Некоторое время девушка молчала, глубоко задумавшись.
И в самом деле, какая красавица!
— Поручику я не сказала, потому что боялась — он не поверит мне, — начала она. — Или не поймёт.
А меня никто там, кроме вас, не видел. Да, я была в том доме на следующий день после убийства, но в квартиру не заходила, даже не подходила к её двери, на лифте поднялась не на третий этаж…
— А на какой?
Кася вздохнула.
— Прямиком на чердак. Ничего не поделаешь, скажу вам всю правду. Там, на чердаке, у меня был укромный уголок, который я когда-то обнаружила. Ещё в детстве. Тётка мне велела тогда отравить чердачного кота, вот я с отравленным молоком поднялась на чердак, кота искала. А он убежал, молока пить не стал. И прятался по углам. Я — «кис-кис», а он понюхал молоко и сбежал. Какое счастье, что не выпил! Я и не знала, что оно отравлено. Ну и тогда присмотрела на чердаке очень укромный закуток, где стала прятать свои сокровища. Шучу, конечно, какие у меня могли быть сокровища? Но ведь тётка отбирала у меня все, так что даже книжку я не имела права приносить домой. И часто я, возвращаясь из школы, прямиком поднималась на чердачный этаж, а потом только заходила в квартиру. Правда, для этого мне приходилось спускаться на лифте опять на первый, и уже снизу подниматься к себе, на четвёртый… Боюсь, вам тоже меня не понять, пришлось бы рассказать всю мою жизнь, а вряд ли это имеет смысл…
— Напрасно боитесь, я пойму, потому что уже немало о вас знаю.
— Знаете о моей жизни у тётки?
— Вот именно. О вашей жизни в тёткиной квартире.
— Тогда у меня есть шансы… возможно, и в самом деле кое-что в моем поведении для вас станет понятным. В укромном закутке на чердаке я прятала то, что скрывала от тётки: карандаши, краски, этюдник, свои рисунки. И деньги, которые стала зарабатывать рисованием, учась в последнем классе. Ведь она постоянно обыскивала мои вещи! И ещё я там держала тетрадку с записями, нечто вроде дневника. Всего этого я не забрала с собой, когда уходила от тётки, потому что мой уход проходил несколько… бурно, в очень нервной обстановке, да что там — со скандалом. Тётка была в такой ярости, что не только избила, но и убила бы меня, да я уже была физически посильнее её. Из квартиры тогда я сбежала с одним чемоданчиком, а вещи с чердака очень хотела забрать, вот и пришла за ними. Хотя среди них не было ничего особенного, я к ним привыкла, они были лично моими, а таких, лично моих вещей у меня было очень немного. Вот я и решилась прийти за ними. И так уж неудачно получилось, что именно в тот день.
— А переодевались вы зачем?
— Ах, так это вы… Это вы были тогда на чердаке?
— Да, я.
— Я увидела — кто-то ещё по чердаку ходит, подумала: а вдруг тётка? Нормальному человеку трудно понять, но я тётки боялась панически. До сих пор считаю, у неё был какой-то звериный нюх, она обязательно бы меня почуяла. Вот и переоделась в брюки.
Я ведь никогда не носила брюк, их у меня никогда не было, увидя девушку в брюках, тётка не подумала бы, что это я. Поэтому я переоделась на площадке пятого этажа, там в квартирах никогда не бывает днём жильцов, я знала об этом, брюки с курткой свернула и спрятала в сумку…
— Ага, значит эту одежду вы держали под мышкой?
— Да, и те вещи, что забрала с чердака. И внизу встретила вас, но вы были незнакомым мне человеком, не из этого дома, я и не предполагала, что вы меня узнаете.
Я поверила рассказу девушки. Говорила она свободно, искренне, не обдумывая слов, похоже, так все оно и было. И вполне соответствовало тому, что я сама предполагала. И ещё. У меня создалось впечатление: девушку совсем не встревожило то обстоятельство, что её видели в доме, где совершено преступление, в котором она может оказаться замешанной.
Рассказывала Кася не только свободно и искренне, но даже как-то немного рассеянно, словно мысли девушки занимало нечто другое, нечто гораздо более важное, чем какое-то подозрение в убийстве. Да ведь и то сказать, Тиран подозревал её намного меньше, чем меня…
— Боюсь, мне придётся сообщить следователю о том, что я вас там видела, ведь если это обстоятельство как-то случайно всплывёт, могут заподозрить сговор между нами, а я и без того у полиции на заметке.
— Конечно же говорите, проше пани. Я им все объясню. Возможно, даже сама позвоню тому поручику, который приходил сюда, и дам дополнительные показания. У вас есть номер его телефона?
