Черт, ведь именно так Борджиа и нажили свое богатство. Это всякому известно.
Фрау Варцок была шокирована:
– Сейчас церковь уже не такая!
– Нет? Уверены?
– Я не могла, – пробормотала она. – Брак это таинство, и он нерасторжим.
– Что ж, вам виднее. – Я пожал плечами. – У вас есть фотография вашего мужа?
Она нагнулась к портфелю, вынула конверт и протянула мне три снимка. Первый – стандартный студийный портрет мужчины с огоньком во взгляде и широкой улыбкой на лице. Чуть слишком близко посаженные глаза, но кроме этого ничто не могло бы натолкнуть на мысль, что на фото – лицо убийцы-психопата. Вполне обыкновенный работяга. Вот это и было самым страшным в концлагерях и спецгруппах. Всюду самые обыкновенные парни: юристы, судьи, полисмены, фермеры и резчики по камню, – они и совершали массовые убийства. На втором снимке Варцок, уже чуть заматеревший, подбородок наплывает на воротничок мундира, стоит по стойке «смирно», правая рука утонула в лапе сияющего Генриха Гиммлера. Росточком Варцок даже не дотягивал до Гиммлера. Рядом с Гиммлером стоял группенфюрер СС – лицо его было мне незнакомо. Третья фотография, снятая в тот же день: на ней шестеро офицеров-эсэсовцев, среди них Варцок и Гиммлер. На землю падали тени, видимо, тогда был солнечный денек.
– Эти две были сделаны в августе сорок второго, – пояснила фрау Варцок. – Как видите, Гиммлеру показывают Яновска. Вилхаус был пьян, и все было совсем не так радужно, как кажется на фото. На самом деле Гиммлер не одобрял бессмысленной жестокости. Во всяком случае, так мне сказал Фридрих.
Она вновь полезла в портфель и вынула несколько листков, напечатанных на машинке.
– Вот некоторые факты из досье Варцока в СС. Его номер в СС. Номер в НСДАП. Его родители – оба они уже умерли, так что про какие-то подсказки с этой стороны можно забыть. У него была подружка, еврейка по имени Ребекка, он убил ее перед самым освобождением лагеря. Возможно, сумеете что-то узнать от начальника лагеря Фрица Гебауэра. Я не пробовала.
Я пробежал глазами приготовленные ею бумаги. Педантичная женщина, надо отдать ей должное. А может, бумаги готовил ее жених-юрист. Я снова вернулся к фотографиям. Как-то трудно было представить ее в постели с мужчиной, пожимающим руку Гиммлеру, однако встречались мне и более несовместимые пары. Я мог понять, что прельстило в ней Варцока. Он был коротышка, она – девушка высокая. Хотя бы в этом он подпадал под свой тип. Труднее было понять, что в нем нашла она. Высокие женщины если и выходят замуж за коротышек, так только потому, что у тех нехватка лишь в сантиметрах роста, а денег – с избытком. Однако вряд ли резчик по камню так уж много зарабатывал, даже и в Австрии, где надгробия резьбой украшают куда обильней, чем где-нибудь еще в Европе.
– Не понимаю, – протянул я. – Почему вообще такая женщина, как вы, вышла замуж за подобного недомерка?
– Потому что я забеременела, – ответила она. – Иначе ни за что бы не вышла. А после того как мы поженились, я потеряла ребенка. А развестись я не могла…
– Ладно. Но, предположим, я найду его. Что будет тогда? Про это вы думали?
Ноздри у нее сузились, она прикрыла на минутку глаза, на лице проступила жесткость, не заметная раньше, – будто высунулась стальная рука, замаскированная до того бархатной перчаткой.
– Вы упоминали Эриха Коха, – сказала она. – По мнению моего жениха, с тех пор как Кох вышел из подполья в мае, англичане – а заключен Кох в тюрьму сейчас в их зоне – рассматривают запросы об экстрадиции от Польши и Советского Союза, где Кох совершал преступления. Мой жених считает, что, несмотря на Основной закон и амнистии, какие может пробить Федеративная Республика, англичане все-таки согласятся на экстрадицию Коха в зону русских и в Польшу. А у моего жениха информация достоверная. И если Коха признают виновным в суде Варшавы, то по законам Польши ему неизбежно грозит смертная казнь. Хотя Германия такие приговоры склонна юридически отклонять. Мы полагаем, такая же судьба постигнет и Фридриха Варцока.
– Понятно, – усмехнулся я. – Теперь я вижу, что у вас с мужем было много общего. Вы похожи на члена семейства Борджиа, я их уже упоминал.
Например, на Лукрецию Борджиа. Очень красивая, но безжалостная.
Она залилась ярким румянцем:
– Неужели вас действительно заботит, что произойдет с таким человеком? – Она махнула фотографией мужа.
