Он вынул из рюкзака кусок сала и положил рядом с картошкой. - К этому бы еще луку...
- Лук я принес и соль, - сказал Сашко, выгружая карманы. - Хлеба нету. Дома мало осталось, маты б заметили...
- Магазин в селе, конечно, есть. А что в магазине?
- Подушечки! - выпалил Хома, не сводивший глаз с чужого.
- И ты их любишь?
- Ага! - Хома в застенчивой улыбке показал щербатые зубы.
- Ты, часом, не подушечками зубы себе подпортил?
- Хуч бы, - вздохнул Хома, - а то сами выпадывают.
- Хлеб есть, керосин, сахар... - сказал Сашко.
- Ну, завтракать с керосином вроде не обязательно, а?.. Может, ты сходишь?
- Гроши надо...
- Гроши найдутся. Держи. Купи буханки две. А лучше три. В осаде нужно иметь запас продовольствия. Верно? - подмигнул Сергей Игнатьевич. - Ну и подушечек, конечно, на всю братию... Что ж ты малого оставляешь? А кто подушечки будет нести?
Забыв о своей хромоте, Хома побежал следом за Сашком.
- Я тоже пойду, - сказала Юка, - надо дома показаться, а то еще искать начнут.
- А мы пока подготовим самое главное, - сказал Сергей Игнатьевич. Пошли собирать хворост.
Сушняк горел жарко, почти без дыма. Под наблюдением Сергея Игнатьевича Антон старательно уложил картофелины в груду пепла под углями.
- Основная работа сделана, - сказал Сергей Игнатьевич, - теперь надо подать на стол тарелки...
Антон удивленно посмотрел на него.
- Вон они плавают, - показал Сергей Игнатьевич на листья кувшинки.
Антон попробовал рвать, листья плохо поддавались, длинные стебли тянули за собой корневища. Он вспомнил о своем великолепном ноже, и скоро груда глянцевых, пахнущих свежестью и в самом деле похожих на тарелки листьев лежала у костра.
- Стругай палочки сантиметров по двадцать - тридцать... Есть такое кушанье - шашлык по-карски. А мы приготовим шашлык по-царски. По рецепту того дядьки, что думал, будто цари едят сало с салом...
На выструганные палочки они нанизали вперемежку кусочки сала и кругляши нарезанного лука.
- Остается посолить, и полуфабрикат готов. Жарить будем потом...
Бой вскочил, прислушиваясь к треску в лесу, но увидел на тропинке Семена-Версту и снова лег. Семен спустился с откоса.
- Здоров, - сказал он. - Это ты тут сховался?
- Ты смотри не рассказывай никому, - сказал Антон.
- А чего б я рассказывал, шо мне за это гроши платят?
- А если заплатят? - спросил Сергей Игнатьевич.
- Шо? - не понял Семен.
- Если заплатят, говорю, тогда расскажешь?
- На шо оно мени нужно?.. Кому надо, хай сам шукает...
- Анто-он! - раскатилось над рекой. - Анто-он!
На левом берегу стоял Толя с большим свертком под мышкой.
- Ну, чего кричишь? - сердито ответил Антон. - Здесь я.
Балансируя на камнях порога, Толя перебрался на правый берег.
- Здравствуйте, - вежливо сказал он Сергею Игнатьевичу. - Я принес тебе немножко покушать. Мне Юля еще вчера рассказала, но вчера, я не мог, мне не позволяли вставать. Здесь творог, вареные яйца и хлеб с маслом...
- Где ты все это взял?
- Дома, разумеется.
- Стащил?
- Неужели ты думаешь, что я способен украсть?
- Значит, ты рассказал? Значит, все узнают? - наливаясь негодованием, спросил Антон.
- Никто ничего не узнает. Я сказал, что мне нужно.
- И всё?
- И всё.
- От бреше! - сказал Семен.
Толя снисходительно посмотрел на него.
- Брехать, как ты выражаешься, не в моих привычках. Я говорю правду.
- И тебе поверили? - допытывался Антон. - Ни о чем не спрашивали, вот так просто и дали?
- Конечно.
Толя не врал, однако на самом деле все было не так просто. Прежде всего мама не хотела выпускать его из постели. По ее мнению, нормальная температура и самочувствие ничего не доказывали. После такого купания могло все случиться - и грипп, и гайморит, и воспаление легких, и ревмокардит, и еще бог весть что. Мамин папа был провизором, поэтому мама чувствовала себя на короткой ноге с медициной, а тем более фармакологией и без устали практиковала на себе и окружающих. В доме всегда пахло как в аптеке после погрома. Шкаф, комод, подоконники заполняли флаконы, пузырьки, коробочки, банки, баночки, и при малейшей возможности весь этот арсенал обрушивался на каждого, кто заболевал или, по мнению мамы, мог заболеть. Она была убеждена в своем праве учить всех и всему, потому что совершенно точно знала, как человек должен себя вести, что говорить, даже думать в любом положении, и на "подставившегося", как говорил Толин папа, низвергались потоки, ниагары, океаны слов об одном и том же. Выдержать это было труднее, чем любое лекарство. Толя очень рано научился "не подставляться". Он любил свою маму, но, что греха таить, давно уже относился к ней снисходительно, хотя, разумеется, как вежливый мальчик, не давал ей этого заметить.
