Он хороший, спокойный, и он тебя обожает. Кроме того, не так уж легко управляться самой с целой кучей ребятишек.
Джонези, я воспользовалась пилюлями твоего мужа. Я никогда бы этого себе не позволила, если бы все не обернулось такими сложностями. Как ты помнишь, я уже упоминала вначале, у меня не приняли в аптеке чек, и я не смогла воспользоваться своими собственными рецептами. Если бы хотя бы кухонные ножи оказались не такими тупыми, то я попыталась бы воспользоваться ими… Я совершенно отчаялась. Простите меня. И пожалуйста, ради всего святого, не хороните меня в этом ужасном белом кружевном платье с красными пуговицами… Это мое последнее желание…»
Письмо выпадает из моих рук, и я закрываю лицо ладонями, не в силах даже плакать. Клара сидит, прижавшись к мужу и закусив губу, и тоже старается не заплакать. Хайман Мендель несколько раз громко всхлипывает, а потом, не говоря ни слова, поднимается и выходит из гостиной. Родитель хватает себя за подбородок, его губы трясутся.
– Ну что же, – говорит он, – мы все получили то, что хотели. В том числе и Вера. Значит, действительно все кончено…
Он поднимается и устало бредет в спальню. Он спокойно затворяет за собой дверь, как бы лишая нас возможности разделить с ним его горе.
Тут я замечаю, что на губах моей сестры появляется слабая улыбка. Она снимает руку Стивена со своего плеча и придвигается ко мне.
– Даже в свой последний час она не удержалась от того, чтобы не поучить всех жизни в последний раз.
На мгновение я застываю в недоумении, а потом, не выдержав, тоже улыбаюсь. Между нами вспыхивает настоящее взаимопонимание.
– Да, – киваю я, – даже в последний час… Стивен говорит, что один вернется сегодня в Шорт Хилл и побудет с детьми.
– А завтра я привезу их на похороны, – говорит он, наклоняясь и целуя Клару на прощание. – Тебе и Мэгги нужно побыть вдвоем, – добавляет он.
Мы с Кларой держимся за руки. Мы смотрим друг на друга, без слов соглашаясь с тем, что сегодня мы останемся с ней вдвоем в этой квартире на Пятой авеню – в доме нашего детства.
Квартира погружена в тишину, и только из-за стены время от времени раздаются всхлипы родителя. Я лежу на одной из двуспальных кроватей в старой комнате Клары.
– Может быть, все-таки отец тоже страдает, – тихо говорит Клара.
Однако я даже допустить не могу такую возможность.
– Завтра прилетает Ави, – говорю я.
– Хочешь, я поеду с тобой в аэропорт?
– Нет уж, лучше я одна.
Я ставлю будильник па шесть часов и засыпаю, крепко сжав руку Клары.
– Я тебя люблю, – шепчет она.
– И я тебя…
В зал ожидания через автоматически разъезжающиеся двери входит мужчина. Светлые волосы падают на его лоб, когда он окидывает взглядом толпу в поисках знакомого лица. На нем серые брюки, синяя оксфордская сорочка и морской китель. Через его широкое плечо переброшено легкое твидовое пальто, а в руке у него коричневый кожаный «дипломат». Всего секунда нужна мне, чтобы увериться в том, что я не ошибаюсь, и я начинаю протискиваться сквозь толпу встречающих рейс 3393 компании «Е1 А1» из Тель-Авива.
Итак, Ави здесь.
Он собирает губами мои слезы, прижимает меня к себе и снова и снова повторяет:
– Я люблю тебя. Больше никогда тебя не оставлю. Мне так тебя не хватало.
Он держит меня за плечи и внимательно всматривается в меня.
– Мэгги, почему ты так плачешь? Что-то случилось. Скажи мне!
– Просто я рада, что ты здесь, – лгу я.
– Это называется «рада»? – говорит он, вытирая мои слезы.
Он снова притягивает меня к себе, крепко обнимает, и мы проходим через зал ожидания к багажному отделению.
– Вчера умерла мама, – внезапно вырывается у меня.
Он останавливается, потрясенный, и смотрит на меня так, словно не верит тому, что услышал.
– Она покончила с собой.
– Мэгги, мне так жаль, – говорит он и гладит меня по волосам. – Что случилось?
– Это слишком долгая история… На его лице отражается боль.
– Я здесь. Я с тобой.
– Ави, я тебя люблю. Если с тобой что-нибудь случится, если я тебя потеряю, я этого не переживу.
– Почему это ты должна меня потерять? – удивляется он, продолжая обнимать меня. – Я твой. Попробуй рассказать мне, как это случилось, Мэгги.
Рука об руку мы направляемся в багажное отделение, и я рассказываю ему обо всем, начиная с первой ее попытки и кончая историей с Лореттой.