– Не особенно. Я помогу вам искать вашего мужа, фрау Варцок. Но помогать затягивать петлю на его шее не стану. Даже если б он заслуживал этого в тысячу раз больше.
– А что такое, герр Гюнтер? Вы чересчур щепетильны?
– Может, и так. Потому что я видел, как вешали людей, как их расстреливали. Видел, как людей разносило в клочья, как их морили голодом до смерти, сжигали огнеметами и давили гусеницами танков. Развлечения хоть куда, но спустя какое-то время понимаешь, что насмотрелся до тошноты. И даже перед собой нельзя притвориться, будто не видел ничего такого, потому что за закрытыми веками всегда, стоит тебе заснуть, проплывают эти картинки. А возможность избежать этих видений есть, да и всегда была. Уже невозможно отговориться, что ты ничего не мог предпринять и что приказ есть приказ, и рассчитывать, что люди проглотят это, как бывало прежде. Так что – да, я полагаю, я несколько щепетилен. В конце концов, оглянитесь: куда нас завела безжалостность?
– Вы – настоящий философ, да?
– Все детективы, фрау Варцок, философы. Приходится. Ведь им требуется распознавать, сколько из того, что рассказывают клиенты, можно проглотить без опаски, а что лучше спустить в канализацию. Кто из клиентов безумен, как Ницше, а кто – всего лишь безобидный сумасшедший, вроде Маркса. Вы упомянули про двести марок аванса…
Фрау Варцок снова наклонилась к портфелю, вынула бумажник и отсчитала мне в руку четыре купюры.
– А заодно я прихватила немного настойки болиголова, – сказала она. – Если б вы отказались, я бы пригрозила, что выпью его у вас на глазах. Но если вам все-таки удастся разыскать моего мужа, можете угостить его. Такой вот прощальный подарок от меня.
Я улыбнулся ей. Мне нравилось ей улыбаться. Она была из тех клиентов, кому не вредно лишний раз показать зубы, так, на всякий случай. Намекнуть, что и я умею кусаться.
– Я напишу вам расписку, – сказал я.
Наш деловой разговор завершился, и фрау Варцок встала – благоуханное облачко духов, оторвавшись от ее восхитительного тела, угодило в мои дыхательные пути. Без каблуков и шляпы, прикинул я, ростом красавица не выше меня. Но когда все было при ней, я чувствовал себя ее любимым евнухом. Сдается мне, именно на такой эффект она и рассчитывала.
– Берегите себя, герр Гюнтер, – попрощалась она, обернувшись у двери, – ну просто сама забота и благовоспитанность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Фрау Варцок была шокирована:
– Сейчас церковь уже не такая!
– Нет? Уверены?
– Я не могла, – пробормотала она. – Брак это таинство, и он нерасторжим.
– Что ж, вам виднее. – Я пожал плечами. – У вас есть фотография вашего мужа?
Она нагнулась к портфелю, вынула конверт и протянула мне три снимка. Первый – стандартный студийный портрет мужчины с огоньком во взгляде и широкой улыбкой на лице. Чуть слишком близко посаженные глаза, но кроме этого ничто не могло бы натолкнуть на мысль, что на фото – лицо убийцы-психопата. Вполне обыкновенный работяга. Вот это и было самым страшным в концлагерях и спецгруппах. Всюду самые обыкновенные парни: юристы, судьи, полисмены, фермеры и резчики по камню, – они и совершали массовые убийства. На втором снимке Варцок, уже чуть заматеревший, подбородок наплывает на воротничок мундира, стоит по стойке «смирно», правая рука утонула в лапе сияющего Генриха Гиммлера. Росточком Варцок даже не дотягивал до Гиммлера. Рядом с Гиммлером стоял группенфюрер СС – лицо его было мне незнакомо. Третья фотография, снятая в тот же день: на ней шестеро офицеров-эсэсовцев, среди них Варцок и Гиммлер. На землю падали тени, видимо, тогда был солнечный денек.
– Эти две были сделаны в августе сорок второго, – пояснила фрау Варцок. – Как видите, Гиммлеру показывают Яновска. Вилхаус был пьян, и все было совсем не так радужно, как кажется на фото. На самом деле Гиммлер не одобрял бессмысленной жестокости. Во всяком случае, так мне сказал Фридрих.
Она вновь полезла в портфель и вынула несколько листков, напечатанных на машинке.
– Вот некоторые факты из досье Варцока в СС. Его номер в СС. Номер в НСДАП. Его родители – оба они уже умерли, так что про какие-то подсказки с этой стороны можно забыть. У него была подружка, еврейка по имени Ребекка, он убил ее перед самым освобождением лагеря. Возможно, сумеете что-то узнать от начальника лагеря Фрица Гебауэра. Я не пробовала.
