– Номер стоит три марки за ночь, – заявил я. – За каждую комнату. Плата вперед. Горячая вода есть и днем, и ночью. Но если пожелаешь чего еще, кроме пива или чашки кофе, то плата за это отдельная. Еда для немцев все еще нормирована.
– Все по-честному, – откликнулся он. – А насчет тебя я ошибался. И мне вроде как надо извиниться. Извини.
– И мне вроде как надо извиниться. – Я плеснул себе еще немного его виски. – Каждый раз, как я смотрю на эти деревья, я вспоминаю, что происходило по другую сторону посадок.
2
Спутник американца был среднего роста, темноволосый, с оттопыренными ушами, темные пасмурные глаза опущены. В толстом твидовом костюме и простой белой рубашке. Галстук отсутствовал: несомненно, из опаски, как бы он на нем не повесился. Со мной он не заговаривал, я с ним тоже. Когда он вошел в отель, голова его втянулась в узкие плечи, словно на него давил груз стыда, – другого объяснения придумать я не сумел. Но, может, я все нафантазировал. В общем, мне стало жаль его. Если б карты легли по-другому, возможно, в машине американца сидел бы я.
Была и еще причина для моей жалости: вид у него был совсем больной, его била лихорадка. Вряд ли ему справиться с задачей копать яму в саду. Так я и сказал американцу, когда тот приволок инструменты из недр багажника.
– Он же совсем больной, ему в больницу надо.
– Туда он и отправится. Потом. Если найдет ящик, то получит свой пенициллин. – Янки пожал плечами. – Не будь у меня такого рычага, так он вообще не стал бы мне помогать.
– Я думал, вам, янки, полагается следовать Женевским конвенциям.
– О, мы и следуем. А как же! Но эти ребята, они не обычные солдаты, а военные преступники. Некоторые из них убили тысячи людей, а потому поставили себя вне рамок защиты военнопленных.
Мы прошли за Вольфом в сад, там американец бросил инструменты на траву и приказал ему приступать. День стоял жаркий. Слишком жаркий, чтобы копаться где-то, кроме как в собственных карманах. Вольф на минуту привалился к дереву, стараясь определить, где зарыт ящик, и вздохнул.
– Вроде бы тут, – прошептал он. – Вот, прямо тут. Можно стакан воды? – Руки у него тряслись, а лоб покрылся потом.
– Принеси ему, Гюнтер, пожалуйста, стакан воды, – попросил американец.
Вернувшись с водой, я увидел, что Вольф уже держит в руках мотыгу. Он размахнулся, чтобы всадить ее в землю, и чуть не свалился. Поймав его за локоть, я помог ему сесть. Американец совершенно безмятежно прикуривал сигарету.
– Можешь не торопиться, Вольф, дружище. Спешки никакой. Вот почему я и взял номера на две ночи, ясно? Он не совсем готов для садовых работ.
– Этот человек не способен ни к какой физической работе, – возразил я. – Взгляни только на него. Он на ногах-то еле держится.
Щелчком американец стрельнул спичкой в Вольфа и иронически фыркнул:
– И что, ты воображаешь, он посочувствовал хоть одному заключенному в Дахау? Черта с два!
Скорее всего, когда кто-то падал, стрелял ему в затылок, и всё. А неплохая идея! Избавит меня от хлопот тащить его снова в тюремный госпиталь.
– А я думал, тебе требуется найти драгоценности.
– Разумеется. Но сам я копать не собираюсь – у меня модельные туфли от «Флоршейма».
Я сердито отобрал мотыгу у Вольфа.
– Если есть хоть тень надежды избавиться от тебя до вечера, – буркнул я, – так я сам стану копать.
И воткнул мотыгу в траву, будто в череп американца.
– Ну это уж, Гюнтер, твое дело. Или, как там выражаются англичане, твои похороны.
– Нет, похороны как раз не мои. Но если не возьмусь копать, то станут его. – И я снова замахнулся.
– Спасибо, товарищ, – прошептал Вольф и, сев под дерево, привалился к стволу и прикрыл глаза.
– Ух, фрицы! – ухмыльнулся американец. – Держитесь вместе, а?
– Немцы мы или кто – тут разницы нет, – отозвался я. – Я помог бы кому угодно при таких обстоятельствах. Пусть даже человек мне и не особенно нравился бы. Даже тебе бы помог.
Где-то с час я махал мотыгой, потом работал лопатой и наконец, выкопав около метра грунта, наткнулся на что-то твердое: лопата стукнула, как о крышку гроба. Американец быстро подскочил к краю ямы, глаза его впились в землю. Я снова принялся копать и подцепил ящик размером с небольшой чемодан. Увесистый такой. Я бросил его на траву к ногам американца. А подняв глаза, наткнулся взглядом на короткоствольный «бульдог» 38-го калибра, специальный полицейский.
– Ничего личного, – обронил янки, – но человеку, выкопавшему сокровище, вполне может явиться мыслишка, что и он заслуживает доли. Особенно такому благородному, который отказывается от сотни марок.
– А вот теперь меня снедает желание превратить твою физиономию в кровавое месиво!.. И лопата как раз наготове.
Он помахал револьвером:
– Бросай давай лопату! Да поскорее! На всякий пожарный.
Наклонившись, я поднял лопату и забросил на цветочную клумбу. Сунул руку в карман и, заметив, как он подобрался, рассмеялся:
– Какой-то ты для крутого парня чересчур нервный. – И, вынув пачку «Лаки Страйк», закурил. – Те фрицы, которые до сих пор выгребают осколки изо рта, скорее всего просто небрежно очистили яйца. Либо так, либо наплел ты тут мне небылиц.
– А теперь, – прикрикнул он, – вылезай из ямы, бери ящик и тащи его в машину!
– Ах да, у тебя ж маникюр, – съязвил я.
– Вот именно.
Выбравшись из ямы, я уставился на него, потом опустил глаза на ящик.
– Ты – настоящий подонок! – бросил ему я. – Но в свое время я встречал подонков и похлеще тебя и знаю, что говорю. Причин хладнокровно убить человека полно, но отказ тащить ящик в списке не значится. А потому я иду в дом, умоюсь и выпью пива, а ты можешь отправляться хоть к черту на рога. – И я, развернувшись, зашагал к дому.
Курка американец не нажал.
Минут через пять, выглянув из окошка ванной, я увидел, что ящик к «бьюику» медленно, с трудом тащит Вольф. А янки, по-прежнему держа револьвер наготове и нервно поглядывая на окна, точно боясь, что у меня может найтись винтовка, открывает багажник. Вольф бросил ящик внутрь. После чего оба забрались в машину и стремительно уехали. Я спустился вниз, прихватил из бара пива и запер парадную дверь. В одном американец был прав: хозяин отеля из меня паршивый. И самое время признать это. Я разыскал лист бумаги и большими красными буквами написал на нем: «ЗАКРЫТО ДО ОСОБОГО ОБЪЯВЛЕНИЯ», прикрепил лист на стекло двери и вернулся в бар.
Спустя два часа и вдвое большее количество кружек пива я сел на электричку до главного Мюнхенского вокзала. Оттуда я прошел разбомбленным центром до угла Людвиг-штрассе, где сел на трамвай и поехал к Швабингу. Тут почти все здания напоминали мне меня самого: лишь фасады создавали впечатление, что улица пострадала незначительно, а на самом деле внутри все было выжжено, уничтожено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97