У входа в келью, сторожа ее обитателя, стояли два здоровенных монаха.Нерсес вошел и остановился, замер у стены, обомлело, зачарованно глядя на брата.Сидя в полумраке каменной кельи, на каменной скамье, Врик старательно выводил греческие слова на лежащей перед ним вощеной дощечке. Он до того поглощен был своим занятием, так глубоко, с головой погрузился в свое дело, что даже и не заметил святого владыку.
Лицо Нерсеса осветилось доброй улыбкой. Все его терзания, все заботы как рукой сняло. Небывалый покой осенил его душу, разлился по каждой жилочке тела.Он нашел утешение, полное утешение. Все его страдания были возмещены. И за это он беспредельно был благодарен Врику, готов был поклониться ему до земли.
Врик поднял глаза, увидел католикоса, но особого действия это не произвело на него. Он снова свесил голову над дощечкой, чтобы дописать начатое предложение до конца.
Потом опять посмотрел на Нерсеса, и какая-то вымученная кривая улыбка проступила на его осунувшемся лице.
Нерсес подошел поближе к брату и с затаенной дрожью в сердце прошептал чуть слышно:
— Ты счастлив, Врик?
Все с той же натянутой улыбкой приговоренного Врик молча кивнул ему в ответ.
— Ведь это хорошо, что ты читаешь, пишешь? Врик снова кивнул, на сей раз чуть поживее.
— Ты только греческим занимаешься или сирийским тоже? — ласково, поощрительно спросил Нерсес.
— И сирийским, тоже, - прошептал Врик, словно доверяя ему великую тайну.
— А жениться хочешь? Хочешь иметь свой дом, свой очаг? Семью, детишек?.. - спросил Нерсес прерывающимся От волнения голосом и с нетерпением ждал ответа.
Врик молчал, но в лице его что-то как будто ожило. Что-то прошлое, позабытое силилось пробудиться в нем, в глазах вот-вот уже пробивался прежний их блеск, и в горле поднимался, закипал голос, который еще мгновение — и вырвется, хлынет и разнесет и эту келью, и монастырские стены, сметет с пути и греческий, и сирийский, и всякую премудрость, и всякую святость, и католикоса Нерсеса, и стерегущих монахов... Сметет, рассеет все это счастье... Но нет, эта сила таилась так глубоко, отступила в такую даль и забвение, что, даже и не пробудясь еще, уже заглохла и онемела.
И снова последовал молчаливый кивок. Да, он хочет жениться. Хочет иметь семью. Жену, детей...
— Много детей, — прошептал он бесстрастно. И разразился беззвучным смехом.
Глава шестая
— Есть хочу, Айр-Мардпет!
Ничего он не хотел. Просто-напросто был вне себя от радости, наслаждался своей победой. Чем, собственно, это отличается от тех сражений, которые ведет против превосходящих вражеских полчищ спарапет Васак? По крайней мере, не значением. Отстранить католикоса от всего, что связано с Аршакаваном, суть половина успеха. Так-то оно так, но Ва-саковы победы очевидны и дают выгоду, красивы и впечатляющи, а в тяжких трудах добытые царевы победы, отгороженные от мира четырьмя стенами, не подлежат огласке. К тому же, если уж начистоту, Васак куда любимей в народе, нежели царь. Да и вообще спарапеты удачливее царей. Я не
отрицаю ни твоего таланта, ни отваги, ни преданности. Но что ни говори, есть в твоем деле что-то вроде актерства — этакая театральность, многоцветные знамена, ободряющий зов медных труб, ржание коней и цокот их подков, поблескивающие под солнцем мечи и шлемы... Даже в гибели на поле брани гораздо больше величия и мужественности, чем в смерти под какой-нибудь дворцовой колонной от пущенной из-за угла стрелы или от яда. Ну а после победы... Кто устилал мой путь коврами, кто осыпал меня цветами, кто самозабвенно возглашал здравицы в мою честь? Верно, устилали, осыпали, возглашали, но — вслед за тем, как это устраивали мои люди, а не стихийно, не от полноты чувств. Словом, тебе рукоплещут побольше моего. С тобою всегда праздник, со мною — будни. Знаешь, что меня утешает? Может статься, и ты мне завидуешь... Если хочешь, чтобы многолетняя наша приязнь осталась непоколебимой, завидуй мне, завидуй хоть немного. По-братски тебя прошу... Чтобы я и впредь мог тебя любить.
— Айр-Мардпет, распорядись отворить кладовые дворца и отправить в Аршакаван вдоволь продовольствия.
Едва Мардпет открыл рот — то ли осторожно возразить, то ли изъявить одобрение, — царь раздраженно повысил голос:
— Говорю, отправить в Аршакаван вдоволь продовольствия !
Только вот горечь поражения бременем ляжет на плечи Нерсесу. Не даст ему покоя. Подвигнет к отмщению. А такой мести нужно опасаться. Да и вообще после всякой победы следует быть настороже. Но, может, на этот раз Нерсес простит его, а? Боже ты мой, как было бы хорошо, если б простил! Как счастливо и покойно чувствовал бы себя царь. Может, его утихомирят деньги? А обширные угодья, которые я ему подарю? Царская казна понесет убытки, невозместимые убытки. Непомерно дорого заплачу я за эту победу. И победил ли я тебя, Нерсес? Сомнительно, ох как сомнительно. Ведь я же усиливаю, укрепляю твою власть, и в один прекрасный день твой авторитет начнет угрожать мне. Видишь, мы расставляли друг другу ловушки и оба угодили в них. Так что не таи камня за пазухой, и пусть он окончится вничью, этот поединок.
— Айр-Мардпет, скажи азату Ефрему, чтобы ждал меня. Я непременно выкрою время и сыграю с ним в шахматы. Только с ним и удается отдохнуть по-настоящему.
Живешь, живешь, подумал царь, и не знаешь, ради чего. Потом вдруг обнаруживаешь смысл своего существования. И дай бог, чтобы он не обернулся словесами, а обрел плоть и кровь. И возник бы Аршакаван, и родилась бы мысль — создать новую силу и опору с помощью обездоленных. А там, глядишь, выяснится, что, сам того не ведая и не сознавая, ты каждый свой шаг посвящал Аршакавану, смыслу своего существования, своей страсти, навязчивой своей идее. Положим, в чем-то ты уступил кому-то — сегодня ты вправе утверждать, что пошел на это во имя Аршакавана. Два наха-рара повздорили между собой, и, допустим, ты стал на сторону второго — опять-таки во имя Аршакавана. Все эти случаи, значительные и пустяковые, ты — ни дать ни взять усердная пчела — терпеливо собрал воедино, слепил друг с другом, скопил про запас, сопоставил, разложил по порядочку, и стоит из общей этой цепи изъять ничтожное с виду событьице — и Аршакавана не будет; нарушь в этой цепи последовательность — и Аршакавана не будет, пойми же ты, не будет Аршакавана.
Выходит... Вот так так!.. Выходит, я жил правильно... Вот уж не думал, не гадал... Ну конечно, коль скоро бесчисленные хитросплетения всех этих следствий и причин довели меня нынче до Аршакавана, стало быть, я жил верно. Открытие воистину неожиданное. Открытие, сделав которое впору разве что улыбнуться глуповатой улыбкой, испытать неловкость перед самим собой и — это в твои-то годы, при твоем положении и короне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124