Значит, все хорошо.
Потом заговорили пушки, дома были сметены с лица земли, а люди, которые в них жили, уничтожены. Этой самой матери вместе с дочерью удалось выжить и бежать в Израиль. Однажды в Тель-Авиве, во время войны, она жаловалась дочери:
– Видно, когда есть хлеб и крыша над головой – это еще недостаточно хорошо. Мы умрем, защищая нашу страну. Потому что лучшее – враг хорошего. А лучшее – это когда нет войны.
Был понедельник, полседьмого утра. В семь часов он должен был уехать. А в восемь часов в иерусалимской тюрьме у меня было намечено интервью с одним убежденным террористом-подрывником. В этот раз Ай-би-эн уговорилась с властями, что нам не подсунут субъекта, который вымуштрован специально для западного телевидения, – эдакого красноречивого кающегося убийцу с университетским образованием, готовую звезду экрана. Мы заранее условились с властями, которые уверили нас, что на этот раз будет настоящий убийца, руки которого действительно в крови и который нисколько не раскаивается в совершенных во имя своей революции преступлениях.
Самый обычный день в жизни двух людей, подумала я, глядя, как Ави одевается. Мои глаза наполнились слезами умиления, когда я увидела, как он копается в шкафу, разыскивая пару носков, и даже не замечает, что кто-то наблюдает за ним во время этого обыденнейшего занятия.
– Придет день, – сказал он, вываливая на пол вещи, – когда жизнь войдет в нормальное русло. Тогда ты заведешь для меня два комода. Это будет признаком того, что я тебе не безразличен. Не говоря уж о том, что поутру я легко смогу находить свои вещи…
Я смахнула слезу и ничего не ответила.
Он победно улыбнулся и помахал найденными носками. Он заметил мои слезы, но предпочел ничего не говорить, потому что все равно ничего не смог бы с этим поделать. Он уезжал на север Израиля и на юг Ливана, где, может быть, попадет прямо под «катюши» и где так и шныряют стрелки с ужасными ручными гранатометами, такими же, из какого две недели назад был убит Джой Валери. Я выглянула в окно и увидела синие воды залива и белые пески пляжа, где отдыхающие уже купались и гоняли мяч. Все это казалось бесконечно далеким от войны, которая сейчас полыхала в Бейруте. После шести лет сражений, вопреки всем разделительным линиям, которые должны были отмечать зоны мира, Сирия и Израиль снова противостояли друг другу, а значит, до конца войны было еще далеко. Жизнь Ави постоянно находилась под угрозой.
Он уже надел свои пятнистые армейские безразмерные галифе и высокие черные ботинки со шнуровкой. На нем была зеленая рубашка с генеральскими знаками отличия – меч, скрещенный с оливковой ветвью. Он так одевался только, когда отправлялся в поле. Он был так красив в своей «рабочей» одежде. Одежде, в которой он должен был убивать или, что еще хуже, мог быть убитым.
Громко зазвонил телефон и вывел меня из этой жуткой задумчивости. Это мог быть водитель Ави, который звонил доложить, что уже ждет внизу.
– Это тебя, – сказал Ави, передавая мне трубку.
Смущенно глядя на него, я слушала, как Гила интересуется, можно ли прислать кого-нибудь, чтобы переменить в нашей комнате матрас.
– Хорошо, – сказала я, – в любое время. Мы оба сейчас уходим.
Едва я положила трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был водитель Ави, Моше Морад. Он сообщил, что ждет внизу.
Мы вместе вышли в коридор и направились к лифту, держась за руки. Лишь на несколько мгновений мы задержались, чтобы обняться. Наверное, я очень мило смотрелась в просторном махровом халате. Женщина, которая провожает любимого мужчину на фронт. Такая естественная для меня драматизация действительности. Нужно только учесть, что на этот раз так оно и было. Я подняла руку Ави и прижала ее к своим губам. Он улыбнулся и погладил меня другой рукой.
– Если ты будешь так изводить себя каждый раз, когда я буду уезжать туда, куда я уезжаю, ты будешь выглядеть ужасно, – сказал он, целуя меня в нос. – И тогда… ты не будешь нужна никому, кроме меня.
– Что же, – сказала я, – во всяком случае, никто и не желает меня так, как ты…
В этот момент я выглядела, пожалуй, как те милые девчушки, которые во время второй мировой прыгали и махали своим морячкам, отправлявшимся на огромных военных кораблях по морям, по волнам сражаться с врагами. Я представила, как я стою на причале в босоножках и желтеньком платьице, туго застегнутом на все пуговички. За ухом у меня желтый цветок, а на губах яркая помада. Разве это не удивительно – провожать на фронт своего мужчину, стоя в коридоре отеля в старом банном халате, даже не накрасив губы и толком не причесавшись, с двумя гребешками в волосах… Однако это, похоже, вовсе не беспокоило Ави Герцога.