После злополучного купания он безропотно проглотил полдюжины порошков и микстуру, улегся в постель, отлично выспался и проснулся на рассвете без тени недомогания. Если бы недомогание и чувствовалось, Толя при всем своем правдолюбии не признался бы, так как пообещал Юке рано утром отнести Антону какую-нибудь еду. Выполнить обещание - долг чести, а в исполнении долга чести Толю не могло ничто остановить. Поэтому он вежливо, но непреклонно восстал против попытки мамы продержать его еще один день под одеялом.
Папа, невозмутимо пыхая трубкой, долго слушал грозные мамины пророчества, потом вынул трубку изо рта и сказал:
- Прости, Соня, что я тебя перебиваю. Но, может быть, в самом деле ему не следует лежать в постели? Все-таки он упал не в Ледовитый океан, а в Сокол, и к тому же в июле месяце. Разумеется, вряд ли можно приветствовать купание в одежде, но это уже частность, не меняющая существа дела. Особенно для несовершеннолетних, я хочу сказать.
Толин папа, так же как и мама, маленького роста, но совсем не толстый, а худенький и даже щуплый. При его комплекции ему бы надо говорить высоким, слабым голоском, но голос у Толиного папы неожиданно низкий, басовитый и такой глубокий, что, кажется, голосовых запасов у него, как льда у айсберга, который показывает на поверхности только маленькую часть своего массива. Говорит он всегда очень вежливо, никогда не повышает тона и, говоря, не опускает не только частей предложения, но, кажется, даже знаков препинания. Если разок послушать Толиного папу, то потом не нужно уже спрашивать, почему Толя разговаривает именно так, а не иначе. Справедливости ради следует сказать, что подражает ему Толя совершенно бессознательно, он даже иногда пытается говорить рокочущим на низах голосом, но из этого ничего пока не выходит - голос самого Толи совсем не басовитый, а по-мальчишески высокий и звонкий.
Получив такую мощную поддержку, Толя моментально оделся, выпил стакан молока и спросил маму, не может ли она дать ему некоторое количество продуктов, которые не требуют приготовления и которые можно есть сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
- Лук я принес и соль, - сказал Сашко, выгружая карманы. - Хлеба нету. Дома мало осталось, маты б заметили...
- Магазин в селе, конечно, есть. А что в магазине?
- Подушечки! - выпалил Хома, не сводивший глаз с чужого.
- И ты их любишь?
- Ага! - Хома в застенчивой улыбке показал щербатые зубы.
- Ты, часом, не подушечками зубы себе подпортил?
- Хуч бы, - вздохнул Хома, - а то сами выпадывают.
- Хлеб есть, керосин, сахар... - сказал Сашко.
- Ну, завтракать с керосином вроде не обязательно, а?.. Может, ты сходишь?
- Гроши надо...
- Гроши найдутся. Держи. Купи буханки две. А лучше три. В осаде нужно иметь запас продовольствия. Верно? - подмигнул Сергей Игнатьевич. - Ну и подушечек, конечно, на всю братию... Что ж ты малого оставляешь? А кто подушечки будет нести?
Забыв о своей хромоте, Хома побежал следом за Сашком.
- Я тоже пойду, - сказала Юка, - надо дома показаться, а то еще искать начнут.
- А мы пока подготовим самое главное, - сказал Сергей Игнатьевич. Пошли собирать хворост.
Сушняк горел жарко, почти без дыма. Под наблюдением Сергея Игнатьевича Антон старательно уложил картофелины в груду пепла под углями.
- Основная работа сделана, - сказал Сергей Игнатьевич, - теперь надо подать на стол тарелки...
Антон удивленно посмотрел на него.
- Вон они плавают, - показал Сергей Игнатьевич на листья кувшинки.
Антон попробовал рвать, листья плохо поддавались, длинные стебли тянули за собой корневища. Он вспомнил о своем великолепном ноже, и скоро груда глянцевых, пахнущих свежестью и в самом деле похожих на тарелки листьев лежала у костра.
- Стругай палочки сантиметров по двадцать - тридцать... Есть такое кушанье - шашлык по-карски. А мы приготовим шашлык по-царски. По рецепту того дядьки, что думал, будто цари едят сало с салом...
На выструганные палочки они нанизали вперемежку кусочки сала и кругляши нарезанного лука.
- Остается посолить, и полуфабрикат готов. Жарить будем потом...
Бой вскочил, прислушиваясь к треску в лесу, но увидел на тропинке Семена-Версту и снова лег. Семен спустился с откоса.
