Но когда я поделился с ним своими подозрениями, что информатор епископа Нойхаузлера из тюрьмы Ландсберг – врун и мошенник, Корш отказался даже слушать мои возражения, что заплачу я.
– За такие сведения ланчем тебя угощает моя газета.
– А я-то надеялся разжиться сведениями у тебя. Я сейчас разыскиваю одного военного преступника.
– Все разыскивают.
– Его зовут Фридрих Варцок.
– Никогда про такого не слыхал.
– Одно время он служил помощником начальника трудового лагеря рядом с гетто во Львове. Назывался лагерь – Лемберг-Яновска.
– Больше похоже на сорт сыра.
– Это в Юго-Восточной Польше, рядом с украинской границей.
– Вот уж несчастная страна, – заметил Корш. – Я потерял там глаз.
– Как посоветуешь мне действовать, Фридрих? Откуда начать?
– А что именно тебе нужно?
– Мне нужно раздобыть сведения, жив этот Варцок или умер, если жив, где находится. Его жена – моя клиентка. Она хочет снова выйти замуж.
– А отчего попросту не получить заверенную справку в Информационном бюро вермахта? Они всегда готовы помочь. Даже бывшим эсэсовцам.
– Его видели живым в марте тысяча девятьсот сорок шестого года.
– Так что, ты желаешь выяснить, велось ли по его делу следствие?
– Да, правильно.
– Все военные преступления, совершенные нашими старыми друзьями и начальниками, расследуются в настоящее время союзниками. Хотя идут разговоры, что в будущем этим займется наша Генеральная прокуратура. Однако сейчас лучше всего танцевать от Центрального регистрационного бюро военных преступников и подозреваемых; правда, их так называемые реестры – их около сорока – широкой публике недоступны. Фактически расследования лежат на юридических службах армии, они занимаются всеми преступлениями, совершенными в войну. И есть еще ЦРУ. У них имеется некий Центральный регистрационный офис. Но ни ЦРУ, ни юридические службы армии, боюсь, не допустят к документам частное лицо. Есть еще Американский центр документов в Западном Берлине. Вот там, думаю, частному лицу возможно навести справки. Но только с разрешения генерала Клея.
– Нет, спасибо, – отозвался я, – я предпочитаю держаться от Берлина подальше. Из-за русских. Мне пришлось уехать из Вены, чтобы удрать от полковника русской разведки, который положил на меня глаз, стараясь завербовать в МВД, или как там еще называется теперь советская секретная полиция.
– Так и называется, МВД. Ну, если не желаешь ехать в Берлин, есть еще Красный Крест. У них имеется международная служба поиска. Но это для перемещенных лиц. Возможно, там известно что-то. А есть еще еврейские организации. «Бриха», например. Она начиналась как организация для тайной переброски беглецов, но с момента учреждения Государства Израиль они активизировались в охоте за «старыми товарищами». Похоже, они не очень-то доверяют немцам или союзникам в таких операциях. И не могу сказать, что виню их. Да, и еще один парень в Линце… Этот ведет собственную охоту на нацистов на частные пожертвования от американцев. Зовут его Симон Визенталь.
– Не думаю, – покачал я головой, – что стану беспокоить какие-то еврейские организации. С моим-то прошлым? Нет уж.
– Что ж, разумно, – заметил Корш. – Мне тоже с трудом представляется, чтобы какой-то еврей рвался помогать человеку, служившему в СС. – И рассмеялся нелепости такого предположения.
– Так что обращусь-ка я к союзникам.
– Слушай, а ты уверен, что Львов в Польше? Думаю, ты обнаружишь, что раньше он действительно принадлежал Польше, но теперь входит в состав Украины. Специально, чтоб осложнить для тебя дело.
– А ты не согласишься мне помочь? – спросил я. – Ты работаешь в американской газете, у тебя же должен быть какой-то доступ к янки. Не мог бы ты разузнать хоть что-то?
– Наверное… – протянул Корш. – Ладно, попробую.
Я написал имя Фридриха Варцока на листке, а под ним название трудового лагеря в Лемберг-Яновска. Сложив листок, Корш сунул его в карман.
– А что случилось с Эмилем Бекером? – спросил он. – Помнишь его?
– Его янки повесили в Вене два года назад.
– За военные преступления?
– Да нет. Но вообще-то если бы покопались, так непременно нашли бы свидетельства военных преступлений.
Корш покачал головой:
– У всех нас, если приглядеться, найдутся грязные пятна на физиономии.
Я пожал плечами. Спрашивать Корша, чем он занимался в войну, я не стал. Я знал только, что войну он закончил криминал-инспектором в РСХА, что означало – он был как-то связан с гестапо. Но не было смысла портить приятный ланч расспросами о таком прошлом. Он тоже не выказал любопытства по поводу моих военных подвигов.