– Нет, – сказал Ави, улыбаясь. – На тебя заглядываются все мужчины. И все интересуются у меня, как мне удалось заполучить такую женщину.
– Ну и что же ты отвечаешь? – недоуменно спрашиваю я.
Ави окидывает меня озорным взглядом и вдруг похлопывает себя между ног.
– Вот этим самым, – говорит он. – Вот чем я ее приворожил!
Как раз в тот момент, когда Ави Герцог дурачился, похлопывая себя между ног, а я обомлела от неожиданности его выходки, двери лифта разъехались, и нам навстречу вышла чопорная парочка. Он – в строгом выходном костюме. Она – в скромном розовом платье. У обоих на груди были значки, на которых красовался один и тот же лозунг: «Господь – мой лучший друг!» Они замерли на месте, онемев от изумления и ужаса.
Хихикая, я прислонилась к дверце лифта.
– Как вы грубы и невоспитанны, генерал Герцог, – воскликнула я с притворным негодованием. – Буду вам очень признательна, если впредь вы себе этого не позволите.
Он со смехом наклонился ко мне и поцеловал прямо в губы, пока я держала плечом дергающуюся дверь лифта.
– И для этого мы прибыли на святую землю! – ахнула женщина.
– Не смотри, Герта, – приказал ей мужчина. – Просто отвернись от них!
– Надеюсь, ты меня простишь? – сказал мне Ави, заходя в лифт.
Он мог бы меня об этом и не спрашивать. Все, что было связано с ним, было мне так дорого. Его признание в любви звучало у меня в ушах, и я готова была отдать все на свете, чтобы этот миг продлился. Разве могло быть что-нибудь лучше этого?
Когда я вернулась к двери номера, то обнаружила, что она захлопнулась и я не могу попасть внутрь. Я бросилась по коридорам в поисках консьержа, но его нигде не было. Тогда, скатившись по лестнице, я выбежала через запасной выход в фойе за дубликатом ключа, поскольку до моей квартиры в восточном Иерусалиме было около часу езды. Босая и с растрепанными волосами, я выскочила из двери запасного выхода и бросилась к стойке портье. Здесь я едва не налетела на генерала Ави Герцога, который стоял в фойе вместе со своим водителем Моше Морадом и полковником Гидоном Леви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Потом заговорили пушки, дома были сметены с лица земли, а люди, которые в них жили, уничтожены. Этой самой матери вместе с дочерью удалось выжить и бежать в Израиль. Однажды в Тель-Авиве, во время войны, она жаловалась дочери:
– Видно, когда есть хлеб и крыша над головой – это еще недостаточно хорошо. Мы умрем, защищая нашу страну. Потому что лучшее – враг хорошего. А лучшее – это когда нет войны.
Был понедельник, полседьмого утра. В семь часов он должен был уехать. А в восемь часов в иерусалимской тюрьме у меня было намечено интервью с одним убежденным террористом-подрывником. В этот раз Ай-би-эн уговорилась с властями, что нам не подсунут субъекта, который вымуштрован специально для западного телевидения, – эдакого красноречивого кающегося убийцу с университетским образованием, готовую звезду экрана. Мы заранее условились с властями, которые уверили нас, что на этот раз будет настоящий убийца, руки которого действительно в крови и который нисколько не раскаивается в совершенных во имя своей революции преступлениях.
Самый обычный день в жизни двух людей, подумала я, глядя, как Ави одевается. Мои глаза наполнились слезами умиления, когда я увидела, как он копается в шкафу, разыскивая пару носков, и даже не замечает, что кто-то наблюдает за ним во время этого обыденнейшего занятия.
– Придет день, – сказал он, вываливая на пол вещи, – когда жизнь войдет в нормальное русло. Тогда ты заведешь для меня два комода. Это будет признаком того, что я тебе не безразличен. Не говоря уж о том, что поутру я легко смогу находить свои вещи…
Я смахнула слезу и ничего не ответила.
Он победно улыбнулся и помахал найденными носками. Он заметил мои слезы, но предпочел ничего не говорить, потому что все равно ничего не смог бы с этим поделать. Он уезжал на север Израиля и на юг Ливана, где, может быть, попадет прямо под «катюши» и где так и шныряют стрелки с ужасными ручными гранатометами, такими же, из какого две недели назад был убит Джой Валери. Я выглянула в окно и увидела синие воды залива и белые пески пляжа, где отдыхающие уже купались и гоняли мяч. Все это казалось бесконечно далеким от войны, которая сейчас полыхала в Бейруте. После шести лет сражений, вопреки всем разделительным линиям, которые должны были отмечать зоны мира, Сирия и Израиль снова противостояли друг другу, а значит, до конца войны было еще далеко. Жизнь Ави постоянно находилась под угрозой.