- Здоров, - сказал он. - Это ты тут сховался?
- Ты смотри не рассказывай никому, - сказал Антон.
- А чего б я рассказывал, шо мне за это гроши платят?
- А если заплатят? - спросил Сергей Игнатьевич.
- Шо? - не понял Семен.
- Если заплатят, говорю, тогда расскажешь?
- На шо оно мени нужно?.. Кому надо, хай сам шукает...
- Анто-он! - раскатилось над рекой. - Анто-он!
На левом берегу стоял Толя с большим свертком под мышкой.
- Ну, чего кричишь? - сердито ответил Антон. - Здесь я.
Балансируя на камнях порога, Толя перебрался на правый берег.
- Здравствуйте, - вежливо сказал он Сергею Игнатьевичу. - Я принес тебе немножко покушать. Мне Юля еще вчера рассказала, но вчера, я не мог, мне не позволяли вставать. Здесь творог, вареные яйца и хлеб с маслом...
- Где ты все это взял?
- Дома, разумеется.
- Стащил?
- Неужели ты думаешь, что я способен украсть?
- Значит, ты рассказал? Значит, все узнают? - наливаясь негодованием, спросил Антон.
- Никто ничего не узнает. Я сказал, что мне нужно.
- И всё?
- И всё.
- От бреше! - сказал Семен.
Толя снисходительно посмотрел на него.
- Брехать, как ты выражаешься, не в моих привычках. Я говорю правду.
- И тебе поверили? - допытывался Антон. - Ни о чем не спрашивали, вот так просто и дали?
- Конечно.
Толя не врал, однако на самом деле все было не так просто. Прежде всего мама не хотела выпускать его из постели. По ее мнению, нормальная температура и самочувствие ничего не доказывали. После такого купания могло все случиться - и грипп, и гайморит, и воспаление легких, и ревмокардит, и еще бог весть что. Мамин папа был провизором, поэтому мама чувствовала себя на короткой ноге с медициной, а тем более фармакологией и без устали практиковала на себе и окружающих. В доме всегда пахло как в аптеке после погрома. Шкаф, комод, подоконники заполняли флаконы, пузырьки, коробочки, банки, баночки, и при малейшей возможности весь этот арсенал обрушивался на каждого, кто заболевал или, по мнению мамы, мог заболеть. Она была убеждена в своем праве учить всех и всему, потому что совершенно точно знала, как человек должен себя вести, что говорить, даже думать в любом положении, и на "подставившегося", как говорил Толин папа, низвергались потоки, ниагары, океаны слов об одном и том же. Выдержать это было труднее, чем любое лекарство. Толя очень рано научился "не подставляться". Он любил свою маму, но, что греха таить, давно уже относился к ней снисходительно, хотя, разумеется, как вежливый мальчик, не давал ей этого заметить.
После злополучного купания он безропотно проглотил полдюжины порошков и микстуру, улегся в постель, отлично выспался и проснулся на рассвете без тени недомогания. Если бы недомогание и чувствовалось, Толя при всем своем правдолюбии не признался бы, так как пообещал Юке рано утром отнести Антону какую-нибудь еду. Выполнить обещание - долг чести, а в исполнении долга чести Толю не могло ничто остановить. Поэтому он вежливо, но непреклонно восстал против попытки мамы продержать его еще один день под одеялом.
Папа, невозмутимо пыхая трубкой, долго слушал грозные мамины пророчества, потом вынул трубку изо рта и сказал:
- Прости, Соня, что я тебя перебиваю. Но, может быть, в самом деле ему не следует лежать в постели? Все-таки он упал не в Ледовитый океан, а в Сокол, и к тому же в июле месяце. Разумеется, вряд ли можно приветствовать купание в одежде, но это уже частность, не меняющая существа дела. Особенно для несовершеннолетних, я хочу сказать.
Толин папа, так же как и мама, маленького роста, но совсем не толстый, а худенький и даже щуплый. При его комплекции ему бы надо говорить высоким, слабым голоском, но голос у Толиного папы неожиданно низкий, басовитый и такой глубокий, что, кажется, голосовых запасов у него, как льда у айсберга, который показывает на поверхности только маленькую часть своего массива. Говорит он всегда очень вежливо, никогда не повышает тона и, говоря, не опускает не только частей предложения, но, кажется, даже знаков препинания. Если разок послушать Толиного папу, то потом не нужно уже спрашивать, почему Толя разговаривает именно так, а не иначе. Справедливости ради следует сказать, что подражает ему Толя совершенно бессознательно, он даже иногда пытается говорить рокочущим на низах голосом, но из этого ничего пока не выходит - голос самого Толи совсем не басовитый, а по-мальчишески высокий и звонкий.
Получив такую мощную поддержку, Толя моментально оделся, выпил стакан молока и спросил маму, не может ли она дать ему некоторое количество продуктов, которые не требуют приготовления и которые можно есть сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49