– Похороны сегодня в полдень, – говорю я. Водитель Ави, которого прислало израильское консульство в Нью-Йорке, забирает в багажном отделении чемоданы, погружает их на тележку и направляется к лимузину. И нет никакой очереди на стоянке такси, нет никаких старушек, с которыми Ави в моих фантазиях сражался. Словом, ничего такого, что представлялось мне в то утро в отделе новостей. Ави здесь, и мы едем домой.
– Я буду на похоронах, – твердо говорит он, помогая мне сесть в лимузин.
– Я знала, что ты так захочешь, – отвечаю я, снова прижимаясь к нему.
– На 10-ю улицу к Университету, – говорит он водителю, а потом поворачивается ко мне. – Ты больше никогда не будешь одинока, Мэгги. Мы всегда будем вместе.
– Больше мне ничего и не надо, – тихо говорю я, и наши губы сливаются.
Он отрывается от моих губ только для того, чтобы крепче прижать меня к себе и начать целовать снова.
– Я разведусь через три месяца, так что мы сможем пожениться в марте.
На моих глазах появляются слезы.
– Она тебя так и не увидела, – печально говорю я. – Мама так тебя и не узнала…
– Да, – говорит он, держа в своих ладонях мое лицо. – И она не увидит нашего ребенка…
Комок подступает к горлу. Я не могу сказать, ни слова.
– Это пока останется нашей тайной? – спрашивает он.
Его глаза блестят, а на губах начинает играть улыбка.
Таким образом, все в моей жизни разрешилось самым естественным порядком.
– Да, – с трудом выговариваю я.
И снова в моей голове звучат слова: «мы одна семья».
9
Похороны были непродолжительными. Минимум театральности и напыщенности. Только дважды ситуация грозила перерасти в неприятные сцены. Родитель прибыл в «Ридженс» с видом оскорбленного достоинства. Он так и не выяснил, было ли что-нибудь у родительницы с Хайманом Менделем. Когда он, Клара и я сошлись наконец перед гробом, на его лице изобразилось страдание обманутого супруга.
– Я отправляюсь на Ямайку, – произнес он трагическим тоном. – Постараюсь прийти в себя после всего, что со мной сделали.
Реакция Клары была мгновенной и шокировала даже меня.
– Ну и катись колбасой на свою Ямайку! – процедила она сквозь зубы.
Родитель вскинул брови и с отвращением оглядел меня с головы до ног. Как будто это я была повинна в том, что Клара наконец перестала притворяться.
– Видела, как он на меня посмотрел? – прошептала я Кларе, когда он скрылся в часовне.
– Видно, он здорово напуган твоей оплеухой, – усмехнулась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Джонези, я воспользовалась пилюлями твоего мужа. Я никогда бы этого себе не позволила, если бы все не обернулось такими сложностями. Как ты помнишь, я уже упоминала вначале, у меня не приняли в аптеке чек, и я не смогла воспользоваться своими собственными рецептами. Если бы хотя бы кухонные ножи оказались не такими тупыми, то я попыталась бы воспользоваться ими… Я совершенно отчаялась. Простите меня. И пожалуйста, ради всего святого, не хороните меня в этом ужасном белом кружевном платье с красными пуговицами… Это мое последнее желание…»
Письмо выпадает из моих рук, и я закрываю лицо ладонями, не в силах даже плакать. Клара сидит, прижавшись к мужу и закусив губу, и тоже старается не заплакать. Хайман Мендель несколько раз громко всхлипывает, а потом, не говоря ни слова, поднимается и выходит из гостиной. Родитель хватает себя за подбородок, его губы трясутся.
– Ну что же, – говорит он, – мы все получили то, что хотели. В том числе и Вера. Значит, действительно все кончено…
Он поднимается и устало бредет в спальню. Он спокойно затворяет за собой дверь, как бы лишая нас возможности разделить с ним его горе.
Тут я замечаю, что на губах моей сестры появляется слабая улыбка. Она снимает руку Стивена со своего плеча и придвигается ко мне.
– Даже в свой последний час она не удержалась от того, чтобы не поучить всех жизни в последний раз.
На мгновение я застываю в недоумении, а потом, не выдержав, тоже улыбаюсь. Между нами вспыхивает настоящее взаимопонимание.
– Да, – киваю я, – даже в последний час… Стивен говорит, что один вернется сегодня в Шорт Хилл и побудет с детьми.
– А завтра я привезу их на похороны, – говорит он, наклоняясь и целуя Клару на прощание. – Тебе и Мэгги нужно побыть вдвоем, – добавляет он.
Мы с Кларой держимся за руки. Мы смотрим друг на друга, без слов соглашаясь с тем, что сегодня мы останемся с ней вдвоем в этой квартире на Пятой авеню – в доме нашего детства.
Квартира погружена в тишину, и только из-за стены время от времени раздаются всхлипы родителя. Я лежу на одной из двуспальных кроватей в старой комнате Клары.
– Может быть, все-таки отец тоже страдает, – тихо говорит Клара.
Однако я даже допустить не могу такую возможность.
