И пожалуй, я действительно просто темный израильтянин, – сказал он и, запустив руку ко мне под блузку, взял в ладонь мою правую грудь. – Твое тело – это мое тело. Мы одна плоть.
– Ави, я хочу, чтобы ты мне что-то пообещал.
– Все что угодно, – сказал он и положил мою руку так, чтобы я почувствовала его эрекцию.
– Я хочу, чтобы ты обещал никогда больше не говорить того, что сказал о Рут, и никогда не ревновал меня к моим друзьям. Иначе они будут считать тебя дикарем, а меня идиоткой.
Я действительно чувствовала, что я и он одно целое. Между тем он кивнул и поднял правую руку в знак клятвы.
– О том, что произошло между нами, никто никогда не узнает, – сказал он, опустив голову.
Не говоря ни слова, я прошла через открытую балконную дверь и направилась в спальню. Несколько мгновений он смотрел на море, а потом последовал за мной. Я лежала на кровати, заложив руки за голову, и мое белое шелковое платье рельефно облегало мою фигуру. Он нежно приподнял меня, и я села. Мое лицо было в его ладонях.
– Я люблю тебя, Мэгги, – сказал он. – Я люблю тебя.
Когда он входил в меня, мы оба стонали и жадно рвались навстречу друг другу. Мы были полны друг другом и почувствовали это в момент первого же поцелуя.
– Так спокойно, – проговорил он чуть позже.
– Это потому, что иногда я теряю сознание от твоих объятий, – ответила я, и мы снова устремились навстречу друг другу.
Я засыпала с мыслью, что без этого человека мир перестал бы для меня существовать, что без него я просто не смогу жить. Но когда проснулась, поняла: что было ночью, принадлежало ночи, а утро всем распорядится по-своему.
Я осторожно выбралась из постели, стараясь не разбудить Ави, и на цыпочках подошла к платяному шкафу, куда он сложил свою одежду. Я принялась рыться в шкафу, стараясь отыскать эти самые пресловутые бежевые носки, которые сводили меня с ума и были причиной моей уязвимости. Однако я обнаружила лишь три пары милых белых носков и две пары черных гольфов… Вдруг я почувствовала, как подкравшийся сзади Ави обнял меня и поднял в воздух.
– Я их совсем выбросил, – шепнул он мне на ухо.
– Что ты выбросил? – невинно удивилась я.
– Эти дурацкие бежевые носки, – ответил он, целуя меня в шею.
– Какие это дурацкие бежевые носки?
– Те самые, которые сбивали тебя с толку даже тогда, когда мы чувствовали себя такими счастливыми! – сказал он, подхватывая меня на руки.
Была уже почти полночь, когда я вернулась домой после прогулки по 57-й улице.
Груда проволочных плечиков, так беспощадно раскритикованных родительницей, по-прежнему лежит на полу. Когда я нагибаюсь, чтобы их собрать, раздается телефонный звонок. Отшвыривая ногой проволочные плечики, я лечу снимать трубку.
– Алло, – говорю я и слышу в трубке настоящий гул океана.
– Я так соскучился, – говорит он вместо «алло». Я закрываю глаза и прислоняюсь к стене.
– Я тоже соскучилась.
– Мне кажется, что ты уехала уже год назад.
– Прошло только два дня, – поправляю я, как будто это имеет какое-то значение.
– Ну теперь-то ты долго там не задержишься, – говорит он таким знакомым мне голосом.
– Как, ты уже знаешь о шоу? – восклицаю я, поражаясь, откуда он знает, что произошло за сегодняшним ужином с Грэйсоном, Эллиотом и Куинси.
Прежде всего мне приходит в голову мысль, что израильская разведка – самая лучшая разведка в мире. Это просто бесспорно. Как мог он узнать обо всем, если только Педро и Рауль не являются спецагентами «Моссад».
– Ничего не знаю о шоу… – говорит он.
Я представляю себе, как он держит трубку, слегка наклонив голову набок. Его глаза блестят, и он дымит своей маленькой черной сигаркой.
– Я возвращаюсь, – говорю я. – Я собираюсь ставить в Израиле широкоформатное телевизионное шоу.
– Я не сомневался, что ты вернешься, дорогая. С работой или без. Ведь ты уже принадлежишь мне.
Я облегченно вздыхаю. Как гора с плеч свалилась.
– Как же ты догадался, что я уже возвращаюсь, если ты меня даже не видишь?
– Все гораздо проще, – говорит он после небольшой паузы. – Послезавтра я прилетаю в Нью-Йорк и пробуду там около недели.
Я лишаюсь дара речи.
– Ты рада?
– Еще как! – бормочу я и безумно желаю его. – Но зачем ты приезжаешь?
– В Вашингтоне у нас будет встреча и переговоры по поводу вывода наших войск из Ливана. Это формальная причина… А не формальная: просто я хочу тебя видеть.
– А сколько времени ты должен пробыть в Вашингтоне? – спрашиваю я, предвкушая нашу встречу.
