– Не надо ничего объяснять. Это все уже неважно.
– Ты серьезно? Нет, это, конечно, все еще важно.
– Для тебя… или для меня?
Я беспомощно уставился на Грейс, но ничего не сумел прочесть в ее лице.
– Ты зла на меня?
– За что это?
– За то, что я ушел.
– Нет…
– Что же тогда?
– Не знаю, – она пересекла комнату, но не той беспокойной походкой, которую я знал. Комната тоже была вычищена и убрана. Я едва узнавал ее. – Пойдем же! Я хочу курить.
Я последовал за ней в спальню и, пока она сидела на постели и раскуривала сигарету, задернул шторы. Она наблюдала за мной, но ничего не говорила. Я сел в кресло, в котором сидела девушка из системы соцобеспечения.
– Грейс, расскажи мне, что с тобой произошло… в больнице.
– Меня подлатали и отправили домой. И все, честное слово. Потом выяснилось, что на меня есть досье, и у них возникли затруднения. Но Джин великолепна. Она будет рада, что ты вернулся. Я завтра утром позвоню ей и все расскажу.
– А ты? Ты рада, что я вернулся?
Грейс подалась вперед, стряхнуть пепел, и улыбнулась. Я почувствовал, что сморозил глупость.
– Почему ты улыбаешься? – спросил я.
– Ты был нужен мне, когда я вернулась домой, Питер, а теперь – нет. Ты опять меня затравишь, только соцработнков рядом уже не будет. Мне было легко, когда тебя не было здесь. У меня был шанс.
– Что значит «опять меня затравишь»?
– Потому что так было всегда! С тех пор, как мы познакомились. – Грейс задрожала и принялась кусать ногти, а сигарета со столбиком пепла поникла в ее руке. – Когда я вернулась из больницы, мне хотелось быть одной; подумать и найти для себя новый путь. Тебя здесь не было, и именно этого, чего я хотела.
– Тогда мне вообще не следовало возвращаться.
– Тогда я не хотела, чтобы ты был здесь. Потом все переменилось.
– А теперь, значит, хочешь?
– Нет… теперь я не знаю. Я должна побыть одна, и я этого добьюсь. Что произойдет потом – другое дело.
Мы молчали, и перед каждым из нас, вероятно, была одна и та же дилемма. Мы оба знали, что опасны друг для друга, пока так отчаянно нуждаемся друг в друге. Не было никакой возможности поговорить об этом разумно; это привело бы либо к тому, что мы снова станем жить вместе, либо разговор вышел бы чудовищно напряженным, со взрывами эмоций. Грейс старалась сохранять спокойствие; я же хотел использовать свои новые внутренние силы.
Мы все еще были похожи, и, может быть, именно это и определяло наше поведение. Я покинул ее, чтобы лучше понять себя, а она хотела некоторое время побыть наедине с собой. Изменения здесь, вокруг Грейс, напугали меня: чисто убранная квартира, изменившаяся прическа, внешнее омоложение. Все это представляло резкий контраст с моей запущенной внешностью, грязной одеждой, небритым лицом, немытым телом.
Но я тоже изменился, и так как она ничего не говорила, пришлось заговорить первым.
Наконец я сказал:
– Я тоже стал сильнее, Грейс. Я знаю, ты думаешь, что я говорю это просто так, но, честное слово, я совершенно серьезен. Поэтому я и ушел.
Грейс молча переключила внимание на хорошо вычищенный ковер.
– Говори, говори! Я думаю.
– Я думал, ты сделала это из ненависти ко мне.
– Нет, перед тобой я робею.
– Хорошо. Но ты сделала это из-за меня, из-за отчаяния перед тем, чем мы были друг для друга. Теперь я это понимаю… но тут есть еще кое-что. Ты ведь читала мою рукопись.
– Твою что?
– Мою рукопись. Я написал автобиографию, и она оставалась здесь. Страницы были разбросаны по кровати, когда я тебя нашел. Ты, очевидно, читала их, и я понял, что ты разволновалась.
– Не понимаю, о чем ты, – сказала Грейс.
– Ты должна помнить! – Я осмотрелся, и мне стало ясно, что после своего возвращения я нигде не видел рукописи. Я испугался при мысли, что Грейс уничтожила или выбросила ее. – Это была перетянутая резинкой стопка листов. Где она теперь?
– Все твои вещи я отнесла в другую комнату. Я прибиралась здесь.
Я вскочил и поспешил в гостиную. Возле стереоаппаратуры, около пластинок – на некотором расстоянии от них – притулилась небольшая стопка моих книг. Под ними, крест-накрест перетянутая резинкой, лежала моя рукопись. Я снял резинку и пролистал несколько страниц: все было на месте. Несколько листов оказались перевернуты, другие лежали не по порядку, но рукопись была цела. Я вернулся в спальню, где Грейс раскуривала новую сигарету.
– Вот, о чем я говорил, – сказал я, поднимая рукопись, чтобы Грейс ее увидела. Я почувствовал облегчение. – Ты читала ее, верно? В тот день.
Грейс прищурилась, но я почувствовал, что она сделала это не для того, чтобы лучше видеть.
– Я хотела спросить тебя об этом…
– Позволь объяснить, – сказал я. – Это важно. Я написал это в Херсфордшире, прежде чем перебрался к Фелисити. И убежден, что именно это – причина сложностей между нами. Ты думаешь, что я был с какой-то другой женщиной, но на самом деле думал только о том, что написал. Это был способ найти себя. Когда ты была в больнице и я знал, что тебя там заботило, я захотел прочесть ее с самого начала, чтобы закончить.
Грейс ничего не сказала, однако продолжала пристально смотреть на меня.
– Пожалуйста, скажи что-нибудь! – попросил я.
– Что в этой рукописи?
– Но ты же ее читала! По крайней мере, часть.
– Я просмотрела ее, Питер, но читать не читала.
Я переложил рукопись из одной руки в другую и, прежде чем выпустить, машинально собрал листы в аккуратную стопку. Пока я был на островах, я ни разу не задумался о ее содержании. Почему так трудно сказать правду?
– Я хочу, чтобы ты прочитала, – сказал я. – Ты должна понять.
Грейс тупо уставилась на пепельницу.
– Ты голоден? – спросила она через некоторое время.
– Не меняй тему.
– Давай поговорим об этом позже. Я голодна, а ты выглядишь так, словно не ел несколько дней.
– Нельзя ли покончить с этим именно теперь? – спросил я. – Это очень важно.
– Нет, я что-нибудь приготовлю. А ты пока можешь принять ванну. Твоя одежда все еще здесь.
– Хорошо, – сказал я.
Ванная тоже была безупречна. Свободна от гор грязного белья, от пустых тюбиков из-под зубной пасты, картонок и обрывков упаковки из-под туалетной бумаги. Когда я открыл кран, в раковину ударила пенная струя голубоватой воды. Принимая ванну, я слышал, как Грейс ходит по кухне. Потом я побрился и надел чистую одежду. Я взвесился на весах в ванной и установил, что за время своего отсутствия сильно похудел.
Мы ели за столом в гостиной. Еда была простая, рис и овощи, но ничего вкуснее я за последнее время не пробовал. Я спросил себя, где я спал, что ел. Где вообще был?
Грейс ела медленно, но в противоположность своей прежней привычке закончила обед сразу же, как только ее тарелка опустела. Эту женщину я едва знал, однако она была узнаваема даже после своих превращений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68