Мы сделали все, что в наших силах, чтобы быть с тобой искренними, но это почти невозможно.
– Почему?
– Только теперь… Я сказала тебе, что тебя сделали бессмертным. Но ты едва отреагировал на это.
– Эта рукопись на машинке? – спросил я.
– Да. Но ты же видел, что обычно Ларин работала с…
– Та рукопись, которую Ларин приносила с собой каждое утро?
– Да.
– Почему же тогда мне не позволили прочесть ее? Я написал ее до болезни, это информация о моей личности. Я должен прочитать ее!
– Ты только запутаешься. В ней нет никакого смысла, – это просто какие-то выдумки.
– Но если я написал это, то я точно разберусь.
– Питер, успокойся! – Сери раздраженно отвернулась, но уже через несколько мгновений схватила меня за руку. Ее ладони были влажными. – Рукопись сама по себе – пустяк, – сказала она. – Но она помогла нам сымпровизировать. Пока мы были вместе, еще до того, как попали на этот остров, ты кое-что рассказал мне о себе, и Общество Лотереи записало различные подробности. В рукописи есть несколько отправных точек. Из всего этого мы составили твою личность, но остались не совсем довольны.
– Я должен прочитать рукопись.
– Ларин не даст ее тебе. Во всяком случае, пока еще не даст.
– Но если ее написал я, то это моя собственность.
– Ты написал ее до лечения. – Сери посмотрела в темноту снаружи, откуда до нас доносился теплый аромат цветов. – Завтра утром я поговорю с ней.
Я сказал:
– Если мне действительно еще рано читать ее, может, ты расскажешь, о чем она?
– Это нечто вроде вымышленной автобиографии. Там говорится о тебе… о ком-то, носящем твое имя. Детство, школьные годы, отрочество, твоя семья…
– А что там вымышленного?
– Не могу сказать.
Я ненадолго задумался.
– Где я родился согласно этому тексту? В Джетре?
– Да.
– В рукописи она называется Джетрой?
Сери молчала.
– Или она названа «Лондоном»?
Сери молчала.
– Сери?!
– Ты назвал этот город «Лондон», но мы знаем, что речь идет о Джетре. Ты называл ее и по-другому.
– Как?!
– Не скажу, нельзя, – она наконец посмотрела на меня. – Откуда ты знаешь, что речь идет о Лондоне?
– Ты однажды проболталась, – я собирался рассказать ей о призрачных воспоминаниях из своего бреда, но мне почему-то показалось, что трудно будет самому говорить о своих сомнениях. – Ты знаешь, где это – Лондон?
– Конечно, нет. Ты же его выдумал!
– Какие другие названия я еще выдумал?
– Не знаю… Не могу вспомнить. Мы с Ларин пробежались по рукописи и постарались все перенести в знакомые места, но это было очень трудно.
– Тогда как много из того, чему вы меня обучили, правда?
– Максимально много. Когда ты выйдешь из клиники, то будешь как огурчик. Я хочу, чтобы ты был таким же, как и до лечения, но одним только желанием ничего не сделать. Ты – это то, чему мы с Ларин тебя научили.
– Этого-то я и боюсь, – сказал я Сери.
Я выглянул наружу. Лужайки, за ними – другие павильоны; в большей части павильонов было темно, но кое-где горел свет. Там спали мои коллеги по бессмертию, такие же огурчики. Сколько из них терзается такими же сомнениями? Понимают ли они, что их головы каким-то образом освободили от пыльных воспоминаний о прошлой жизни, и после чужие люди наполнили их новым, лучшим содержанием? Я боялся, что начну думать о том, что я продукт собственного духа и должен вести себя соответственно. Что сказала мне Ларин, прежде чем я обрел вкус? Пытались ли они с Сери так или иначе убедить меня, что я остался совершенно таким же, каким был до лечения? Как мне теперь все это узнать?
Единственным звеном, связующим меня с прошлым, была эта рукопись; я не смогу стать полноценным, пока не прочитаю собственное определение своего «я».
Луна слабо просвечивала сквозь дымку высоких облаков, сад клиники был неподвижным и одноцветным, как на черно-белом снимке. Сери и я бродили по лужайкам, по знакомым тропинкам, наслаждаясь умиротворяющей тишиной и мягким ночным воздухом, еще немного отодвигая миг возвращения в павильон.
Я сказал:
– Если я создал эту рукопись, я хочу прочитать ее. Думаю, это мое право.
– Тише! Я сделаю все возможное, чтобы ты получил ее. Хорошо?
– Да.
Мы бегло поцеловались на ходу, но между нами еще сохранялось легкое отчуждение.
После возвращения в павильон она сказала:
– Ты не можешь этого помнить, но перед все этой историей мы собирались посетить несколько островов. Ты все еще хочешь этого?
