Губы Риты скривились от гнева, а глаза сузились, излучая черную ненависть. Давай, Рита. Осталось только тридцать секунд. Не обращай на меня внимания. Я все еще держу твоего ребенка.
– А вы как думаете, что я почувствовала? Мне захотелось умереть. Сначала я не поверила, но когда увидела его, то захотела умереть.
Она тихо заплакала.
– После того как это случилось, вы были в том баре? – спросила я, видя, что Фред схватил себя руками за горло, показывая, что время выходит.
– Да, они вызывали меня туда, – плакала Рита. – Когда я приехала, они уже собирались увозить его…
– Снято, Мэгги, – крикнул мне Фред.
– Благодарю вас, миссис Томаски, что вы поделились с нами вашими чувствами в этот скорбный день, – сказала я, отдавая ей младенца, который тоже начал плакать.
Мэгги Саммерс сдержала свое обещание. Только шестьдесят секунд, только одна минута. Теперь ей нужно было спешить отснять материал, чтобы заполнить отведенное для эфира время. Когда я отдавала Рите Томаски ребенка, то старалась спрятать глаза: мне не хотелось, чтобы она увидела, что Мэгги Саммерс тоже плачет. Рита никогда не узнает, какой стыд жег Мэгги Саммерс за то, что ей пришлось сделать. Однако у Мэгги были и свои проблемы, и одна из них заключалась в том, что, если она проявит себя неважной журналисткой, ее попросту уволят… Итак, я все-таки получила эксклюзивное интервью, и дела казались не так уж плохи.
Я провела Келли и Фреда через Пятую авеню, чтобы заснять длинный эпизод у собора святого Патрика, а также эпизод, который должен был стать заключительным в этом репортаже. Когда я вышла на середину опустевшей улицы и следом выехала камера, я вдруг отказалась произносить текст, заготовленный накануне в студии. Я словно хотела загладить свою вину за не очень-то благовидное рвение в погоне за эксклюзивом и решила хоть теперь занять нравственную позицию. Это произошло в тот момент, когда я начала читать шпаргалку.
– Сегодня в обстановке небывалой торжественности отдается последняя дань Ричарду Стивену Томаски. Здесь собрались члены его семьи, друзья, а также высшие государственные чиновники. Все они скорбят о нем с такой любовью и признательностью, какие являются большой редкостью для Нью-Йорка. Ричард Стивен Томаски мог бы гордиться. Ему было бы приятно, что все происходит именно так… – Тут я запнулась.
– Подождите минуту, – попросила я, подходя к камере. – Что означает это – «ему было бы приятно, что все происходит именно так»? Он был бы рад вообще всего этого избежать! Единственное, что ему действительно было бы приятно – это допить тогда свое пиво и вернуться домой к жене и ребенку… – Я немного помолчала. – Он даже с удовольствием согласился бы стоять сейчас здесь и скорбеть о ком-нибудь другом – с любовью и признательностью. Что угодно, только бы не оказаться в своем нынешнем положении.
– Просто прочти этот чертов текст, Мэгги. Просто прочти. Келли и я должны еще мчаться в Бронкс заснять пожар, а я умираю от голода. Просто оттарабань по бумажке – и дело с концом.
– Последнюю фразу я не стану говорить. Насчет того, что ему хотелось, чтобы все было именно так.
Я присела на бордюр, положив микрофон на колени, и ждала.
Фред Форман опустился рядом со мной на корточки.
– Мэгги, если ты сейчас же не прочтешь то, что здесь написано, то могу тебе пообещать, что ты вообще больше ничего никогда не прочтешь перед камерой. Тебя ясно?.. А теперь читай!
Секунду или две я размышляла над тем, что он мне пообещал, хотя мой ответ и так был ясен заранее. Я встала, вернулась обратно на середину улицы, подняла микрофон и прочла то, что было заготовлено.
Когда я закончила чтение, то швырнула микрофон и быстро зашагала прочь через Пятую авеню. Однако не успела я сделать и трех шагов, как зацепилась ногой за черный кабель, который был протянут через улицу, и, наверно, растянулась бы на мостовой, если бы не угодила прямо в объятия к какому-то мужчине. Снова обретя равновесие, я со смущением и удивлением обнаружила, что передо мной стоит Пол Ньюмен, также прибывший на похороны Ричарда Стивена Томаски. Я почувствовала, как горячо вспыхнуло мое лицо, когда я снова посмотрела на него. Те же светлые волосы. Те же сияющие голубые глаза. Полные чувственные губы. Среднего роста и хорошо сложенный. Однако что-то было не так. У него был немного кривой нос, как будто кто-то сломал его однажды в драке, может быть, наподобие той, которую я видела в фильме о классном сыщике Брайне Флагерти, там он нагрянул на подпольный склад героина…
– Не думаю, что Томаски был бы в восторге от всего этого, – сказал он, беря меня за руку.
Я не сразу нашлась, что ответить, хотя он, можно сказать, только что спас мой нос от того, чтобы в результате падения он сделался похож на его собственный. Вместо ответа я занялась осмотром своего надломленного каблука.
– Черт, – проговорила я, поднимая ногу. – И вот так весь день.
Он продолжал крепко держать мою руку, помогая подняться по ступеням собора.
– Я детектив Брайн Флагерти, – сказал он. – И мне уже известно, кто вы. Я бы узнал эти зеленые глаза и этот сексуальный рот среди тысяч других.
Я промычала что-то нечленораздельное, сделав вид, что по-прежнему озабочена состоянием моего каблука.
– И я удивлен тем, что мы не встретились раньше, – продолжал он.
Я подняла голову и посмотрела прямо в его необычайно голубые глаза. Мне казалось, что я вот-вот провалюсь сквозь землю от стыда. Однако от меня не ускользнул вульгарный тон его речи.
– Вам никто не говорил, что вы как две капли воды похожи на Пола Ньюмена? – сказала я, не то поощрительно, не то враждебно.
– Еще бы, – усмехнулся он. – Все только об этом и твердят… Разве что нос другой, верно?
– Я не заметила, – сказала я ледяным тоном.
– Итак, – продолжал он, игнорируя этот лед, – если я вылитый Пол Ньюмен за исключением носа, то вы – совершенно непохожи на Анну-Маргариту – за исключением груди… И как это мы только раньше не встретились? – Его взгляд был чарующ, однако слова звучали отталкивающе. – Видите, как вышло: теперь мы вместе занимаемся этим преступлением.
Я вздохнула, не скрывая своего раздражения. Однако меня завораживала его нижняя губа.
– Ну, не знаю, – проговорила я. – Я хочу сказать, что не знаю, из какого вы полицейского участка. Какими видами преступности вы занимаетесь? Вы что, знали патрульного полицейского Томаски?
Он расхохотался и уселся на ступенях около меня.
– Вот это да! Нельзя ли по одному вопросу за раз?
– Я… Я прошу прощения…
Он похлопал меня по руке, а я поспешила ее убрать.
– Нет проблем, – сказал он. – Я занимаюсь расследованием убийств в семьдесят седьмом участке, что в Бедфорде, и я никогда не знал Томаски.
– А какого рода убийствами вы занимаетесь в вашем Бедфорде?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109