Анит нетерпеливо постучал ногой по полу.
Мелет поднял руку – словно к присяге.
Анит обнял его:
– Спасибо, друг. Сократ превыше всего почитает свет – так пойдем же к нашим светлячкам!
И, засмеявшись, он взял поэта под руку.
На столиках уже были приготовлены холодные закуски, охлажденные вина, рабыни носили дымящееся жаркое.
Оба гостя со своими избранницами накинулись на вкусные яства, жадно запивали их тяжелым вином, хватали то куски дичи, то ломти жареного ягненка, и снова пили, и набрасывались на сладости, на фрукты, и снова – мясо, вино, гусиная печенка, вино, селедки, вино…
Анит был в таком приподнятом настроении, что даже Демонасса, нередко видавшая его у себя, его не узнавала. Или у молокососа какой-то праздник? Ночка-то ему дорого обойдется. Но опасаться нечего – не хватит у сынка, заплатит папаша.
Анит так и сыпал новыми распоряжениями. Одни Демонасса исполняла, другие нет, но все заносила на дощечку. От вина у Анита уже заплетался язык, заплетался он и у Мелета, которому никак не удавалось воспеть стихами ушки-раковинки Харины.
Девицы переглянулись с Демонассой: да, сегодня улов, выраженный в драхмах, будет необычайно обильным. Ну и довольно, не стоит навлекать на себя гнев Анита-отца.
– Пора нам насытить другой голод гостей, – прошептала Неэра.
Девицы томно задышали.
Анит и Мелет нетвердым шагом удалились со своими «светлячками» в соседнее помещение, более уютное и менее освещенное. Мелет плелся сзади всех.
– Ты не задернул занавес, золотце, – сказала Харина, бросаясь на ложе.
Неэра, шедшая следом за Анитом, оглянулась.
– Неважно, – пробормотал Мелет. – Никому не противно смотреть, как люди наслаждаются…
Но Неэра задернула занавес. В быстром ритме зазвучали кифара и бубен, затем раздались подмывающие звуки авлоса. Любовные игры… Смех… Поцелуи… Счастливые вздохи… Приглушенные стоны.
Молодой своей силой Анит укрощает Неэру, она же впилась в него и впрямь как ядовитый паук, упомянутый Сократом, и лишает его рассудка.
– Я тебе нравлюсь, мой боровок?
– Которая из вас искуснее в любви – ты, Неэра, или Харина? – спрашивает Анит.
Харина хвалит Неэру, та – Харину.
– Так мы ничего не узнаем! – заявляет Анит. – Поменяем девчонок, тогда станет ясно!
Теперь в его объятиях – пышное тело, покачиваются широкие бока…
Чувственная Неэра, сама стихия, берет приступом Мелета, извивается, распаляет его похоть, а тот уже весь дрожит, молит: довольно, довольно!
Гости обессилели, уже и говорить не в состоянии, лепечут только. Полные желудки, раздутые животы… Пьяные вдрызг, они лишь смутно различают голоса новых девиц, понятия не имея, когда те появились.
– Миленький, иди ко мне, это я, твоя Идэа…
– Люби меня, свою Нефеле…
– Открой глаза – увидишь, как я красива…
Под утро вошла сюда волшебница Кирка с бледными жемчугами на шее.
Вповалку валяются тела. Анит – в объятиях Мелета. Ковры и ложа испачканы блевотиной, смрад нестерпимый…
– Свиньи! – сказала Кирка и задернула занавес.
7
Там, где Илисс огибает холм Мусейон, Анит-старший построил на берегу большую дубильню.
Шкуры вымачивают в чанах. Моют в проточной воде. Удаляют шерсть, скребут раковинами или ножами. Мнут, обрабатывают соком дубовой коры, квасцами, жиром, превращая в мягкие, выделанные кожи.
У всякого ремесла свои недостатки. У кожевенного дела недостаток весьма чувствительный – отвратительная вонь, которой пропитывается одежда, весь человек, стоит ему только пройти по мастерской.
Еще Анит построил виллу с садом; богатея, приумножил и богатство обстановки. Нынче у него гости: Ликон и Мелет. Втроем они разбирают, что сказал Сократ в гимнасии Академа.
Анит слушает; гости возмущаются, а он молчит. С большим удовольствием обошел бы он молчанием весь этот эпизод. Но нельзя. Многие слышали, как Сократ обвинил демагогов, и прежде всего Анита, хотя и не называл его имени. Анит не имеет права молчать, он обязан найти способ защитить себя в глазах общины.
Ликон сказал ободряюще:
– И это вовсе нетрудно сделать – старик отличнейшим образом попался на нашу удочку!
Анит нахмурился.
В эту минуту занавес отдернулся, и вошел его сын.
– Благо – вот наша цель, говорит Сократ! Это и нам известно. Скажи, Мелет! Неэра – вот штучка, правда? Ты тоже ее имел – гибкость-то какая!
– Умолкни! – вскричал отец. – Опять несешь непотребное, олух!
– Я веду философский разговор.
– Этому ли учит тебя Сократ? Пьянствовать? Блудить? А как же его умеренность?
– Сократу – сократовская умеренность, мне – анитовская. Человек ведь мера всех вещей, не так ли? У меня же мера иная, чем у дряхлого старикашки…
Анит понял, что сын подыгрывает ему против Сократа, и тотчас ухватился за это:
– И зачем я, несчастный, посылал тебя к этому погубителю нравственности! Я-то надеялся, он подготовит моего сына для политической карьеры, достойного преемника моего…
– Достойного? – прыснул со смеху молодой Анит. – Да ты сам ходишь на люди в мешковине, чтоб хоть внешне не отличаться от Сократа! Это я достойный, не ты! Я не притворяюсь, как ты, отец!
– Ты смеешь дерзить мне, негодяй?!
– Но, папочка! Ты же послал меня к Сократу, чтоб он сделал меня умнее тебя. И, по-моему, это ему удалось…
– Какая наглость! – вскричал Анит, но Ликон мягко положил ладонь на его руку:
– Не брани сына, Анит! Он не виноват. Ясно, что его испортил Сократ.
– Точно так же, как Крития и Алкивиада, – с горечью подхватил старший Анит. – Славные пташки вылетают из его гнезда… Хвастает, что превращает червивые яблоки в здоровые, а между тем оказывает пагубное влияние на молодежь.
– Это я-то червивое яблоко? – нагло засмеялся сынок. – Ах да, правда! Черви наползли на меня с папенькиных кож, ха-ха! Так и кишат внутри – вот отчего мне все время хочется пить, пить… и жрать!
Анит отослал сына. Но имя Сократа осталось. Оно кричит изо всех углов, словно некая угроза.
– Такому, как он, трудно зажать рот, – сказал Анит, обращаясь к Ликону. – Сократ живет бедно, как бедняки, и это дает ему право обвинять богатых.
Ликон смекнул, что разговор о беспомощности демагогов в области экономики следует перевести на почву религии.
– Но Сократ вводит новое божество. Он утверждает, что живет в нем некий божественный голос, божественный демоний, который руководит им, и будто его устами говорит сам бог.
Молчание, насыщенное тихой радостью.
– А как из-за этого ширится в народе неверие! – воскликнул Ликон.
– Человек, превозносящий себя выше богов! Святотатец, самовлюбленный спесивец! – подхватил Мелет.
– Святотатец, спесивец… – повторил Ликон. – Этого и будем держаться.
– Надо будет… Как вы думаете, что будет надо? – спросил Анит.
– Обратиться к закону, – отрезал Ликон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144