А те-
перь — два предателя разом: старейшина рода и видный военачальник. И ведь они не просто предатели, остающиеся при всем том армянами, скверными армянами, но так или иначе — армянами, нет, они отступники, отрекшиеся от своей веры и народа. Поди-ка тут не бесись, не мечись в ярости! И он бесился и метался в ярости. Воображение рисовало ему, как молва идет по стране, проникает в города и селения, в каждую лачугу и хижину, как проклятия сыплются на всех без разбора Мамиконянов. Поди-ка тут не чести своего злосчастного пращура Мамгона! И он честил. А воображение рисовало, с какой легкостью позабудутся и все его победы вообще, и даже эта, самая последняя, по случаю которой столица еще ликует, — победа, которая сделала его имя знаменем, а его род — благословенным кумиром. Поди-ка тут не безумствуй! И он безумствовал. А воображение знай рисовало, как предаются забвению все подвиги Мамиконянов, как народ отступается от спарапета Ваче и его блистательной победы у Бычьеголовой горы над маскутским царем Санесаном, как втаптывают в грязь великие деяния его отцов и праот-цев. Поди-ка тут не кляни явившее тебя на свет материнское чрево! И он клял.
— Хочешь, не трону никого, — от всего сердца посочувствовал Васаку царь. — Чего только мы не глотали, проглотим и это.
— Нет, троих, — почему-то вспылил спарапет. — Троих, и точка. — И на сей раз он сам назвал имена: — Вардана, Ваана и Меружана.
И выбежал вон.Царь подошел к распахнутому окну, долго смотрел на помешавшийся от радости город и подумал, что время и бог отнюдь не с ним. Бог отвратил от армян свой лик. И если армяне питают еще надежду на спасение, пусть и призрачную, она, эта надежда, в том, что они покуда ничего не знают. И что бремя познания несет вместо них царь. Сколь же он будет горек, день узнавания!
В области Тайк, под стенами замка, именуемого Эрахани, го владелец Вардан разбил палатку и, нагой до пояса, мыл олову.Давненько уже не чувствовал он себя таким бодрым жизнерадостным. Ибо выяснилось, что вероотступничество не такая уж страшная вещь, как он полагал. К тому же он онял, что в этом мире все дозволено, от высочайшей добро-
детели до последней подлости, причем совершаемой не исподтишка, а в открытую, лишь бы имелось объяснение. Христа он не видывал и знать не знает, в кого веровал и от кого отрекся, зато солнце каждый день видит собственными глазами. Это раз. Что лучше, остаться христианином и распрощаться с жизнью или принять огнепоклонство и жить по-людски, как все ? Любопытно, сам-то он что бы сказал, Христос? Ежели он благоразумен, то сказал бы, что мешает нам. Другим, к примеру византийцам, может, и помогает, но армянам мешает. А ежели бы потребовал даже ценой жизни хранить верность ему одному, то какой же он после этого божий сын? Это два. И с чего это армянину чтить еврея Христа, по какому такому закону? Что это за божий сын, ежели он принадлежит определенному роду-племени? А вот у огня нет рода-племени. А у солнца нет рода-племени. Это уже три.
Но сколько бессонных ночей провел старейшина дома Мамиконянов Вардан, сколько маялся, ворочаясь под одеялом с боку на бок, сколько молился и призывал Христа на подмогу — ведь тот был пока что его божеством, — сколько напрягал, изводил, изнурял ум, прежде чем с превеликим трудом отыскал свои не приемлющие возражений доводы, да к тому же не один, а целых три.
Он услышал цокот копыт и конское ржание. Не распрямляясь, убрал упавшие на глаза волосы и увидел, что с холма спускается группа всадников. Среди них были Васак, Мушег и Самвел. Вардан намылил голову и подумал: брат, должно быть, едет читать ему душеспасительные нравоучения, но даже не предполагает, что старейшина рода отыскал три довода. Сколько бы Васак ни бранил его, сколько бы ни хаял, он, Вардан, все равно любит среднего брата. Так и знай, Васак: чем больше ты будешь поносить меня и оскорблять, тем больше я буду тебя любить. В пику тебе. Посмотрим, что ты противопоставишь этой любви.
Васак, Мушег и Самвел чуть поотстали, а воины с припрятанным под одеждой оружием пришпорили коней и, обнажив мечи, бросились на Вардана. Вардан ничего не понял, не успел отыскать ни объяснения, ни довода, только с ужасом почувствовал, что ему никогда уже не поднять головы. Вскрикнул и ничком упал в мыльную воду.
Сидевшая в замке женщина — она была на сносях — услыхала крик мужа и опрометью кинулась во двор. Тут же, на бегу, у нее начались схватки, и она родила мальчика, которого в память об отце нарекут Варданом.
