– Вы уже завтракали? – спросила она.
Я ответил, что нет.
Она протянула руку за портьеру возле стола и достала оттуда телефон, о наличии которого я и не подозревал.
– Пожалуйста, два завтрака в павильон номер двадцать четыре.
– Можно заказать три? – спросил я.
Ларин вопросительно посмотрела на меня, и я коротко сообщил ей о присутствии Сери. Она изменила заказ и положила трубку.
– Это ваша близкая подруга?
– Довольно близкая. А что?
– Мы по опыту знаем, что присутствие сопровождающих лиц иногда бывает довольно мучительным для пациента. Большинство приезжают сюда в одиночку.
– Ну, я еще не решил…
– С другой стороны, присутствие доверенного лица может значительно ускорить процесс реабилитации. Как долго вы знакомы с Сери?
– Пару недель.
– Тогда она может помочь при реабилитации только очень условно. Так вы полагаете, что ваши сомнения не исчезнут?
Рассерженный прямотой вопроса, я не ответил. Сери оставалась в пределах слышимости, а я не видел, что могут дать этой женщине сведения о наших с ней отношениях. Когда я смотрел на Ларин, она казалась мне совершенно чужой. Сери завернула кран в душевой кабине.
– Хорошо, я поняла, – сказала Ларин. – Видимо, вам пока трудно доверять мне.
– Вы намерены анализировать мою психику?
– Нет. Я пытаюсь определить, чем смогу помочь вам позже, во время и после лечения.
Я все яснее сознавал, что мы только зря теряем время. Доверял я ей, или нет – другое дело; того, чего мне не хватало, здесь не было, это следовало искать во мне самом. Я больше не хотел того, что мне предлагала ее организация.
Сери вышла из душа. Она была закутана в простыню, на голове – полотенце. Бросив взгляд на Ларин, она прошла в другой конец павильона и откинула портьеру.
Зная, что Сери слышит меня, я сказал:
– Я хочу быть с вами откровенным, Ларин. Я решил отказаться лечения.
– Вот как? Понимаю. По этическим или по религиозным соображениям?
– Ни по тем, ни по другим… может быть, по этическим, – спокойствие, с каким я принял решение, и точные верные вопросы удивили меня самого.
– Было ли у вас это… э-э… чувство, когда вы покупали лотерейный билет? – ее тон был заинтересованным, но не любопытным.
– Нет, это пришло позже. – Ларин ждала точного ответа, поэтому я продолжил, почти подсознательно отметив, что она великолепно все понимает и выпытывает у меня ответы. Но это ничего для меня не значило. Теперь, когда я принял решение, я чувствовал сильное желание высказаться. – Я не могу точно описать, что это такое, просто у меня появилось чувство, что мне здесь не место. Мне постоянно лезут в голову мысли о других людях, которые нуждаются в лечении больше, чем я, и о том, что я его, в сущности, не заслужил. Еще я думаю, что впустую растрачу выигранное мной время жизни. – Ларин по-прежнему не перебивала. – Первые впечатления у меня появились вчера, когда мы прибыли сюда. Здесь как в больнице, а я не болен.
– Да, я знаю, что вы имеете в виду.
– Пожалуйста, не пытайтесь меня отговорить. Я уже принял решение.
Сери двигалась за портьерой. Я слышал, как она расчесывает волосы.
– Вы знаете, что вы непременно умрете, Питер?
– Да, но это мне безразлично. Нам всем придется умереть.
– Но одним раньше, чем другим.
– Мне почему-то кажется, что это неважно. В конце концов, я все равно умру, приму я лечение или нет.
Ларин что-то записала в принесенном с собой блокноте. Я усмотрел в этом признак того, что она не приняла во внимание мой отказ от лечения.
– Вы слышали когда-нибудь о писателе по фамилии Делуан? – спросила она.
– Да, конечно. «Отказ».
– Читали ли вы эту книгу в последнее время?
– Еще в школе.
– У нас здесь есть экземпляр, не хотите перечитать?
– Я не думал, что здесь используется такой подход, – сказал я. – Ведь нельзя сказать, что эта книга помогает лечению.
– Вы сказали, что не хотите, чтобы вас пытались отговорить от вашего решения. Если вы не готовы изменить мнение, тогда я, по крайней мере, хотела бы, чтобы вы убедились, что не совершаете ошибку.
– Хорошо, – сказал я. – Но почему?
– Потому что главный аргумент Делуана – то, что ирония жизни заключена в ее собственной природе и что страх перед смертью порожден ее необратимостью. Когда приходит смерть, пути назад нет. Поэтому в распоряжении человека сравнительно мало времени, чтобы удовлетворить свое честолюбие. Делуан доказывает – ошибочно, по моему личному мнению, – что только природа времени делает жизнь достаточно ценной, чтобы прожить ее. Когда жизнь удлиняется так, как удлиняете ее вы, то ее субстанция должна будет разложиться, и разложится именно то, что для вас является самым ценным. Делуан верно указывает на то, что Лотерея Коллажо не дает никакой гарантии от ранней или поздней, но настоящей смерти. Из этого он делает вывод, что короткая насыщенная жизнь гораздо ценнее длинной, но бедной содержанием.
– Я тоже так считаю, – сказал я.
– Итак, вы намерены прожить свою жизнь как обычно?
– Пока я не получил главный выигрыш, мне и в голову не приходило задумываться об этом.
– Что вы понимаете под нормальной жизнью? Тридцать лет? Сорок?
– Конечно, больше, – ответил я. – Это промежуток около семидесяти лет.
– В среднем – да. Сколько вам лет, Питер? Тридцать один, не так ли?
– Нет. Двадцать девять.
– В вашей биографии написано тридцать один. Но это не важно.
Сери вышла из-за портьеры, полностью одетая, но с влажными обвисшими волосами. Через плечо она перебросила полотенце, а в руке держала гребень.
Когда она присела возле нас, Ларин не обратила на нее никакого внимания, а достала из своей папки сложенный листок с компьютерным текстом и пробежала глазами первый абзац.
– Я боюсь, у меня для вас не слишком радостное известие, Питер. Делуан был философом, но вы поймете его дословно. Неважно, что вы говорите, инстинктивно вы понимаете, что должны жить вечно. Но факты, конечно, можно рассматривать и иначе, – она провела карандашом вдоль строчек. – У нас здесь вот что. Ожидаемая продолжительность вашей жизни, считая с настоящего момента, составляет четыре с половиной года.
Я посмотрел на Сери.
– Что за чушь!
– Хотела бы я, чтобы это было так. Я понимаю, что вам тяжело поверить в такое утверждение, но боюсь, что вероятность этого весьма и весьма высока.
– Но я не болен. Я никогда в жизни по-настоящему не болел.
– Медицинское обследование говорит нечто другое. В восемь лет вы были в больнице и лежали там несколько недель.
– Обычная детская болезнь. Нарушение деятельности почек, сказали врачи, но в конце лечения они заверили моих родителей, что все будет в порядке, и у меня с тех пор не было никаких проблем, – я снова, словно ища помощи, взглянул на Сери, а Ларин уставилась на меня.
– Когда вам исполнилось двадцать лет, вам несколько раз требовалась медицинская помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68