– Я буду там по крайней мере несколько дней. Однако я намерен не слишком обременять себя заседаниями и буду приезжать к тебе каждый день. Если, конечно, ты не возражаешь… – Он делает паузу, а потом добавляет:
– Если ты не очень занята, то мы могли бы встретить вместе Новый год.
От радости я снова лишаюсь дара речи.
– Ави! Ави! – только и могу вымолвить я.
– Я вылетаю рейсом тридцать три тридцать девять из Тель-Авива и прилетаю двадцать девятого. И я люблю тебя сильнее, чем ты меня.
– Почему ты так говоришь? – спрашиваю я, царапая на клочке бумаги номер рейса.
– Потому что в отличие от тебя я уже смирился с тем фактом, что оставшуюся жизнь мы проведем вместе. Энное количество прекрасных лет.
8
В студии обычный утренний кавардак. Это значит еще один день отдела новостей начался. На дежурном столе непрерывно звонят телефоны, а сотрудники снуют туда-сюда, по крупицам собирая и принося информацию, которая накапливается в высоких железных ящиках. Телетайпы у входной двери стучат, выплевывая длинные ленты белой бумаги, заполненной бледно-фиолетовым, нечетким текстом, который вскоре будет преобразован в сводки лаконичных новостей для сегодняшнего эфира.
Уже разложен складной столик. На нем коробка пакетиков с растворимым кофе, пачки бумажных стаканчиков, банка с сухими сливками, коробка с кусочками сахара, а также коробка с глазированными орехами.
Я решила приехать в студию пораньше, потому что звонила Клара. Она уже возвращается из отпуска по причине проклятого гриппа, который сделал этот отпуск сплошным мучением, хуже отпуска она просто и не припомнит, и она предложила сегодня встретиться и вместе позавтракать. Несмотря на то, что сейчас только восемь часов утра и прекрасное снежное утро, я уже проснулась и нахожусь в ужасном нетерпении, ведь завтра в Нью-Йорк прилетает мой Ави.
Клара не слишком внимала моим словам, когда я довольно резко заметила ей, что женщина, которая замужем за человеком по имени Стивен Блаттсберг, имеет троих вполне здоровеньких ребятишек и недурственный дом на четырех акрах в Шорт Хилле, что в штате Нью-Джерси, просто не имеет никакого права жаловаться на судьбу, даже если и схватила в отпуске грипп. И совсем не важно, что шевелюра у Стивена Блаттсберга начала катастрофически редеть, что он цыплячьего сложения, а также имеет обыкновение жевать давно погасшую сигарету, – главное, он рядом с ней, и он ее поставит на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Ави, я хочу, чтобы ты мне что-то пообещал.
– Все что угодно, – сказал он и положил мою руку так, чтобы я почувствовала его эрекцию.
– Я хочу, чтобы ты обещал никогда больше не говорить того, что сказал о Рут, и никогда не ревновал меня к моим друзьям. Иначе они будут считать тебя дикарем, а меня идиоткой.
Я действительно чувствовала, что я и он одно целое. Между тем он кивнул и поднял правую руку в знак клятвы.
– О том, что произошло между нами, никто никогда не узнает, – сказал он, опустив голову.
Не говоря ни слова, я прошла через открытую балконную дверь и направилась в спальню. Несколько мгновений он смотрел на море, а потом последовал за мной. Я лежала на кровати, заложив руки за голову, и мое белое шелковое платье рельефно облегало мою фигуру. Он нежно приподнял меня, и я села. Мое лицо было в его ладонях.
– Я люблю тебя, Мэгги, – сказал он. – Я люблю тебя.
Когда он входил в меня, мы оба стонали и жадно рвались навстречу друг другу. Мы были полны друг другом и почувствовали это в момент первого же поцелуя.
– Так спокойно, – проговорил он чуть позже.
– Это потому, что иногда я теряю сознание от твоих объятий, – ответила я, и мы снова устремились навстречу друг другу.
Я засыпала с мыслью, что без этого человека мир перестал бы для меня существовать, что без него я просто не смогу жить. Но когда проснулась, поняла: что было ночью, принадлежало ночи, а утро всем распорядится по-своему.
Я осторожно выбралась из постели, стараясь не разбудить Ави, и на цыпочках подошла к платяному шкафу, куда он сложил свою одежду. Я принялась рыться в шкафу, стараясь отыскать эти самые пресловутые бежевые носки, которые сводили меня с ума и были причиной моей уязвимости. Однако я обнаружила лишь три пары милых белых носков и две пары черных гольфов… Вдруг я почувствовала, как подкравшийся сзади Ави обнял меня и поднял в воздух.
– Я их совсем выбросил, – шепнул он мне на ухо.
– Что ты выбросил? – невинно удивилась я.
– Эти дурацкие бежевые носки, – ответил он, целуя меня в шею.
– Какие это дурацкие бежевые носки?
– Те самые, которые сбивали тебя с толку даже тогда, когда мы чувствовали себя такими счастливыми! – сказал он, подхватывая меня на руки.
