот замкнутый мирок, увитый спасительным плющом, ему уже не придется клянчить работу и принимать первое попавшееся предложение. Он устроится в какую-нибудь солидную фирму. Кроме того, это даст ему возможность выполнять самое важное его обязательство: регулярно расплачиваться с пресловутой мичиганской "Частной больницей "Сосны"". Двести долларов в месяц. Он должен вносить половину этой суммы. Ежемесячно. У него нет другого выхода, если только он не хочет передать Джулию Рафферти Блум на попечение государственной благотворительности. Джулию, которая живет теперь в призрачной, веселой стране, созданной ее воображением; бедную Джулию, с которой еле справляются двое служителей, когда перед ней возникает волшебное видение: двухпинтовая бутыль неразбавленного виски...
– Нэнси Бил просила меня передать вот это, – сказал первокурсник, и Рафф заметил, что он поглядывает на стол Эбби. – Только его что-то не видно. Может быть, передадите ее Остину, когда он...
– Остину? – переспросил Рафф упавшим голосом.
– Да.
– Остин?! – немедленно завопил Бинк Нетлтон. – Так, значит, это Остин? Боже милостивый! Эти премии вечно достаются богачам! Да где же Эбби?
– Должно быть, в кабинете задумчивости, – буркнул кто-то.
– Спасибо, – медленно сказал Рафф. – Я передам ему. – Он смотрел, как первокурсник уходит, унося с собой все надежды сегодняшнего дня – даже не на славу, нет, и не на счастливый выигрыш, а просто на то, что с неба свалятся деньги, которые облегчат ему бремя забот. И надеялся-то он всего лишь одну долгую, ослепительную секунду.
Он рассеянно глядел на телеграмму, не слыша гула возбужденных голосов, наполнившего комнату, ощущая в желудке холодную тяжесть разочарования.
Но к тому времени, когда Эбби вернулся и на него со всех сторон посыпались поздравления, Рафф уже не чувствовал никакой обиды. Если уж победителем должен оказаться кто-то другой, то пусть это будет Эбби Остин.
Эбби, высокий, сухощавый, до крайности смущенный всей этой кутерьмой, Эбби, узкоплечий и длинноносый, с мягкими, светлыми, коротко подстриженными волосами, в безупречно белой рубашке, с узеньким полосатым галстуком-бабочкой; Эбби, для которого выигрыш в этой лотерее был не менее важен, чем для Раффа, хотя деньги явились бы для него лишь неким символом; Эбби, до такой степени замученный всевозможными сомнениями и страхами, что только такое вот посвящение в рыцари архитектуры могло бы вдохнуть в него отвагу и веру в себя.
– Ах, вот оно что!.. – Эбби смотрел на телеграмму, покачивая головой.
Никакого торжества, ни малейшей искорки не было в его серых глазах.
– Прочти вслух! – закричал Бинк Нетлтон; кое-кто уже начал подходить к оконной нише.
Эбби качал головой, огорченно глядя на Раффа.
– Читай! – Бинк уже стоял рядом; его круглые щеки пылали, озорные глаза прямо излучали нетерпение. – Давай скорее, читай, что там написано.
– Мне очень жаль, право... Но это совсем не то, – негромко, с виноватым видом ответил Эбби. – Это просто телеграмма от сестры...
– От сестры? – пробормотал Бинк в наступившей тишине, и тут же все доброжелатели неохотно разбрелись по своим местам; вновь зазвучала музыка, и свистуны опять взялись за свое.
А Эбби стоял между досками, своей и Раффа, в лучах света, падающего из оконной ниши; его розовое лицо все еще было омрачено сознанием какой-то вины. До чего это похоже на него – даже в минуту острого разочарования чувствовать себя виноватым перед окружающими за напрасные волнения.
– Как насчет бутылочки кока-колы, Рафф?
– С удовольствием, – сказал Рафф. Они прошли через чертежный зал в диванную. Они шагали молча, и каждый вел себя так, словно хотел скрыть от другого свое разочарование.
Чтобы прервать гнетущее молчание и рассеять мрачное настроение, Рафф бросился к пузатому автомату, упал на колени и перекрестился. Затем он встал и опустил монету в щелку.
– Слава тебе, о богиня машинного века! – продекламировал он, вытаскивая бутылку кока-колы.
Перехватив взгляд Эбби, он добавил:
– Нечего удивляться, Эбби. Меня крестили в святой католической церкви. А обряд обрезания совершил местный раввин, так что все в порядке.
Эбби усмехнулся и, в свою очередь, опустил никель в автомат. Раньше чем вынуть бутылку, он сунул Раффу телеграмму:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151