Всадники к тому времени уже повернули вспять. Воины со смехом рассказывали друг другу что-то забавное. Про красотку Зармануи и про то, как она наставила рога мужу.
Мушег едва сдерживал слезы и каялся, что послушал двоюродного брата и вместе с ним украдкой последовал за отрядом спарапета. Собачий нюх у этого Самвела. Вечно он знает, что и где творится. Всюду сует нос и таскает за собой Мушега.
Мушег мечтал найти укромный уголок и выреветься. Однако Самвел поминутно пихал его в бок и бурчал под нос, что истинный защитник отечества не имеет права по-бабьи нюнить.
Самвел недоумевал, почему их с Мушегом уже не гонят из отряда. Должно быть, спарапет одумался и не хочет ехать к другому брату. Похоже, пролитая кровь остудила его решимость. Старику крупно повезло! Ну да ладно, с отцом он и сам поквитается. Без Вардана тот как без рук и не отважится на открытые действия. Самвел изгонит поганых магов, разрушит понастроенные отцом капища и заставит его коленопреклоненно вымаливать прощение у царя.
Что до Васака, то он чувствовал в душе ужасающую пустоту. И силился чем-то ее заполнить, одолеть убийственное безразличие, которое мало-помалу завладевало им и уравнивало все и вся. Теперь ему ничего не стоит переметнуться на сторону персов. Он может запросто примкнуть к византийцам. И может с таким же успехом сохранить верность царю. Между первым, вторым и третьим нет ни малейшей разницы. И еще он может заделаться краснобаем и трепаться о родине не хуже Самвела. Его так и подмывает попробовать. Вдобавок ко всему в голове промелькнула мысль навестить младшего брата и денек-другой погостить у того. Наконец выход был найден. Сам собой. Легко и просто, проще некуда. Без всяких усилий, не обдуманный загодя. Васак достал из кармана маленькие деревянные фигурки и одну за другой побросал в ущелье. И с того дня никому больше не подносил памятных подарков.
Историк повествует, что спарапет Васак сражался с персидскими полководцами Вином, Андиканом, Азаравухтом, Дмавундом Всемаканом, Гревшолумом, Гумандом Шапухом, Дехканом, Суреном Пахлавом, с начальником шахской стражи Зиком и многими, многими другими, разбил, разгромил негодяев и вышвырнул за пределы страны.
Но ни слова о деревянных фигурках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
перь — два предателя разом: старейшина рода и видный военачальник. И ведь они не просто предатели, остающиеся при всем том армянами, скверными армянами, но так или иначе — армянами, нет, они отступники, отрекшиеся от своей веры и народа. Поди-ка тут не бесись, не мечись в ярости! И он бесился и метался в ярости. Воображение рисовало ему, как молва идет по стране, проникает в города и селения, в каждую лачугу и хижину, как проклятия сыплются на всех без разбора Мамиконянов. Поди-ка тут не чести своего злосчастного пращура Мамгона! И он честил. А воображение рисовало, с какой легкостью позабудутся и все его победы вообще, и даже эта, самая последняя, по случаю которой столица еще ликует, — победа, которая сделала его имя знаменем, а его род — благословенным кумиром. Поди-ка тут не безумствуй! И он безумствовал. А воображение знай рисовало, как предаются забвению все подвиги Мамиконянов, как народ отступается от спарапета Ваче и его блистательной победы у Бычьеголовой горы над маскутским царем Санесаном, как втаптывают в грязь великие деяния его отцов и праот-цев. Поди-ка тут не кляни явившее тебя на свет материнское чрево! И он клял.
— Хочешь, не трону никого, — от всего сердца посочувствовал Васаку царь. — Чего только мы не глотали, проглотим и это.
— Нет, троих, — почему-то вспылил спарапет. — Троих, и точка. — И на сей раз он сам назвал имена: — Вардана, Ваана и Меружана.
И выбежал вон.Царь подошел к распахнутому окну, долго смотрел на помешавшийся от радости город и подумал, что время и бог отнюдь не с ним. Бог отвратил от армян свой лик. И если армяне питают еще надежду на спасение, пусть и призрачную, она, эта надежда, в том, что они покуда ничего не знают. И что бремя познания несет вместо них царь. Сколь же он будет горек, день узнавания!
