Однако это уже пройденный этап, я больше не позволяю себе слишком уж горячо сочувствовать этим приятным, чувствительным и несчастным мужчинам, которые к тому же еще и немножко женаты. Я больше не берусь зализывать раны, которые годами наносили им их же собственные супружницы. Это не только глупо, но еще и совершенно бесполезно.
– Но это еще не все, – продолжает Грэйсон со смехом. – Однажды она и наш старина Эл мчались на своем роскошном «линкольне». И вдруг она углядела где-то на обочине несколько пустых бутылок. И что же вы думаете?.. – Он делает паузу, вытирая выступившие от смеха слезы. – Она заставила старину Эла остановить машину, вылезти и забрать эти бутылки. Она и их пустит в оборот. Так, старина Эл? – И он хлопает беднягу Эллиота по спине.
Эллиот старается не подать виду, что смущен до глубины души. Правда, это у него не слишком хорошо получается. Он слегка передергивает плечами, словно от боли, и рассматривает свои ладони. Когда я смотрю на него – такого жалкого и несчастного, то чувствую ту же боль, что и он. Мне хорошо известны все эти дела с пустыми бутылками и со снегом зимой. Мне также доводилось наблюдать отвратительные сцены, которые закатывала его супружница во время роскошных ужинов и которые приводили гостей в состояние, близкое к шоку. Именно поэтому я однажды не выдержала и самоотверженно вызвалась его утешить.
К тому моменту я уже три года работала у Эллиота ведущей криминальных новостей. Он был исполнительным продюсером Ай-би-эн. Мне всегда доставляло большое удовольствие наблюдать, как он неспешно входит поутру в отдел новостей. В одной руке у него была теннисная ракетка, а другую он поднимал, приветствуя меня. Эллиот никогда не забывал похвалить меня, если какой-нибудь репортаж мне особенно удавался, или покритиковать, если что-то можно было сделать лучше. Впрочем, независимо от того, каким получался очередной выпуск, он обязательно преподносил мне желтую розу – это случалось после того, как нам приходилось потрудиться сверхурочно, чтобы доделать материал, хотя остальные сотрудники уже расходились по домам.
Я тогда могла сойтись с кем угодно. Был такой период в моей жизни. Я только что переехала в собственную квартиру на Гринвич Вилледж. Я развелась с Эриком Орнстайном и порвала с Брайном Флагерти, но по-прежнему чувствовала непрекращающуюся боль в душе. Надо сказать, это довольно обычная вещь, когда в жизни одинокой женщины один за другим материализуются безымянные и как бы лишенные индивидуальности мужчины. Начинаются обеды, ужины, театры. Причем каждый новый кандидат в любовники еще скучнее своего предшественника. Что касается Эллиота, то, во-первых, я его знала, а во-вторых, ему не нужно было объяснять всех сложных моментов моей профессии. Кроме того, я видела его каждый божий день. Это началось у нас с кратких утренних «совещаний». Он сидел за своим рабочим столом и нервно тряс ногой, отчего сотрясался и сам стол. Мы очень мило сплетничали, обсуждали общих знакомых, а также пытались найти новые телевизионные идеи.
Во время одного из таких утренних «совещаний», перед тем, как включиться в обычную нашу работу, Эллиот задумчиво цедил свой кофе, а потом принялся рассказывать, как они с женой отдыхали в одну из зим в Вермонте, и однажды в дороге их автомобиль сорвался с высокой насыпи. Он посматривал на меня из-за своей кофейной чашки и описывал тот ужас, который он испытал, когда, придя в себя после удара, увидел, что переднее стекло разбито, а кресло рядом с ним пусто. Он не сразу сообразил, что случилось. Только когда выкарабкался из машины, обнаружил, что Франс лежит, уткнувшись в мерзлую землю. Она лежала в лужице крови, и все лицо у нее было изранено. Эллиот во всем винил себя и жалел, что не оказался на ее месте. Он плакал, кричал и хотел умереть из-за того, что попал в эту аварию. Он не понимал самого простого: это был несчастный случай, и ничего больше.
Эллиот откинулся на стуле и, сцепив руки на затылке, вспоминал о том, как врачи сообщили ему, что его нога, сломанная в трех местах, рано или поздно срастется, а вот его жене придется делать пластическую операцию, чтобы хотя бы отчасти исправить увечья.
