– Прошу тебя, Ксантиппа! И тебя очень прошу, Мирто, не ходите со мной, останьтесь дома.
– Сократ, – перебила его Ксантиппа, – я взяла лепешки для тебя. Быть может, это затянется. – И она грустно улыбнулась.
– Я вернусь до захода солнца. Подумайте лучше о том, чтоб встретить меня добрым ужином.
– Ох, если б нам было дано встретить тебя добрым ужином! – вздохнула Ксантиппа.
– Чего ты боишься? – спросил Сократ.
– А этого мало, что тебя обвиняют в ниспровержении богов? Как ты из этого выпутаешься? Я-то ведь лучше всех знаю, что в богов ты не веришь. Подсмеиваешься над ними. С этой вот мраморной Артемидой забавляешься потому только, что она – женщина…
Он засмеялся.
– Ну, если б судьей была Ксантиппа – плохи были б мои дела, пришлось бы последовать за Анаксагором! Как я выпутаюсь, говоришь? Ты, моя милая, не можешь сказать обо мне ничего хорошего. Но не все я делал плохо! И Афины это знают. Сегодня ночью я слышал их.
Женщины не ответили. В это время в калитку постучали. За воротами стояли два скифа.
– Нас послал архонт басилевс…
– Знаю. Я готов, – ответил Сократ.
Он вышел на улицу, где уже собралась кучка любопытных. Ксантиппа с Мирто вышли следом. Сократ примирительно сказал им:
– Ладно, проводите меня немного. А что у тебя в этой большой кошелке, Мирто?
Она было отдернула руку, но Сократ поймал ее и заглянул в кошелку.
– Что такое? Ба, клянусь всеми псами – тут венок из роз!
Он мягко улыбнулся Мирто, подумав: вот как хочет она меня встретить, когда я выйду оправданный из судилища, – розами увенчать мою старую голову!
Но вокруг стояли зеваки, и он сказал:
– Как это славно с твоей стороны – когда я выйду после суда, ты украсишь себя розами в мою честь!
Демагог Анит тоже не спал всю ночь. Ложе его не стояло неподвижно на мозаичном полу: оно покачивалось на пружинах. Но тщетно пытался Анит усыпить себя качанием. Сократ стоял перед его глазами. Анит повернулся на правый бок, ложе закачалось сильнее, но Сократ не исчез; повернулся на левый бок – и снова перед ним Сократ, с тем самым ироническим выражением лица, с каким он говорил на агоре: богач хочет стать еще богаче, демагог желает быть сверхдемагогом, Анит – Архианитом… Что за наказание, все время вижу его! Эдак и с ума сойдешь!
До зари было еще далеко, когда Анит поднялся: вот уже и с постели сгоняет его этот…
Анит почувствовал неприязнь, даже отвращение к сегодняшнему судебному разбирательству. Нельзя ли отменить суд? Притвориться больным? Выдумать срочный отъезд? Неблагоприятное предсказание? Нет, нет. Я не должен отступать.
Взор его упал на статую Афины. Он и тебя оскорблял, когда – как мне сказал сын – перечислял в гимнасии, сколько есть Афин! Благослови же меня и укрепи! Сегодня вечером я принесу тебе за это жертву…
Чего я, собственно, боюсь? Когда осудим его – все от него отвернутся, начнут валить на него самое худшее, правду и клевету – и конец любви афинян к их любимцу! Или любовь их потеряю я? Да пользуюсь ли я ею?
– Махин! – позвал он раба. – Анисовки! И – в большой чаше!
Аполлодор сидел за столом над кружкой молока; мать стояла рядом. Озабоченно наблюдала за лицом сына – по щекам его текли слезы. Мать погладила его по голове.
– Не плачь и ешь, – сказала. – Увидишь, все кончится хорошо.
Аполлодор разрыдался, как дитя.