Была уже почти полночь, когда я вернулась домой после прогулки по 57-й улице.
Груда проволочных плечиков, так беспощадно раскритикованных родительницей, по-прежнему лежит на полу. Когда я нагибаюсь, чтобы их собрать, раздается телефонный звонок. Отшвыривая ногой проволочные плечики, я лечу снимать трубку.
– Алло, – говорю я и слышу в трубке настоящий гул океана.
– Я так соскучился, – говорит он вместо «алло». Я закрываю глаза и прислоняюсь к стене.
– Я тоже соскучилась.
– Мне кажется, что ты уехала уже год назад.
– Прошло только два дня, – поправляю я, как будто это имеет какое-то значение.
– Ну теперь-то ты долго там не задержишься, – говорит он таким знакомым мне голосом.
– Как, ты уже знаешь о шоу? – восклицаю я, поражаясь, откуда он знает, что произошло за сегодняшним ужином с Грэйсоном, Эллиотом и Куинси.
Прежде всего мне приходит в голову мысль, что израильская разведка – самая лучшая разведка в мире. Это просто бесспорно. Как мог он узнать обо всем, если только Педро и Рауль не являются спецагентами «Моссад».
– Ничего не знаю о шоу… – говорит он.
Я представляю себе, как он держит трубку, слегка наклонив голову набок. Его глаза блестят, и он дымит своей маленькой черной сигаркой.
– Я возвращаюсь, – говорю я. – Я собираюсь ставить в Израиле широкоформатное телевизионное шоу.
– Я не сомневался, что ты вернешься, дорогая. С работой или без. Ведь ты уже принадлежишь мне.
Я облегченно вздыхаю. Как гора с плеч свалилась.
– Как же ты догадался, что я уже возвращаюсь, если ты меня даже не видишь?
– Все гораздо проще, – говорит он после небольшой паузы. – Послезавтра я прилетаю в Нью-Йорк и пробуду там около недели.
Я лишаюсь дара речи.
– Ты рада?
– Еще как! – бормочу я и безумно желаю его. – Но зачем ты приезжаешь?
– В Вашингтоне у нас будет встреча и переговоры по поводу вывода наших войск из Ливана. Это формальная причина… А не формальная: просто я хочу тебя видеть.
– А сколько времени ты должен пробыть в Вашингтоне? – спрашиваю я, предвкушая нашу встречу.
– Я буду там по крайней мере несколько дней. Однако я намерен не слишком обременять себя заседаниями и буду приезжать к тебе каждый день. Если, конечно, ты не возражаешь… – Он делает паузу, а потом добавляет:
– Если ты не очень занята, то мы могли бы встретить вместе Новый год.
От радости я снова лишаюсь дара речи.
– Ави! Ави! – только и могу вымолвить я.
– Я вылетаю рейсом тридцать три тридцать девять из Тель-Авива и прилетаю двадцать девятого. И я люблю тебя сильнее, чем ты меня.
– Почему ты так говоришь? – спрашиваю я, царапая на клочке бумаги номер рейса.
– Потому что в отличие от тебя я уже смирился с тем фактом, что оставшуюся жизнь мы проведем вместе. Энное количество прекрасных лет.
8
В студии обычный утренний кавардак. Это значит еще один день отдела новостей начался. На дежурном столе непрерывно звонят телефоны, а сотрудники снуют туда-сюда, по крупицам собирая и принося информацию, которая накапливается в высоких железных ящиках. Телетайпы у входной двери стучат, выплевывая длинные ленты белой бумаги, заполненной бледно-фиолетовым, нечетким текстом, который вскоре будет преобразован в сводки лаконичных новостей для сегодняшнего эфира.
Уже разложен складной столик. На нем коробка пакетиков с растворимым кофе, пачки бумажных стаканчиков, банка с сухими сливками, коробка с кусочками сахара, а также коробка с глазированными орехами.
Я решила приехать в студию пораньше, потому что звонила Клара. Она уже возвращается из отпуска по причине проклятого гриппа, который сделал этот отпуск сплошным мучением, хуже отпуска она просто и не припомнит, и она предложила сегодня встретиться и вместе позавтракать. Несмотря на то, что сейчас только восемь часов утра и прекрасное снежное утро, я уже проснулась и нахожусь в ужасном нетерпении, ведь завтра в Нью-Йорк прилетает мой Ави.
Клара не слишком внимала моим словам, когда я довольно резко заметила ей, что женщина, которая замужем за человеком по имени Стивен Блаттсберг, имеет троих вполне здоровеньких ребятишек и недурственный дом на четырех акрах в Шорт Хилле, что в штате Нью-Джерси, просто не имеет никакого права жаловаться на судьбу, даже если и схватила в отпуске грипп. И совсем не важно, что шевелюра у Стивена Блаттсберга начала катастрофически редеть, что он цыплячьего сложения, а также имеет обыкновение жевать давно погасшую сигарету, – главное, он рядом с ней, и он ее поставит на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109