– Так за что же тогда его повесили? – спросил он.
– За убийство американского офицера. Слышал, Эмиль по уши увяз в спекуляциях на черном рынке.
– Вот в это я охотно верю. Про черный рынок. – Корш поднял бокал с вином. – Ну ладно, все равно выпьем за него.
– Да, – поднял и я бокал, – за Эмиля, бедолагу и прохвоста. – Я выпил до дна и спросил: – А как это такой коп, как ты, вдруг переделался в журналиста?
– Из Берлина я улизнул перед самой блокадой, – начал Фридрих. – Получил подсказочку от одного Ивана, он был мне обязан. И прикатил сюда. Мне предложили работу корреспондента в отделе уголовной хроники. Рабочий день почти такой же, зато оплата куда выше. Я выучил английский. Заимел жену и детей. Симпатичный домик в Нимфенбурге. – Он покачал головой. – Понятно, что Берлину конец – это всего лишь вопрос времени, когда его захватят Иваны. Война, кажется, была тысячу лет назад, честно. И скоро все эти военные преступления ничего не будут значить. Хоть какие. Когда грянет амнистия. Ведь все хотят ее сейчас, верно?
Я кивнул. Кто я такой, чтобы спорить с тем, чего хотят все?
12
Я поехал на запад от Мюнхена, в средневековый городок Ландсберг. Городская ратуша, баварские готические ворота и знаменитая крепость делали городок историческим местом. В войну он почти не пострадал. Бомбардировщики союзников обходили Ландсберг далеко стороной: тут находились тысячи иностранных рабочих и евреев, заключенных в тридцати одном концлагере в окрестностях города. После войны эти самые лагеря американцы использовали для поселения в них перемещенных лиц. Самый большой из них еще сохранился; там обитало больше тысячи евреев – перемещенных лиц. Хотя Ландсберг был гораздо меньше, чем Мюнхен и Нюрнберг, нацистская партия считала его одним из трех наиболее важных городов в Германии. До войны он был местом паломничества немецкой молодежи. Не из-за архитектуры или по религиозным мотивам – если только не считать нацизм религией, – а потому что люди стремились взглянуть на тюремную камеру в Ландсберге, где Адольф Гитлер отсидел почти год после неудавшегося «пивного путча» в 1923-м и написал там «Майн кампф».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– За такие сведения ланчем тебя угощает моя газета.
– А я-то надеялся разжиться сведениями у тебя. Я сейчас разыскиваю одного военного преступника.
– Все разыскивают.
– Его зовут Фридрих Варцок.
– Никогда про такого не слыхал.
– Одно время он служил помощником начальника трудового лагеря рядом с гетто во Львове. Назывался лагерь – Лемберг-Яновска.
– Больше похоже на сорт сыра.
– Это в Юго-Восточной Польше, рядом с украинской границей.
– Вот уж несчастная страна, – заметил Корш. – Я потерял там глаз.
– Как посоветуешь мне действовать, Фридрих? Откуда начать?
– А что именно тебе нужно?
– Мне нужно раздобыть сведения, жив этот Варцок или умер, если жив, где находится. Его жена – моя клиентка. Она хочет снова выйти замуж.
– А отчего попросту не получить заверенную справку в Информационном бюро вермахта? Они всегда готовы помочь. Даже бывшим эсэсовцам.
– Его видели живым в марте тысяча девятьсот сорок шестого года.
– Так что, ты желаешь выяснить, велось ли по его делу следствие?
– Да, правильно.
– Все военные преступления, совершенные нашими старыми друзьями и начальниками, расследуются в настоящее время союзниками. Хотя идут разговоры, что в будущем этим займется наша Генеральная прокуратура. Однако сейчас лучше всего танцевать от Центрального регистрационного бюро военных преступников и подозреваемых; правда, их так называемые реестры – их около сорока – широкой публике недоступны. Фактически расследования лежат на юридических службах армии, они занимаются всеми преступлениями, совершенными в войну. И есть еще ЦРУ. У них имеется некий Центральный регистрационный офис. Но ни ЦРУ, ни юридические службы армии, боюсь, не допустят к документам частное лицо. Есть еще Американский центр документов в Западном Берлине. Вот там, думаю, частному лицу возможно навести справки. Но только с разрешения генерала Клея.
– Нет, спасибо, – отозвался я, – я предпочитаю держаться от Берлина подальше. Из-за русских. Мне пришлось уехать из Вены, чтобы удрать от полковника русской разведки, который положил на меня глаз, стараясь завербовать в МВД, или как там еще называется теперь советская секретная полиция.
