Если спросишь меня, Вена кончилась. Станет такой же, как Берлин, попомни мои слова. В один прекрасный день они просто нагрянут сюда на танках, и никто пальцем не шевельнет, чтобы остановить их. Янки считают, что такого никогда не случится. А может, им попросту наплевать. Этого ужаса вообще бы не произошло, если б они заключили мир с Гитлером и не навязали нам безоговорочную капитуляцию. Пока у нас еще Европа, которая похожа на Европу, а не на строящиеся Советы.
Поездка была долгой. На дороге из Вены в Зальцбург действовало ограничение скорости – шестьдесят километров в час, а в деревнях и маленьких городках – не больше двадцати. После нескольких часов разглагольствований Тиммермана об Иванах и янки, я готов был затолкать ему в глотку весь оставшийся тираж газеты «Звезды и полосы».
В Зальцбурге мы выехали на мюнхенский автобан и поехали побыстрее. Вскоре мы уже пересекли границу Германии. Ехали мы сначала на север, потом на запад через Мюнхен. Вылезать из грузовика в Мюнхене не имело смысла. Я не сомневался, что Джейкобс постарался, чтобы там меня караулила полиция. И пока у меня не будет нового паспорта, самое лучшее – тихонько сидеть там, куда меня везли. Проехав Ландсберг, мы повернули на юг к Альпам. Моя поездка закончилась в старом бенедиктинском монастыре, расположенном в холмах соблазнительно близко от Гармиш-Партенкирхена, который, как сказал мне Тиммерман, лежал всего в девяноста пяти километрах к западу, и я не сомневался, очень скоро я не устою перед искушением.
Монастырь располагался в красивом готическом здании с розовыми кирпичными стенами и двумя высокими колокольнями, похожими на пагоды, которые были видны задолго до того, как мы миновали главные ворота. Но, только въехав на территорию, вы по-настоящему осознавали подлинные размеры монастыря и приходили к неизбежному выводу: как же богата и могущественна Римская католическая церковь. Такой громадный монастырь в таком маленьком городишке в глухомани! Какими же финансовыми и человеческими ресурсами располагает Ватикан! И «Старые товарищи» как его дополнение. Интересно, почему церковь обеспечивает крысиные лазейки бывшим нацистам и военным преступникам в бегах?
Грузовик затормозил, и я выскочил. Я находился во внутреннем дворе, большущем, как плац для военных парадов. Тиммерман вел меня через базилику, размерами с самолетный ангар, с алтарем, который только императору Священной Римской империи показался бы скромным. Мне разукрашенный завитушками резной алтарь напомнил польский рождественский торт. Играл орган, и сладкоголосый хор местных мальчиков нежно выводил печальную мелодию. Если б не могучий запах пива, атмосфера была бы, как и полагается, вполне святой. Следом за Тиммерманом я прошел в маленький кабинет, где нас встретил монах, по виду не брезгующий кружкой-другой пива. У отца Бандолини, настоящего здоровяка, живот входил в дверь первым, а ручищи были как у мясника. Короткие серебристо-седые волосы повторяли цвет серых глаз, а резкими твердыми чертами лица он походил на языческих богов, вырезанных из дерева. Он встретил нас хлебом, сыром, холодным мясом, пикулями и стаканом пива, сваренного в монастыре, а также теплым приветствием. Гостеприимным жестом пригласив меня поближе к огню, он осведомился, не случились ли какие трудности в нашей поездке.
– Все было в полном порядке, отец, – заверил Тиммерман и вскоре, извинившись, ушел: ему хотелось успеть вернуться в Грисхайм сегодня вечером.
– Отец Ладжоло сказал мне, что вы врач, – сказал отец Бандолини после ухода Тиммермана. – Это так?
– Ну да, – пробормотал я, страшась, вдруг меня попросят применить свои медицинские познания, тут-то и обнаружится, что Груэн я – фальшивый. – Но медициной я не занимался с довоенных времен.
– И вы католик?
– Конечно, – заверил я, сочтя, что разумнее принять веру людей, которые мне помогают, – хотя и не очень ревностный.
– Ну уж какой есть, – пожал плечами отец Бандолини.
Я тоже пожал плечами.
– Почему-то мне с детства казалось, что монахи-католики очень хорошие.
– Когда живешь в монастыре, легко быть хорошим католиком. Вот почему большинство тут – хорошие католики. В подобном месте не очень-то много искушений.
– Ну, не знаю. Пиво, к примеру, у вас отличное.