– Только ты и я?
– Да.
– А ты? Твое мнение обо мне не изменилось?
– Мне не нравятся твои короткие волосы, – сказала она и провела пальцами по моей отрастающей щетине.
Ночью, когда Сери спала возле меня, я не спал. На острове царили тишина и одиночество, с которыми я в известном смысле вырос. Картины внешнего мира, которые мне нарисовали Ларин и Сери, были картинами шума и деятельности. Корабли, движение на улицах переполненных городов. Я с любопытством слушал о городских бульварах Джетры и о теснящихся старых домишках Марисея. Я представлял себе, как устроен мир вокруг Коллажо; бесконечное Срединное море и бесчисленное множество островов. Представляя себе их, я создавал призрачные ландшафты, которые великолепно умел придумывать. Да, я мог отплыть с Коллажо в море и путешествовать с Сери с острова на остров, изучать виды, население и обычаи каждого острова, на который мы прибудем. Это был вызов моей силе воображения.
То, что я знал о внешнем мире, было подобно тому, что я знал о себе самом. С террасы павильона Сери могла показать мне соседние острова и назвать их, она приносила мне их карты и описывала их хозяйство, природу и обычаи, но пока я сам их не посетил, они оставались для меня просто далекими объектами, которые притягивали мое внимание.
Таким же был для себя и я: далеким объектом, обозначенным на карте, описанным и основательно изученным, но до сих пор так и непосещенным.
Но, прежде чем я покину остров Коллажо, я должен изучить свое «я».
Глава двадцатая
Утром пришла Ларин с приятным известием – через несколько дней я смогу покинуть клинику. Я поблагодарил ее, но обратил внимание на то, что она не достала рукопись. Если та и была у нее с собой, то оставалась в папке.
Несмотря на обеспокоенность, я продолжал работать с ней и Сери. Теперь я знал, что способность ошибаться – это добродетель, и употребил ее для своих стратегических целей. За обедом женщины вполголоса беседовали о чем-то, и мне некоторое время казалось, что Сери передает Ларин мое требование. Но потом Ларин сказала, что ей нужно в главный корпус и оставила нас в столовой.
– Не хочешь сегодня во второй половине дня сходить в бассейн? – спросила Сери. – Развеешься!
– Ты ее спрашивала?
– Я же сказала – положись на меня.
Итак, я спокойно покинул ее и отправился в бассейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Почему?
– Только теперь… Я сказала тебе, что тебя сделали бессмертным. Но ты едва отреагировал на это.
– Эта рукопись на машинке? – спросил я.
– Да. Но ты же видел, что обычно Ларин работала с…
– Та рукопись, которую Ларин приносила с собой каждое утро?
– Да.
– Почему же тогда мне не позволили прочесть ее? Я написал ее до болезни, это информация о моей личности. Я должен прочитать ее!
– Ты только запутаешься. В ней нет никакого смысла, – это просто какие-то выдумки.
– Но если я написал это, то я точно разберусь.
– Питер, успокойся! – Сери раздраженно отвернулась, но уже через несколько мгновений схватила меня за руку. Ее ладони были влажными. – Рукопись сама по себе – пустяк, – сказала она. – Но она помогла нам сымпровизировать. Пока мы были вместе, еще до того, как попали на этот остров, ты кое-что рассказал мне о себе, и Общество Лотереи записало различные подробности. В рукописи есть несколько отправных точек. Из всего этого мы составили твою личность, но остались не совсем довольны.
– Я должен прочитать рукопись.
– Ларин не даст ее тебе. Во всяком случае, пока еще не даст.
– Но если ее написал я, то это моя собственность.
– Ты написал ее до лечения. – Сери посмотрела в темноту снаружи, откуда до нас доносился теплый аромат цветов. – Завтра утром я поговорю с ней.
Я сказал:
– Если мне действительно еще рано читать ее, может, ты расскажешь, о чем она?
– Это нечто вроде вымышленной автобиографии. Там говорится о тебе… о ком-то, носящем твое имя. Детство, школьные годы, отрочество, твоя семья…
– А что там вымышленного?
– Не могу сказать.
Я ненадолго задумался.
– Где я родился согласно этому тексту? В Джетре?
– Да.
– В рукописи она называется Джетрой?
Сери молчала.
– Или она названа «Лондоном»?
Сери молчала.
– Сери?!
– Ты назвал этот город «Лондон», но мы знаем, что речь идет о Джетре. Ты называл ее и по-другому.
– Как?!
– Не скажу, нельзя, – она наконец посмотрела на меня. – Откуда ты знаешь, что речь идет о Лондоне?