– Так и называется, МВД. Ну, если не желаешь ехать в Берлин, есть еще Красный Крест. У них имеется международная служба поиска. Но это для перемещенных лиц. Возможно, там известно что-то. А есть еще еврейские организации. «Бриха», например. Она начиналась как организация для тайной переброски беглецов, но с момента учреждения Государства Израиль они активизировались в охоте за «старыми товарищами». Похоже, они не очень-то доверяют немцам или союзникам в таких операциях. И не могу сказать, что виню их. Да, и еще один парень в Линце… Этот ведет собственную охоту на нацистов на частные пожертвования от американцев. Зовут его Симон Визенталь.
– Не думаю, – покачал я головой, – что стану беспокоить какие-то еврейские организации. С моим-то прошлым? Нет уж.
– Что ж, разумно, – заметил Корш. – Мне тоже с трудом представляется, чтобы какой-то еврей рвался помогать человеку, служившему в СС. – И рассмеялся нелепости такого предположения.
– Так что обращусь-ка я к союзникам.
– Слушай, а ты уверен, что Львов в Польше? Думаю, ты обнаружишь, что раньше он действительно принадлежал Польше, но теперь входит в состав Украины. Специально, чтоб осложнить для тебя дело.
– А ты не согласишься мне помочь? – спросил я. – Ты работаешь в американской газете, у тебя же должен быть какой-то доступ к янки. Не мог бы ты разузнать хоть что-то?
– Наверное… – протянул Корш. – Ладно, попробую.
Я написал имя Фридриха Варцока на листке, а под ним название трудового лагеря в Лемберг-Яновска. Сложив листок, Корш сунул его в карман.
– А что случилось с Эмилем Бекером? – спросил он. – Помнишь его?
– Его янки повесили в Вене два года назад.
– За военные преступления?
– Да нет. Но вообще-то если бы покопались, так непременно нашли бы свидетельства военных преступлений.
Корш покачал головой:
– У всех нас, если приглядеться, найдутся грязные пятна на физиономии.
Я пожал плечами. Спрашивать Корша, чем он занимался в войну, я не стал. Я знал только, что войну он закончил криминал-инспектором в РСХА, что означало – он был как-то связан с гестапо. Но не было смысла портить приятный ланч расспросами о таком прошлом. Он тоже не выказал любопытства по поводу моих военных подвигов.
– Так за что же тогда его повесили? – спросил он.
– За убийство американского офицера. Слышал, Эмиль по уши увяз в спекуляциях на черном рынке.
– Вот в это я охотно верю. Про черный рынок. – Корш поднял бокал с вином. – Ну ладно, все равно выпьем за него.
– Да, – поднял и я бокал, – за Эмиля, бедолагу и прохвоста. – Я выпил до дна и спросил: – А как это такой коп, как ты, вдруг переделался в журналиста?
– Из Берлина я улизнул перед самой блокадой, – начал Фридрих. – Получил подсказочку от одного Ивана, он был мне обязан. И прикатил сюда. Мне предложили работу корреспондента в отделе уголовной хроники. Рабочий день почти такой же, зато оплата куда выше. Я выучил английский. Заимел жену и детей. Симпатичный домик в Нимфенбурге. – Он покачал головой. – Понятно, что Берлину конец – это всего лишь вопрос времени, когда его захватят Иваны. Война, кажется, была тысячу лет назад, честно. И скоро все эти военные преступления ничего не будут значить. Хоть какие. Когда грянет амнистия. Ведь все хотят ее сейчас, верно?
Я кивнул. Кто я такой, чтобы спорить с тем, чего хотят все?
12
Я поехал на запад от Мюнхена, в средневековый городок Ландсберг. Городская ратуша, баварские готические ворота и знаменитая крепость делали городок историческим местом. В войну он почти не пострадал. Бомбардировщики союзников обходили Ландсберг далеко стороной: тут находились тысячи иностранных рабочих и евреев, заключенных в тридцати одном концлагере в окрестностях города. После войны эти самые лагеря американцы использовали для поселения в них перемещенных лиц. Самый большой из них еще сохранился; там обитало больше тысячи евреев – перемещенных лиц. Хотя Ландсберг был гораздо меньше, чем Мюнхен и Нюрнберг, нацистская партия считала его одним из трех наиболее важных городов в Германии. До войны он был местом паломничества немецкой молодежи. Не из-за архитектуры или по религиозным мотивам – если только не считать нацизм религией, – а потому что люди стремились взглянуть на тюремную камеру в Ландсберге, где Адольф Гитлер отсидел почти год после неудавшегося «пивного путча» в 1923-м и написал там «Майн кампф».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97