– Вы тоже так считаете? – усмехнулся он. – Его здесь варят по старинному рецепту уже несколько сот лет. Может, из-за него мы тут и остаемся.
У него был негромкий голос благовоспитанного человека, оттого я подумал, что неправильно расслышал его, когда, после того как я поел, он стал объяснять, что монастырь – в том числе и монашеская обитель Святого Рафаэля, располагающаяся здесь, – помогает германским католикам-эмигрантам с 1871 года, и среди них было много католиков-неарийцев.
– Вы сказали – «католики-неарийцы»?
Он кивнул.
– Это что, такой мудреный церковный термин, обозначающий итальянца? – уточнил я.
– Нет, так мы называем евреев. Многие из них стали католиками, конечно. Но других мы просто называли католиками, чтобы убедить Бразилию или Аргентину принять их.
– Но ведь это было довольно опасно?
– О да. Очень. Гестапо чуть ли не десять лет держало нас под наблюдением. А один из наших братьев даже умер в концлагере за помощь евреям.
Вот интересно, очевидна ли для него ирония ситуации: сейчас он помогает Эрику Грузну, гнуснейшему военному преступнику. Вскоре я выяснил: да, вполне очевидна.
– Это Божья воля, что братству Святого Рафаэля теперь приходится помогать тем, кто когда-то организовывал преследование его, – сказал он. – И кроме того, теперь враг другой, но не менее опасный. Враг, который считает религию опиумом, отравляющим души людей.
Но самое поразительное ждало меня впереди.
Поселили меня не в монастыре с остальными монахами, а в больничном изоляторе, где, как заверил меня отец Бандолини, мне будет гораздо удобнее.
– Ну, во-первых, – говорил он, ведя меня через просторный квадратный двор, – там теплее. В комнатах разрешается топить камины. Там удобные кресла, а ванные гораздо лучше оборудованы, чем в монастыре. Еду вам будут приносить, а когда пожелаете, можете приходить к нам на мессу в базилику. И дайте мне знать, если пожелаете получить отпущение грехов. Я пришлю к вам священника. – Открыв массивную деревянную дверь, он провел меня через комнату капитула в изолятор. – И вы не будете тут в одиночестве, – добавил он. – У нас уже живет двое гостей. Они покажут вам, что тут к чему. Оба дожидаются эмиграции в Южную Америку. Я вас познакомлю. Но не беспокойтесь: у нас не поощряется употребление прежних имен, по причинам вполне очевидным. С вашего позволения, и я стану называть вас тем именем, какое будет вписано в вашем паспорте, когда документ прибудет из Вены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Поездка была долгой. На дороге из Вены в Зальцбург действовало ограничение скорости – шестьдесят километров в час, а в деревнях и маленьких городках – не больше двадцати. После нескольких часов разглагольствований Тиммермана об Иванах и янки, я готов был затолкать ему в глотку весь оставшийся тираж газеты «Звезды и полосы».
В Зальцбурге мы выехали на мюнхенский автобан и поехали побыстрее. Вскоре мы уже пересекли границу Германии. Ехали мы сначала на север, потом на запад через Мюнхен. Вылезать из грузовика в Мюнхене не имело смысла. Я не сомневался, что Джейкобс постарался, чтобы там меня караулила полиция. И пока у меня не будет нового паспорта, самое лучшее – тихонько сидеть там, куда меня везли. Проехав Ландсберг, мы повернули на юг к Альпам. Моя поездка закончилась в старом бенедиктинском монастыре, расположенном в холмах соблазнительно близко от Гармиш-Партенкирхена, который, как сказал мне Тиммерман, лежал всего в девяноста пяти километрах к западу, и я не сомневался, очень скоро я не устою перед искушением.
Монастырь располагался в красивом готическом здании с розовыми кирпичными стенами и двумя высокими колокольнями, похожими на пагоды, которые были видны задолго до того, как мы миновали главные ворота. Но, только въехав на территорию, вы по-настоящему осознавали подлинные размеры монастыря и приходили к неизбежному выводу: как же богата и могущественна Римская католическая церковь. Такой громадный монастырь в таком маленьком городишке в глухомани! Какими же финансовыми и человеческими ресурсами располагает Ватикан! И «Старые товарищи» как его дополнение. Интересно, почему церковь обеспечивает крысиные лазейки бывшим нацистам и военным преступникам в бегах?