В области Тайк, под стенами замка, именуемого Эрахани, го владелец Вардан разбил палатку и, нагой до пояса, мыл олову.Давненько уже не чувствовал он себя таким бодрым жизнерадостным. Ибо выяснилось, что вероотступничество не такая уж страшная вещь, как он полагал. К тому же он онял, что в этом мире все дозволено, от высочайшей добро-
детели до последней подлости, причем совершаемой не исподтишка, а в открытую, лишь бы имелось объяснение. Христа он не видывал и знать не знает, в кого веровал и от кого отрекся, зато солнце каждый день видит собственными глазами. Это раз. Что лучше, остаться христианином и распрощаться с жизнью или принять огнепоклонство и жить по-людски, как все ? Любопытно, сам-то он что бы сказал, Христос? Ежели он благоразумен, то сказал бы, что мешает нам. Другим, к примеру византийцам, может, и помогает, но армянам мешает. А ежели бы потребовал даже ценой жизни хранить верность ему одному, то какой же он после этого божий сын? Это два. И с чего это армянину чтить еврея Христа, по какому такому закону? Что это за божий сын, ежели он принадлежит определенному роду-племени? А вот у огня нет рода-племени. А у солнца нет рода-племени. Это уже три.
Но сколько бессонных ночей провел старейшина дома Мамиконянов Вардан, сколько маялся, ворочаясь под одеялом с боку на бок, сколько молился и призывал Христа на подмогу — ведь тот был пока что его божеством, — сколько напрягал, изводил, изнурял ум, прежде чем с превеликим трудом отыскал свои не приемлющие возражений доводы, да к тому же не один, а целых три.
Он услышал цокот копыт и конское ржание. Не распрямляясь, убрал упавшие на глаза волосы и увидел, что с холма спускается группа всадников. Среди них были Васак, Мушег и Самвел. Вардан намылил голову и подумал: брат, должно быть, едет читать ему душеспасительные нравоучения, но даже не предполагает, что старейшина рода отыскал три довода. Сколько бы Васак ни бранил его, сколько бы ни хаял, он, Вардан, все равно любит среднего брата. Так и знай, Васак: чем больше ты будешь поносить меня и оскорблять, тем больше я буду тебя любить. В пику тебе. Посмотрим, что ты противопоставишь этой любви.
Васак, Мушег и Самвел чуть поотстали, а воины с припрятанным под одеждой оружием пришпорили коней и, обнажив мечи, бросились на Вардана. Вардан ничего не понял, не успел отыскать ни объяснения, ни довода, только с ужасом почувствовал, что ему никогда уже не поднять головы. Вскрикнул и ничком упал в мыльную воду.
Сидевшая в замке женщина — она была на сносях — услыхала крик мужа и опрометью кинулась во двор. Тут же, на бегу, у нее начались схватки, и она родила мальчика, которого в память об отце нарекут Варданом.
Всадники к тому времени уже повернули вспять. Воины со смехом рассказывали друг другу что-то забавное. Про красотку Зармануи и про то, как она наставила рога мужу.
Мушег едва сдерживал слезы и каялся, что послушал двоюродного брата и вместе с ним украдкой последовал за отрядом спарапета. Собачий нюх у этого Самвела. Вечно он знает, что и где творится. Всюду сует нос и таскает за собой Мушега.
Мушег мечтал найти укромный уголок и выреветься. Однако Самвел поминутно пихал его в бок и бурчал под нос, что истинный защитник отечества не имеет права по-бабьи нюнить.
Самвел недоумевал, почему их с Мушегом уже не гонят из отряда. Должно быть, спарапет одумался и не хочет ехать к другому брату. Похоже, пролитая кровь остудила его решимость. Старику крупно повезло! Ну да ладно, с отцом он и сам поквитается. Без Вардана тот как без рук и не отважится на открытые действия. Самвел изгонит поганых магов, разрушит понастроенные отцом капища и заставит его коленопреклоненно вымаливать прощение у царя.
Что до Васака, то он чувствовал в душе ужасающую пустоту. И силился чем-то ее заполнить, одолеть убийственное безразличие, которое мало-помалу завладевало им и уравнивало все и вся. Теперь ему ничего не стоит переметнуться на сторону персов. Он может запросто примкнуть к византийцам. И может с таким же успехом сохранить верность царю. Между первым, вторым и третьим нет ни малейшей разницы. И еще он может заделаться краснобаем и трепаться о родине не хуже Самвела. Его так и подмывает попробовать. Вдобавок ко всему в голове промелькнула мысль навестить младшего брата и денек-другой погостить у того. Наконец выход был найден. Сам собой. Легко и просто, проще некуда. Без всяких усилий, не обдуманный загодя. Васак достал из кармана маленькие деревянные фигурки и одну за другой побросал в ущелье. И с того дня никому больше не подносил памятных подарков.
Историк повествует, что спарапет Васак сражался с персидскими полководцами Вином, Андиканом, Азаравухтом, Дмавундом Всемаканом, Гревшолумом, Гумандом Шапухом, Дехканом, Суреном Пахлавом, с начальником шахской стражи Зиком и многими, многими другими, разбил, разгромил негодяев и вышвырнул за пределы страны.
Но ни слова о деревянных фигурках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124