– Ты однажды проболталась, – я собирался рассказать ей о призрачных воспоминаниях из своего бреда, но мне почему-то показалось, что трудно будет самому говорить о своих сомнениях. – Ты знаешь, где это – Лондон?
– Конечно, нет. Ты же его выдумал!
– Какие другие названия я еще выдумал?
– Не знаю… Не могу вспомнить. Мы с Ларин пробежались по рукописи и постарались все перенести в знакомые места, но это было очень трудно.
– Тогда как много из того, чему вы меня обучили, правда?
– Максимально много. Когда ты выйдешь из клиники, то будешь как огурчик. Я хочу, чтобы ты был таким же, как и до лечения, но одним только желанием ничего не сделать. Ты – это то, чему мы с Ларин тебя научили.
– Этого-то я и боюсь, – сказал я Сери.
Я выглянул наружу. Лужайки, за ними – другие павильоны; в большей части павильонов было темно, но кое-где горел свет. Там спали мои коллеги по бессмертию, такие же огурчики. Сколько из них терзается такими же сомнениями? Понимают ли они, что их головы каким-то образом освободили от пыльных воспоминаний о прошлой жизни, и после чужие люди наполнили их новым, лучшим содержанием? Я боялся, что начну думать о том, что я продукт собственного духа и должен вести себя соответственно. Что сказала мне Ларин, прежде чем я обрел вкус? Пытались ли они с Сери так или иначе убедить меня, что я остался совершенно таким же, каким был до лечения? Как мне теперь все это узнать?
Единственным звеном, связующим меня с прошлым, была эта рукопись; я не смогу стать полноценным, пока не прочитаю собственное определение своего «я».
Луна слабо просвечивала сквозь дымку высоких облаков, сад клиники был неподвижным и одноцветным, как на черно-белом снимке. Сери и я бродили по лужайкам, по знакомым тропинкам, наслаждаясь умиротворяющей тишиной и мягким ночным воздухом, еще немного отодвигая миг возвращения в павильон.
Я сказал:
– Если я создал эту рукопись, я хочу прочитать ее. Думаю, это мое право.
– Тише! Я сделаю все возможное, чтобы ты получил ее. Хорошо?
– Да.
Мы бегло поцеловались на ходу, но между нами еще сохранялось легкое отчуждение.
После возвращения в павильон она сказала:
– Ты не можешь этого помнить, но перед все этой историей мы собирались посетить несколько островов. Ты все еще хочешь этого?
– Только ты и я?
– Да.
– А ты? Твое мнение обо мне не изменилось?
– Мне не нравятся твои короткие волосы, – сказала она и провела пальцами по моей отрастающей щетине.
Ночью, когда Сери спала возле меня, я не спал. На острове царили тишина и одиночество, с которыми я в известном смысле вырос. Картины внешнего мира, которые мне нарисовали Ларин и Сери, были картинами шума и деятельности. Корабли, движение на улицах переполненных городов. Я с любопытством слушал о городских бульварах Джетры и о теснящихся старых домишках Марисея. Я представлял себе, как устроен мир вокруг Коллажо; бесконечное Срединное море и бесчисленное множество островов. Представляя себе их, я создавал призрачные ландшафты, которые великолепно умел придумывать. Да, я мог отплыть с Коллажо в море и путешествовать с Сери с острова на остров, изучать виды, население и обычаи каждого острова, на который мы прибудем. Это был вызов моей силе воображения.
То, что я знал о внешнем мире, было подобно тому, что я знал о себе самом. С террасы павильона Сери могла показать мне соседние острова и назвать их, она приносила мне их карты и описывала их хозяйство, природу и обычаи, но пока я сам их не посетил, они оставались для меня просто далекими объектами, которые притягивали мое внимание.
Таким же был для себя и я: далеким объектом, обозначенным на карте, описанным и основательно изученным, но до сих пор так и непосещенным.
Но, прежде чем я покину остров Коллажо, я должен изучить свое «я».
Глава двадцатая
Утром пришла Ларин с приятным известием – через несколько дней я смогу покинуть клинику. Я поблагодарил ее, но обратил внимание на то, что она не достала рукопись. Если та и была у нее с собой, то оставалась в папке.
Несмотря на обеспокоенность, я продолжал работать с ней и Сери. Теперь я знал, что способность ошибаться – это добродетель, и употребил ее для своих стратегических целей. За обедом женщины вполголоса беседовали о чем-то, и мне некоторое время казалось, что Сери передает Ларин мое требование. Но потом Ларин сказала, что ей нужно в главный корпус и оставила нас в столовой.
– Не хочешь сегодня во второй половине дня сходить в бассейн? – спросила Сери. – Развеешься!
– Ты ее спрашивала?
– Я же сказала – положись на меня.
Итак, я спокойно покинул ее и отправился в бассейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68