Грузовик затормозил, и я выскочил. Я находился во внутреннем дворе, большущем, как плац для военных парадов. Тиммерман вел меня через базилику, размерами с самолетный ангар, с алтарем, который только императору Священной Римской империи показался бы скромным. Мне разукрашенный завитушками резной алтарь напомнил польский рождественский торт. Играл орган, и сладкоголосый хор местных мальчиков нежно выводил печальную мелодию. Если б не могучий запах пива, атмосфера была бы, как и полагается, вполне святой. Следом за Тиммерманом я прошел в маленький кабинет, где нас встретил монах, по виду не брезгующий кружкой-другой пива. У отца Бандолини, настоящего здоровяка, живот входил в дверь первым, а ручищи были как у мясника. Короткие серебристо-седые волосы повторяли цвет серых глаз, а резкими твердыми чертами лица он походил на языческих богов, вырезанных из дерева. Он встретил нас хлебом, сыром, холодным мясом, пикулями и стаканом пива, сваренного в монастыре, а также теплым приветствием. Гостеприимным жестом пригласив меня поближе к огню, он осведомился, не случились ли какие трудности в нашей поездке.
– Все было в полном порядке, отец, – заверил Тиммерман и вскоре, извинившись, ушел: ему хотелось успеть вернуться в Грисхайм сегодня вечером.
– Отец Ладжоло сказал мне, что вы врач, – сказал отец Бандолини после ухода Тиммермана. – Это так?
– Ну да, – пробормотал я, страшась, вдруг меня попросят применить свои медицинские познания, тут-то и обнаружится, что Груэн я – фальшивый. – Но медициной я не занимался с довоенных времен.
– И вы католик?
– Конечно, – заверил я, сочтя, что разумнее принять веру людей, которые мне помогают, – хотя и не очень ревностный.
– Ну уж какой есть, – пожал плечами отец Бандолини.
Я тоже пожал плечами.
– Почему-то мне с детства казалось, что монахи-католики очень хорошие.
– Когда живешь в монастыре, легко быть хорошим католиком. Вот почему большинство тут – хорошие католики. В подобном месте не очень-то много искушений.
– Ну, не знаю. Пиво, к примеру, у вас отличное.
– Вы тоже так считаете? – усмехнулся он. – Его здесь варят по старинному рецепту уже несколько сот лет. Может, из-за него мы тут и остаемся.
У него был негромкий голос благовоспитанного человека, оттого я подумал, что неправильно расслышал его, когда, после того как я поел, он стал объяснять, что монастырь – в том числе и монашеская обитель Святого Рафаэля, располагающаяся здесь, – помогает германским католикам-эмигрантам с 1871 года, и среди них было много католиков-неарийцев.
– Вы сказали – «католики-неарийцы»?
Он кивнул.
– Это что, такой мудреный церковный термин, обозначающий итальянца? – уточнил я.
– Нет, так мы называем евреев. Многие из них стали католиками, конечно. Но других мы просто называли католиками, чтобы убедить Бразилию или Аргентину принять их.
– Но ведь это было довольно опасно?
– О да. Очень. Гестапо чуть ли не десять лет держало нас под наблюдением. А один из наших братьев даже умер в концлагере за помощь евреям.
Вот интересно, очевидна ли для него ирония ситуации: сейчас он помогает Эрику Грузну, гнуснейшему военному преступнику. Вскоре я выяснил: да, вполне очевидна.
– Это Божья воля, что братству Святого Рафаэля теперь приходится помогать тем, кто когда-то организовывал преследование его, – сказал он. – И кроме того, теперь враг другой, но не менее опасный. Враг, который считает религию опиумом, отравляющим души людей.
Но самое поразительное ждало меня впереди.
Поселили меня не в монастыре с остальными монахами, а в больничном изоляторе, где, как заверил меня отец Бандолини, мне будет гораздо удобнее.
– Ну, во-первых, – говорил он, ведя меня через просторный квадратный двор, – там теплее. В комнатах разрешается топить камины. Там удобные кресла, а ванные гораздо лучше оборудованы, чем в монастыре. Еду вам будут приносить, а когда пожелаете, можете приходить к нам на мессу в базилику. И дайте мне знать, если пожелаете получить отпущение грехов. Я пришлю к вам священника. – Открыв массивную деревянную дверь, он провел меня через комнату капитула в изолятор. – И вы не будете тут в одиночестве, – добавил он. – У нас уже живет двое гостей. Они покажут вам, что тут к чему. Оба дожидаются эмиграции в Южную Америку. Я вас познакомлю. Но не беспокойтесь: у нас не поощряется употребление прежних имен, по причинам вполне очевидным. С вашего позволения, и я стану называть вас тем именем, какое будет вписано в вашем паспорте, когда документ прибудет из Вены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97