Он уже надел свои пятнистые армейские безразмерные галифе и высокие черные ботинки со шнуровкой. На нем была зеленая рубашка с генеральскими знаками отличия – меч, скрещенный с оливковой ветвью. Он так одевался только, когда отправлялся в поле. Он был так красив в своей «рабочей» одежде. Одежде, в которой он должен был убивать или, что еще хуже, мог быть убитым.
Громко зазвонил телефон и вывел меня из этой жуткой задумчивости. Это мог быть водитель Ави, который звонил доложить, что уже ждет внизу.
– Это тебя, – сказал Ави, передавая мне трубку.
Смущенно глядя на него, я слушала, как Гила интересуется, можно ли прислать кого-нибудь, чтобы переменить в нашей комнате матрас.
– Хорошо, – сказала я, – в любое время. Мы оба сейчас уходим.
Едва я положила трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был водитель Ави, Моше Морад. Он сообщил, что ждет внизу.
Мы вместе вышли в коридор и направились к лифту, держась за руки. Лишь на несколько мгновений мы задержались, чтобы обняться. Наверное, я очень мило смотрелась в просторном махровом халате. Женщина, которая провожает любимого мужчину на фронт. Такая естественная для меня драматизация действительности. Нужно только учесть, что на этот раз так оно и было. Я подняла руку Ави и прижала ее к своим губам. Он улыбнулся и погладил меня другой рукой.
– Если ты будешь так изводить себя каждый раз, когда я буду уезжать туда, куда я уезжаю, ты будешь выглядеть ужасно, – сказал он, целуя меня в нос. – И тогда… ты не будешь нужна никому, кроме меня.
– Что же, – сказала я, – во всяком случае, никто и не желает меня так, как ты…
В этот момент я выглядела, пожалуй, как те милые девчушки, которые во время второй мировой прыгали и махали своим морячкам, отправлявшимся на огромных военных кораблях по морям, по волнам сражаться с врагами. Я представила, как я стою на причале в босоножках и желтеньком платьице, туго застегнутом на все пуговички. За ухом у меня желтый цветок, а на губах яркая помада. Разве это не удивительно – провожать на фронт своего мужчину, стоя в коридоре отеля в старом банном халате, даже не накрасив губы и толком не причесавшись, с двумя гребешками в волосах… Однако это, похоже, вовсе не беспокоило Ави Герцога.
– Нет, – сказал Ави, улыбаясь. – На тебя заглядываются все мужчины. И все интересуются у меня, как мне удалось заполучить такую женщину.
– Ну и что же ты отвечаешь? – недоуменно спрашиваю я.
Ави окидывает меня озорным взглядом и вдруг похлопывает себя между ног.
– Вот этим самым, – говорит он. – Вот чем я ее приворожил!
Как раз в тот момент, когда Ави Герцог дурачился, похлопывая себя между ног, а я обомлела от неожиданности его выходки, двери лифта разъехались, и нам навстречу вышла чопорная парочка. Он – в строгом выходном костюме. Она – в скромном розовом платье. У обоих на груди были значки, на которых красовался один и тот же лозунг: «Господь – мой лучший друг!» Они замерли на месте, онемев от изумления и ужаса.
Хихикая, я прислонилась к дверце лифта.
– Как вы грубы и невоспитанны, генерал Герцог, – воскликнула я с притворным негодованием. – Буду вам очень признательна, если впредь вы себе этого не позволите.
Он со смехом наклонился ко мне и поцеловал прямо в губы, пока я держала плечом дергающуюся дверь лифта.
– И для этого мы прибыли на святую землю! – ахнула женщина.
– Не смотри, Герта, – приказал ей мужчина. – Просто отвернись от них!
– Надеюсь, ты меня простишь? – сказал мне Ави, заходя в лифт.
Он мог бы меня об этом и не спрашивать. Все, что было связано с ним, было мне так дорого. Его признание в любви звучало у меня в ушах, и я готова была отдать все на свете, чтобы этот миг продлился. Разве могло быть что-нибудь лучше этого?
Когда я вернулась к двери номера, то обнаружила, что она захлопнулась и я не могу попасть внутрь. Я бросилась по коридорам в поисках консьержа, но его нигде не было. Тогда, скатившись по лестнице, я выбежала через запасной выход в фойе за дубликатом ключа, поскольку до моей квартиры в восточном Иерусалиме было около часу езды. Босая и с растрепанными волосами, я выскочила из двери запасного выхода и бросилась к стойке портье. Здесь я едва не налетела на генерала Ави Герцога, который стоял в фойе вместе со своим водителем Моше Морадом и полковником Гидоном Леви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109