Она перенесла целых шесть операций, которые ей делали на протяжении двух лет. Усилиями лучших хирургов-косметологов, собранных со всей страны, на лице Франс осталось лишь несколько почти незаметных шрамов. С носом все было в полном порядке, но один глаз стал немного косить. Врачи говорили, что глаз вообще чудом остался цел, она могла потерять его вовсе…
Тут Эллиот прервал свой рассказ, закрыл лицо руками и некоторое время сидел неподвижно.
– Ужасная ирония судьбы в том, – сказал он наконец, – что за несколько секунд до этой аварии Франс сообщила, что хочет со мной развестись. Я был потрясен ее словами. Автомобиль вылетел за ограждение и несколько метров летел с насыпи вниз…
Собственно, к этой истории и добавить нечего. Все было совершенно ясно. Он остался с Франс (или она осталась с ним) и продолжал сносить все, что она на него обрушивала. Я думала об этой истории весь день до самого вечера и пришла к выводу, что он еще большая жертва обстоятельств, чем я. И в этом для меня заключалась вся его сексапильность. Этого для меня было вполне достаточно. Таким образом, в тот же день, когда нам, как обычно, пришлось поработать сверхурочно в студии, у меня уже было готово решение. У меня не было абсолютно никаких колебаний соглашаться или не соглашаться, когда он взял меня за руку и застенчиво предложил:
– Как ты насчет того, чтобы вместе перекусить где-нибудь около твоего дома?
– Почему бы и нет, – ответила я.
Все неясности между нами исчезли в тот самый момент, когда он в ресторане снова взял меня за руку и смущенно спросил, существует ли в принципе возможность того, чтобы после грибного супа и оладьев с сыром у нас состоялось половое сношение. Да, да, именно так он это и сформулировал: половое сношение. Именно потому, что он таким образом это сформулировал, я и оказалась с ним в постели, пытаясь реализовать эту потенциальную возможность.
Эллиот оказался так болезненно застенчив и так невероятно наивен, что не проявить по отношению к нему самых теплых чувств было выше моих сил. На простыню было постелено чистое полотенце. Свет, конечно, выключен. Раздевание происходило исключительно под одеялом. Даже то место, где Эллиот пожелал оказаться этой ночью, он деликатно назвал «вагиной». Первый раз он принялся трогать меня то здесь, то там. Приблизительно так, как ребенок слизывает мороженое в вафельном рожке: то отсюда, то оттуда. Однако он все время останавливал меня, когда со своей стороны я тоже делала попытки его потрогать то здесь, то там. По той простой причине, что особенно и нечего было трогать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Но это еще не все, – продолжает Грэйсон со смехом. – Однажды она и наш старина Эл мчались на своем роскошном «линкольне». И вдруг она углядела где-то на обочине несколько пустых бутылок. И что же вы думаете?.. – Он делает паузу, вытирая выступившие от смеха слезы. – Она заставила старину Эла остановить машину, вылезти и забрать эти бутылки. Она и их пустит в оборот. Так, старина Эл? – И он хлопает беднягу Эллиота по спине.
Эллиот старается не подать виду, что смущен до глубины души. Правда, это у него не слишком хорошо получается. Он слегка передергивает плечами, словно от боли, и рассматривает свои ладони. Когда я смотрю на него – такого жалкого и несчастного, то чувствую ту же боль, что и он. Мне хорошо известны все эти дела с пустыми бутылками и со снегом зимой. Мне также доводилось наблюдать отвратительные сцены, которые закатывала его супружница во время роскошных ужинов и которые приводили гостей в состояние, близкое к шоку. Именно поэтому я однажды не выдержала и самоотверженно вызвалась его утешить.
К тому моменту я уже три года работала у Эллиота ведущей криминальных новостей. Он был исполнительным продюсером Ай-би-эн. Мне всегда доставляло большое удовольствие наблюдать, как он неспешно входит поутру в отдел новостей. В одной руке у него была теннисная ракетка, а другую он поднимал, приветствуя меня. Эллиот никогда не забывал похвалить меня, если какой-нибудь репортаж мне особенно удавался, или покритиковать, если что-то можно было сделать лучше. Впрочем, независимо от того, каким получался очередной выпуск, он обязательно преподносил мне желтую розу – это случалось после того, как нам приходилось потрудиться сверхурочно, чтобы доделать материал, хотя остальные сотрудники уже расходились по домам.