– Не была ты на агоре! Не читала объявление архонта басилевса! Ничего ты не знаешь, мамочка!
– Не плачь, сынок. Он наверняка докажет свою невиновность. Гелиэя, несомненно, оправдает его…
А юноша кричал:
– Страшно, что такого человека вообще можно предавать суду! Такого праведника!
– Ну не плачь, мальчик мой. Если он праведный человек – ничего дурного с ним не может случиться.
Но Аполлодор не успокаивался. Вскипел:
– А откуда мне знать, праведны ли те, кто будет его судить? Кто его обвиняет? Приживальщик Мелет, хамелеон Ликон и мстительный Анит!
– Заклинаю тебя Герой, молчи! Знаешь ведь, сколько в Афинах сикофантов… Услышат, донесут, и на суд потащат тебя…
Аполлодор немного притих.
– Но, мама, я не один так думаю. Эти мысли так и носятся вокруг – как же мне избавиться от них? Вчера, впервые за все время, что я знаю Сократа, я увидел у него печальные глаза…
Сократ со своими поднялся на холм ареопага, к самому входу для судей. По дороге женщины говорили мало, народ, окружавший их, тоже. Сократ начал было рассказывать веселые истории из своей молодости, но никто не засмеялся, и он умолк и шел молча, лузгая семечки.
На вершине ареопага его ждали Лампрокл с дедом и группа друзей. Все они были тут, близкие ему и дорогие. Он весело поздоровался с ними:
– Будьте счастливы, милые! Как славно, что вы пришли разделить со мной эти часы…
– Часы незаслуженного унижения! – взорвался Антисфен.
– Нет, нет, дорогой. – Сократ сжал ему плечо. – Чтить закон – долг каждого гражданина. – Он обернулся к женщинам. – Вверяю вас обеих и Лампрокла моим друзьям. Они отведут вас вон на тот выступ холма, оттуда вы хорошо все увидите и услышите. То место отведено для родственников.
– Нет! – крикнула Ксантиппа. – Жена имеет право сопровождать мужа и на суде! Разве ты умеешь защищать себя? Других – да, а себя – нет! Кто будет просить за тебя, если не я… если тебя осудят?..
– Но, Ксантиппа, разве могут осудить Сократа? – вмешался Федон.
Плач. Причитания. Жалобы. Просьбы. Все напрасно – Сократ не уступил.
– Со мной пойдут только Критон и Платон… – Тут он заметил умоляющий взгляд Аполлодора, взял его за руку и добавил: – И ты, мой маленький.
Ксантиппа кричала:
– Я хочу с тобой! Я имею право! Я должна просить за тебя!..
Друзья окружили ее, Мирто и Лампрокла, приготовившись отвести их на выступ под названием «Стол Солона».
– Неужели ты даже не попрощаешься со мной? – всхлипнула Ксантиппа.
Сократ поцеловал обеих женщин, сына и улыбнулся:
– Да ведь мы еще увидимся.
Они ушли. Ксантиппа причитала. Глаза Мирто были полны слез. Сократ остался с тремя друзьями.
Один из скифов почтительно указал ему камень, предлагая сесть в ожидании вызова.
– Садись, братец, сам, – ответил Сократ. – Я люблю стоять.
Толпы народа растекались по возвышенности, опоясывающей природный амфитеатр ареопага, на котором были отведены места для дикастерия– одной десятой части пятитысячного собрания верховного народного суда, гелиэи. У входов к этим огороженным местам была самая сильная толчея. Присяжные, выбранные по жребию на сегодня, толкались и теснились совершенно напрасно: входы были еще закрыты, перед ними стояла стража.
– О Геракл! Я потерял свой пинакий… Отодвиньтесь! Помогите же искать! Ведь это целых три обола!
Наконец! Стража открыла входы и, проверяя пинакии, стала пропускать присяжных по одному. Последними выходили из носилок аристократы и богачи, вытянувшие жребий;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144