Я пробежал глазами приготовленные ею бумаги. Педантичная женщина, надо отдать ей должное. А может, бумаги готовил ее жених-юрист. Я снова вернулся к фотографиям. Как-то трудно было представить ее в постели с мужчиной, пожимающим руку Гиммлеру, однако встречались мне и более несовместимые пары. Я мог понять, что прельстило в ней Варцока. Он был коротышка, она – девушка высокая. Хотя бы в этом он подпадал под свой тип. Труднее было понять, что в нем нашла она. Высокие женщины если и выходят замуж за коротышек, так только потому, что у тех нехватка лишь в сантиметрах роста, а денег – с избытком. Однако вряд ли резчик по камню так уж много зарабатывал, даже и в Австрии, где надгробия резьбой украшают куда обильней, чем где-нибудь еще в Европе.
– Не понимаю, – протянул я. – Почему вообще такая женщина, как вы, вышла замуж за подобного недомерка?
– Потому что я забеременела, – ответила она. – Иначе ни за что бы не вышла. А после того как мы поженились, я потеряла ребенка. А развестись я не могла…
– Ладно. Но, предположим, я найду его. Что будет тогда? Про это вы думали?
Ноздри у нее сузились, она прикрыла на минутку глаза, на лице проступила жесткость, не заметная раньше, – будто высунулась стальная рука, замаскированная до того бархатной перчаткой.
– Вы упоминали Эриха Коха, – сказала она. – По мнению моего жениха, с тех пор как Кох вышел из подполья в мае, англичане – а заключен Кох в тюрьму сейчас в их зоне – рассматривают запросы об экстрадиции от Польши и Советского Союза, где Кох совершал преступления. Мой жених считает, что, несмотря на Основной закон и амнистии, какие может пробить Федеративная Республика, англичане все-таки согласятся на экстрадицию Коха в зону русских и в Польшу. А у моего жениха информация достоверная. И если Коха признают виновным в суде Варшавы, то по законам Польши ему неизбежно грозит смертная казнь. Хотя Германия такие приговоры склонна юридически отклонять. Мы полагаем, такая же судьба постигнет и Фридриха Варцока.
– Понятно, – усмехнулся я. – Теперь я вижу, что у вас с мужем было много общего. Вы похожи на члена семейства Борджиа, я их уже упоминал.
Например, на Лукрецию Борджиа. Очень красивая, но безжалостная.
Она залилась ярким румянцем:
– Неужели вас действительно заботит, что произойдет с таким человеком? – Она махнула фотографией мужа.
– Не особенно. Я помогу вам искать вашего мужа, фрау Варцок. Но помогать затягивать петлю на его шее не стану. Даже если б он заслуживал этого в тысячу раз больше.
– А что такое, герр Гюнтер? Вы чересчур щепетильны?
– Может, и так. Потому что я видел, как вешали людей, как их расстреливали. Видел, как людей разносило в клочья, как их морили голодом до смерти, сжигали огнеметами и давили гусеницами танков. Развлечения хоть куда, но спустя какое-то время понимаешь, что насмотрелся до тошноты. И даже перед собой нельзя притвориться, будто не видел ничего такого, потому что за закрытыми веками всегда, стоит тебе заснуть, проплывают эти картинки. А возможность избежать этих видений есть, да и всегда была. Уже невозможно отговориться, что ты ничего не мог предпринять и что приказ есть приказ, и рассчитывать, что люди проглотят это, как бывало прежде. Так что – да, я полагаю, я несколько щепетилен. В конце концов, оглянитесь: куда нас завела безжалостность?
– Вы – настоящий философ, да?
– Все детективы, фрау Варцок, философы. Приходится. Ведь им требуется распознавать, сколько из того, что рассказывают клиенты, можно проглотить без опаски, а что лучше спустить в канализацию. Кто из клиентов безумен, как Ницше, а кто – всего лишь безобидный сумасшедший, вроде Маркса. Вы упомянули про двести марок аванса…
Фрау Варцок снова наклонилась к портфелю, вынула бумажник и отсчитала мне в руку четыре купюры.
– А заодно я прихватила немного настойки болиголова, – сказала она. – Если б вы отказались, я бы пригрозила, что выпью его у вас на глазах. Но если вам все-таки удастся разыскать моего мужа, можете угостить его. Такой вот прощальный подарок от меня.
Я улыбнулся ей. Мне нравилось ей улыбаться. Она была из тех клиентов, кому не вредно лишний раз показать зубы, так, на всякий случай. Намекнуть, что и я умею кусаться.
– Я напишу вам расписку, – сказал я.
Наш деловой разговор завершился, и фрау Варцок встала – благоуханное облачко духов, оторвавшись от ее восхитительного тела, угодило в мои дыхательные пути. Без каблуков и шляпы, прикинул я, ростом красавица не выше меня. Но когда все было при ней, я чувствовал себя ее любимым евнухом. Сдается мне, именно на такой эффект она и рассчитывала.
– Берегите себя, герр Гюнтер, – попрощалась она, обернувшись у двери, – ну просто сама забота и благовоспитанность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97