Я дала Касе номер Болекова телефона, и у меня гора свалилась с плеч. А потом девушка показала мне фотографии, я сама её об этом попросила, мне очень хотелось взглянуть на них. И опять Болек оказался прав. Чувствовалось, эти фотографии бесконечно дороги Касе, она до сих нор не могла без волнения брать их в руки, а когда смотрела на лица родителей, её собственное лицо просто излучало свет.
Девушка сказала мне, что собирается сделать портреты по этим фотографиям или просто их увеличить и поставить на стол в рамочке, а то и повесить на стене чтобы всегда смотреть на них, чтобы чувствовать себя человеком, а не каким-то подкидышем без роду-племени. Видимо, довела её эта проклятая тётка…
Тут позвонил телефон. Кася подняла трубку. Чувствовалось, что разговор девушку волнует, хотя она постаралась и сохранить спокойное выражение лица.
Выдал её яркий румянец на щеках. Наверняка её парень.
— О, это ты! Наконец… Да, конечно, я к тому времени буду дома. Нет, не успею… Хорошо…
Девушка положила трубку и стала ещё более рассеянной, если это только можно. И я поняла — для девушки самое важное в жизни то, что связано вот с этим, который только что говорил с ней по телефону. А смерть тётки и все прочие преступления её нисколько не волнуют и ни в одном из них она не замешана. Ничего удивительного: девушка была влюблена. Удивило бы меня скорее обратное — если бы на такую девушку никто из молодых людей не обратил внимания.
Я оставила Касю с её проблемами и распрощалась, напомнив ей о необходимости позвонить поручику Пегже.
Шустрая Владька, любимая женщина покойного Райчика, знала намного больше того, что сообщила полиции в своих официальных показаниях. Как уж Янушу удалось расколоть её — не знаю, все мои расспросы он ухитрился пропустить мимо ушей. Думаю, пустил в ход личное обаяние и пол-литра ликёра. Владька, судя по её внешнему виду, была неравнодушна и к первому, и ко второму. Я не стала проводить своё личное расследование, удовлетворилась тем, что Януш сам счёл нужным мне сообщить. А Владькин рассказ он передал мне полностью. Правда, у меня создалось впечатление, что состоит он из кусочков. Наверное, Владька делала перерывы, прикладываясь к рюмочке, причём с каждой рюмочкой её рассказ становился все красочнее.
Оказывается, и в самом деле у Райчика был дядя-каменщик, от которого он якобы получал сведения о тайниках в стенах домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
И в самом деле, какая красавица!
— Поручику я не сказала, потому что боялась — он не поверит мне, — начала она. — Или не поймёт.
А меня никто там, кроме вас, не видел. Да, я была в том доме на следующий день после убийства, но в квартиру не заходила, даже не подходила к её двери, на лифте поднялась не на третий этаж…
— А на какой?
Кася вздохнула.
— Прямиком на чердак. Ничего не поделаешь, скажу вам всю правду. Там, на чердаке, у меня был укромный уголок, который я когда-то обнаружила. Ещё в детстве. Тётка мне велела тогда отравить чердачного кота, вот я с отравленным молоком поднялась на чердак, кота искала. А он убежал, молока пить не стал. И прятался по углам. Я — «кис-кис», а он понюхал молоко и сбежал. Какое счастье, что не выпил! Я и не знала, что оно отравлено. Ну и тогда присмотрела на чердаке очень укромный закуток, где стала прятать свои сокровища. Шучу, конечно, какие у меня могли быть сокровища? Но ведь тётка отбирала у меня все, так что даже книжку я не имела права приносить домой. И часто я, возвращаясь из школы, прямиком поднималась на чердачный этаж, а потом только заходила в квартиру. Правда, для этого мне приходилось спускаться на лифте опять на первый, и уже снизу подниматься к себе, на четвёртый… Боюсь, вам тоже меня не понять, пришлось бы рассказать всю мою жизнь, а вряд ли это имеет смысл…
— Напрасно боитесь, я пойму, потому что уже немало о вас знаю.
— Знаете о моей жизни у тётки?
— Вот именно. О вашей жизни в тёткиной квартире.
— Тогда у меня есть шансы… возможно, и в самом деле кое-что в моем поведении для вас станет понятным. В укромном закутке на чердаке я прятала то, что скрывала от тётки: карандаши, краски, этюдник, свои рисунки. И деньги, которые стала зарабатывать рисованием, учась в последнем классе. Ведь она постоянно обыскивала мои вещи! И ещё я там держала тетрадку с записями, нечто вроде дневника. Всего этого я не забрала с собой, когда уходила от тётки, потому что мой уход проходил несколько… бурно, в очень нервной обстановке, да что там — со скандалом. Тётка была в такой ярости, что не только избила, но и убила бы меня, да я уже была физически посильнее её. Из квартиры тогда я сбежала с одним чемоданчиком, а вещи с чердака очень хотела забрать, вот и пришла за ними. Хотя среди них не было ничего особенного, я к ним привыкла, они были лично моими, а таких, лично моих вещей у меня было очень немного. Вот я и решилась прийти за ними. И так уж неудачно получилось, что именно в тот день.