– Завтра прилетает Ави, – говорю я.
– Хочешь, я поеду с тобой в аэропорт?
– Нет уж, лучше я одна.
Я ставлю будильник па шесть часов и засыпаю, крепко сжав руку Клары.
– Я тебя люблю, – шепчет она.
– И я тебя…
В зал ожидания через автоматически разъезжающиеся двери входит мужчина. Светлые волосы падают на его лоб, когда он окидывает взглядом толпу в поисках знакомого лица. На нем серые брюки, синяя оксфордская сорочка и морской китель. Через его широкое плечо переброшено легкое твидовое пальто, а в руке у него коричневый кожаный «дипломат». Всего секунда нужна мне, чтобы увериться в том, что я не ошибаюсь, и я начинаю протискиваться сквозь толпу встречающих рейс 3393 компании «Е1 А1» из Тель-Авива.
Итак, Ави здесь.
Он собирает губами мои слезы, прижимает меня к себе и снова и снова повторяет:
– Я люблю тебя. Больше никогда тебя не оставлю. Мне так тебя не хватало.
Он держит меня за плечи и внимательно всматривается в меня.
– Мэгги, почему ты так плачешь? Что-то случилось. Скажи мне!
– Просто я рада, что ты здесь, – лгу я.
– Это называется «рада»? – говорит он, вытирая мои слезы.
Он снова притягивает меня к себе, крепко обнимает, и мы проходим через зал ожидания к багажному отделению.
– Вчера умерла мама, – внезапно вырывается у меня.
Он останавливается, потрясенный, и смотрит на меня так, словно не верит тому, что услышал.
– Она покончила с собой.
– Мэгги, мне так жаль, – говорит он и гладит меня по волосам. – Что случилось?
– Это слишком долгая история… На его лице отражается боль.
– Я здесь. Я с тобой.
– Ави, я тебя люблю. Если с тобой что-нибудь случится, если я тебя потеряю, я этого не переживу.
– Почему это ты должна меня потерять? – удивляется он, продолжая обнимать меня. – Я твой. Попробуй рассказать мне, как это случилось, Мэгги.
Рука об руку мы направляемся в багажное отделение, и я рассказываю ему обо всем, начиная с первой ее попытки и кончая историей с Лореттой.
– Похороны сегодня в полдень, – говорю я. Водитель Ави, которого прислало израильское консульство в Нью-Йорке, забирает в багажном отделении чемоданы, погружает их на тележку и направляется к лимузину. И нет никакой очереди на стоянке такси, нет никаких старушек, с которыми Ави в моих фантазиях сражался. Словом, ничего такого, что представлялось мне в то утро в отделе новостей. Ави здесь, и мы едем домой.
– Я буду на похоронах, – твердо говорит он, помогая мне сесть в лимузин.
– Я знала, что ты так захочешь, – отвечаю я, снова прижимаясь к нему.
– На 10-ю улицу к Университету, – говорит он водителю, а потом поворачивается ко мне. – Ты больше никогда не будешь одинока, Мэгги. Мы всегда будем вместе.
– Больше мне ничего и не надо, – тихо говорю я, и наши губы сливаются.
Он отрывается от моих губ только для того, чтобы крепче прижать меня к себе и начать целовать снова.
– Я разведусь через три месяца, так что мы сможем пожениться в марте.
На моих глазах появляются слезы.
– Она тебя так и не увидела, – печально говорю я. – Мама так тебя и не узнала…
– Да, – говорит он, держа в своих ладонях мое лицо. – И она не увидит нашего ребенка…
Комок подступает к горлу. Я не могу сказать, ни слова.
– Это пока останется нашей тайной? – спрашивает он.
Его глаза блестят, а на губах начинает играть улыбка.
Таким образом, все в моей жизни разрешилось самым естественным порядком.
– Да, – с трудом выговариваю я.
И снова в моей голове звучат слова: «мы одна семья».
9
Похороны были непродолжительными. Минимум театральности и напыщенности. Только дважды ситуация грозила перерасти в неприятные сцены. Родитель прибыл в «Ридженс» с видом оскорбленного достоинства. Он так и не выяснил, было ли что-нибудь у родительницы с Хайманом Менделем. Когда он, Клара и я сошлись наконец перед гробом, на его лице изобразилось страдание обманутого супруга.
– Я отправляюсь на Ямайку, – произнес он трагическим тоном. – Постараюсь прийти в себя после всего, что со мной сделали.
Реакция Клары была мгновенной и шокировала даже меня.
– Ну и катись колбасой на свою Ямайку! – процедила она сквозь зубы.
Родитель вскинул брови и с отвращением оглядел меня с головы до ног. Как будто это я была повинна в том, что Клара наконец перестала притворяться.
– Видела, как он на меня посмотрел? – прошептала я Кларе, когда он скрылся в часовне.
– Видно, он здорово напуган твоей оплеухой, – усмехнулась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109