Я тогда могла сойтись с кем угодно. Был такой период в моей жизни. Я только что переехала в собственную квартиру на Гринвич Вилледж. Я развелась с Эриком Орнстайном и порвала с Брайном Флагерти, но по-прежнему чувствовала непрекращающуюся боль в душе. Надо сказать, это довольно обычная вещь, когда в жизни одинокой женщины один за другим материализуются безымянные и как бы лишенные индивидуальности мужчины. Начинаются обеды, ужины, театры. Причем каждый новый кандидат в любовники еще скучнее своего предшественника. Что касается Эллиота, то, во-первых, я его знала, а во-вторых, ему не нужно было объяснять всех сложных моментов моей профессии. Кроме того, я видела его каждый божий день. Это началось у нас с кратких утренних «совещаний». Он сидел за своим рабочим столом и нервно тряс ногой, отчего сотрясался и сам стол. Мы очень мило сплетничали, обсуждали общих знакомых, а также пытались найти новые телевизионные идеи.
Во время одного из таких утренних «совещаний», перед тем, как включиться в обычную нашу работу, Эллиот задумчиво цедил свой кофе, а потом принялся рассказывать, как они с женой отдыхали в одну из зим в Вермонте, и однажды в дороге их автомобиль сорвался с высокой насыпи. Он посматривал на меня из-за своей кофейной чашки и описывал тот ужас, который он испытал, когда, придя в себя после удара, увидел, что переднее стекло разбито, а кресло рядом с ним пусто. Он не сразу сообразил, что случилось. Только когда выкарабкался из машины, обнаружил, что Франс лежит, уткнувшись в мерзлую землю. Она лежала в лужице крови, и все лицо у нее было изранено. Эллиот во всем винил себя и жалел, что не оказался на ее месте. Он плакал, кричал и хотел умереть из-за того, что попал в эту аварию. Он не понимал самого простого: это был несчастный случай, и ничего больше.
Эллиот откинулся на стуле и, сцепив руки на затылке, вспоминал о том, как врачи сообщили ему, что его нога, сломанная в трех местах, рано или поздно срастется, а вот его жене придется делать пластическую операцию, чтобы хотя бы отчасти исправить увечья.
Она перенесла целых шесть операций, которые ей делали на протяжении двух лет. Усилиями лучших хирургов-косметологов, собранных со всей страны, на лице Франс осталось лишь несколько почти незаметных шрамов. С носом все было в полном порядке, но один глаз стал немного косить. Врачи говорили, что глаз вообще чудом остался цел, она могла потерять его вовсе…
Тут Эллиот прервал свой рассказ, закрыл лицо руками и некоторое время сидел неподвижно.
– Ужасная ирония судьбы в том, – сказал он наконец, – что за несколько секунд до этой аварии Франс сообщила, что хочет со мной развестись. Я был потрясен ее словами. Автомобиль вылетел за ограждение и несколько метров летел с насыпи вниз…
Собственно, к этой истории и добавить нечего. Все было совершенно ясно. Он остался с Франс (или она осталась с ним) и продолжал сносить все, что она на него обрушивала. Я думала об этой истории весь день до самого вечера и пришла к выводу, что он еще большая жертва обстоятельств, чем я. И в этом для меня заключалась вся его сексапильность. Этого для меня было вполне достаточно. Таким образом, в тот же день, когда нам, как обычно, пришлось поработать сверхурочно в студии, у меня уже было готово решение. У меня не было абсолютно никаких колебаний соглашаться или не соглашаться, когда он взял меня за руку и застенчиво предложил:
– Как ты насчет того, чтобы вместе перекусить где-нибудь около твоего дома?
– Почему бы и нет, – ответила я.
Все неясности между нами исчезли в тот самый момент, когда он в ресторане снова взял меня за руку и смущенно спросил, существует ли в принципе возможность того, чтобы после грибного супа и оладьев с сыром у нас состоялось половое сношение. Да, да, именно так он это и сформулировал: половое сношение. Именно потому, что он таким образом это сформулировал, я и оказалась с ним в постели, пытаясь реализовать эту потенциальную возможность.
Эллиот оказался так болезненно застенчив и так невероятно наивен, что не проявить по отношению к нему самых теплых чувств было выше моих сил. На простыню было постелено чистое полотенце. Свет, конечно, выключен. Раздевание происходило исключительно под одеялом. Даже то место, где Эллиот пожелал оказаться этой ночью, он деликатно назвал «вагиной». Первый раз он принялся трогать меня то здесь, то там. Приблизительно так, как ребенок слизывает мороженое в вафельном рожке: то отсюда, то оттуда. Однако он все время останавливал меня, когда со своей стороны я тоже делала попытки его потрогать то здесь, то там. По той простой причине, что особенно и нечего было трогать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109