— А переодевались вы зачем?
— Ах, так это вы… Это вы были тогда на чердаке?
— Да, я.
— Я увидела — кто-то ещё по чердаку ходит, подумала: а вдруг тётка? Нормальному человеку трудно понять, но я тётки боялась панически. До сих пор считаю, у неё был какой-то звериный нюх, она обязательно бы меня почуяла. Вот и переоделась в брюки.
Я ведь никогда не носила брюк, их у меня никогда не было, увидя девушку в брюках, тётка не подумала бы, что это я. Поэтому я переоделась на площадке пятого этажа, там в квартирах никогда не бывает днём жильцов, я знала об этом, брюки с курткой свернула и спрятала в сумку…
— Ага, значит эту одежду вы держали под мышкой?
— Да, и те вещи, что забрала с чердака. И внизу встретила вас, но вы были незнакомым мне человеком, не из этого дома, я и не предполагала, что вы меня узнаете.
Я поверила рассказу девушки. Говорила она свободно, искренне, не обдумывая слов, похоже, так все оно и было. И вполне соответствовало тому, что я сама предполагала. И ещё. У меня создалось впечатление: девушку совсем не встревожило то обстоятельство, что её видели в доме, где совершено преступление, в котором она может оказаться замешанной.
Рассказывала Кася не только свободно и искренне, но даже как-то немного рассеянно, словно мысли девушки занимало нечто другое, нечто гораздо более важное, чем какое-то подозрение в убийстве. Да ведь и то сказать, Тиран подозревал её намного меньше, чем меня…
— Боюсь, мне придётся сообщить следователю о том, что я вас там видела, ведь если это обстоятельство как-то случайно всплывёт, могут заподозрить сговор между нами, а я и без того у полиции на заметке.
— Конечно же говорите, проше пани. Я им все объясню. Возможно, даже сама позвоню тому поручику, который приходил сюда, и дам дополнительные показания. У вас есть номер его телефона?
Я дала Касе номер Болекова телефона, и у меня гора свалилась с плеч. А потом девушка показала мне фотографии, я сама её об этом попросила, мне очень хотелось взглянуть на них. И опять Болек оказался прав. Чувствовалось, эти фотографии бесконечно дороги Касе, она до сих нор не могла без волнения брать их в руки, а когда смотрела на лица родителей, её собственное лицо просто излучало свет.
Девушка сказала мне, что собирается сделать портреты по этим фотографиям или просто их увеличить и поставить на стол в рамочке, а то и повесить на стене чтобы всегда смотреть на них, чтобы чувствовать себя человеком, а не каким-то подкидышем без роду-племени. Видимо, довела её эта проклятая тётка…
Тут позвонил телефон. Кася подняла трубку. Чувствовалось, что разговор девушку волнует, хотя она постаралась и сохранить спокойное выражение лица.
Выдал её яркий румянец на щеках. Наверняка её парень.
— О, это ты! Наконец… Да, конечно, я к тому времени буду дома. Нет, не успею… Хорошо…
Девушка положила трубку и стала ещё более рассеянной, если это только можно. И я поняла — для девушки самое важное в жизни то, что связано вот с этим, который только что говорил с ней по телефону. А смерть тётки и все прочие преступления её нисколько не волнуют и ни в одном из них она не замешана. Ничего удивительного: девушка была влюблена. Удивило бы меня скорее обратное — если бы на такую девушку никто из молодых людей не обратил внимания.
Я оставила Касю с её проблемами и распрощалась, напомнив ей о необходимости позвонить поручику Пегже.
Шустрая Владька, любимая женщина покойного Райчика, знала намного больше того, что сообщила полиции в своих официальных показаниях. Как уж Янушу удалось расколоть её — не знаю, все мои расспросы он ухитрился пропустить мимо ушей. Думаю, пустил в ход личное обаяние и пол-литра ликёра. Владька, судя по её внешнему виду, была неравнодушна и к первому, и ко второму. Я не стала проводить своё личное расследование, удовлетворилась тем, что Януш сам счёл нужным мне сообщить. А Владькин рассказ он передал мне полностью. Правда, у меня создалось впечатление, что состоит он из кусочков. Наверное, Владька делала перерывы, прикладываясь к рюмочке, причём с каждой рюмочкой её рассказ становился все красочнее.
Оказывается, и в самом деле у Райчика был дядя-каменщик, от которого он якобы получал сведения о тайниках в стенах домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68