Сведение счетов, которому нет оправдания, — вот что это такое. К последним схваткам на поле брани его также толкнули собственные интересы. Он давал бой не врагам страны, но врагам своей особы. А коль скоро враг становится твоим личным врагом — и только, значит, тебе нечего больше делать на престоле. Собирай манатки, прощайся со всеми (и заодно с собою) и ступай себе подобру-поздорову куда глаза глядят. Целей уже нет. И замыслов тоже. Все исчерпано и растрачено. Противопоставить этому царь и спарапет могут разве что безраздельную преданность, слепую веру и самозабвенную храбрость. Но не рядовые же они ратники, чтобы лишь тем и довольствоваться. Нужно прямо смотреть правде в глаза и во имя славного своего прошлого признать — их час пробил. Нужны свежие силы, способные породить новые идеи, указать путь. Плохо ли, хорошо ли, они — царь и спарапет — прошли свою дорогу до конца, и теперь их несостоятельность не принесет ничего, кроме вреда.
Может, прав был Гнел — человек должен знать, когда ему надлежит уйти, и найти в себе мужество вовремя уступить поприще другим? Уйти и умереть в укромном местечке, подобно старым, больным слонам, потому что смерть исполинов выдает тщету бытия и устрашает всякую живую тварь.
Нам не привелось вкусить сладость славы и власти. Мы трудились денно и нощно, не ведая сна и роздыха, не зная радости и утех, на нашу долю выпали одни только страдания да муки. Так чего ж нам глядеть вспять, что мы, собственно говоря, там, позади, оставили?
Пап, который бежал и укрылся в Византии, теперь уже взрослый юноша. Дай бог, чтобы мой урок не прошел для него даром, пусть он взойдет на престол не с пустыми руками и душой, но поставив перед собой цель. Ну а Мушег человек вполне здравомыслящий, он избавился от безрассудства юности. Дай бог, спарапет, чтобы он унаследовал твою отвагу и дар, и пусть оба они — Пап и Мушег — станут достойными нашими преемниками. Неужели нам не воздастся за наши страдания и муки, хотя бы в лице наших с тобой сыновей? Эти муки так велики, что сами порождают необходимость и неминуемость воздаяния. И наши дети, пусть они даже мало на что способны, просто вынуждены превзойти себя и по логике, как раз и проистекающей из моих и твоих страданий, воздать своим... чуть было не обмолвился, чуть не сказал — несчастным родителям. Но разве мы с тобой несчастны? Если уж начистоту, то мы прожили счастливую жизнь. Повернется у тебя язык утверждать противное?
...Персы захватили Арташат и такие города, как Тиграна-керт, Вагаршапат, Ервандашат, Заришат и Ван, разрушили в них крепостные стены, сожгли деревянные постройки, прочие же строения снесли, камня на камне не оставили, уничтожили подчистую. Увели в плен тысячи армян и евреев, которых поселили в Армении предки Аршака. Пленников собрали на развалинах Зареавана, и Шапух приказал всех взрослых мужчин бросить под ноги слонам, а детей и женщин посадить на кол. Жены бежавших нахараров и азатов были заключены в различные крепости, при этом Шапух выставил условие: если мужья не вернутся, чтобы служить царю царей, их жены примут мученическую смерть. Вслед за тем начались погромы церквей и насильное обращение армян в маздейскую веру. Повсюду как грибы вырастали капища, и огнепоклонство стало обязательным.
Царь и спарапет, непрерывно отступавшие из селения в селение, беженцы в собственной стране, каждодневно выслушивали эти горестные, леденящие кровь известия, молчали и сознавались тем самым в своем бессилии. Но однажды Васак не выдержал, спозаранок вошел без доклада в непритязательное жилище царя и прямо в дверях, как о великом открытии, заявил:
— Шапух прислал тебе соль. И запечатал своим перстнем. Речь шла о перстне-печатке с вправленным в него самоцветом. Тут значилось имя владельца и герб персидских шахов — вепрь. Запечатанная этим перстнем соль была символом наисвященнейшей, нерушимейшей клятвы.
Но разве они только-только получили запечатанную соль, разве не говорили многажды об этом, не обсуждали положение дел, не ругали ругательски коварный умысел нехристя Шапуха, не видели расставленных им ловушек и не решили отклонить его приглашение.
Царь и спарапет долго и пристально смотрели друг на друга, словно пытаясь прочесть чужие мысли. На миг в их взглядах даже проскользнула враждебность. По всей вероятности, они вполне друг друга поняли и утаить что-либо было уже невозможно. Этой-то очевидности, когда все ясно как божий день, они не сумели один другому простить. Потому что в одиночестве куда проще не смотреть правде в глаза. Вдвоем — труднее. И они мешали друг другу, каждый читал на лице собеседника то, что тщательно скрывал от себя. И наверное, им обоим хотелось расстаться, разойтись, не становиться взаимной обузой, чтобы кто-нибудь из них не сказал вслух того, о чем думал второй.
Вдруг царь и спарапет, один — высокий, крупный, другой — невзрачный, не вышедший ростом, крепко обнялись. И хотя им вместе предстояло проделать долгий путь до Тизбона и вынести множество испытаний, они отчего-то предпочли попрощаться загодя. Как царь и спарапет. И непременно здесь, на родине.
Власть в стране перешла, по сути дела, в руки царицы Парандзем. Она послала спарапета Мушега в Византию — убедить императора помочь Папу войсками, чтобы завладеть армянским престолом. Нерсее, потрясенный армавирской резней и совсем было собравшийся возвратиться в деревню, присоединился по просьбе царицы к посольству спарапета. Он очень и очень надеялся, что по воцарении Папа вновь получит сан католикоса, возглавит разоренную армянскую церковь и до конца осуществит свою человеколюбивую просветительскую миссию. А Парандзем, собрав около одиннадцати тысяч азатов и стараясь избежать столкновения с персами, укрепилась в Артагерсе.
Артагерс находился на левом берегу Аракса, на горном склоне, и был обнесен тройной зубчатой крепостной стеной с островерхими башнями. Эту крепость, одну из наиболее неприступных в Армении, с трех сторон окружали непроходимые отвесные скалы, с четвертой же стороны зияло глубокое ущелье. В крепости имелось два подземных хода, один из которых вел к склону горы, а другой спускался в ущелье.
В слободе за первой стеной жили воины, во второй слободе, где бросалось в глаза обилие мастерских, — простой люд, а за третьей стеной — царица и знать.Вскоре персы осадили Артагерс, разбили стан вдоль ущелья и застряли там на год. Однако покорить крепость силой оружия не удалось.Меружан Арцруни, который, подыскав оправдание своим действиям, вконец разнуздался и тем самым лишил это оправдание всякого смысла, — Меружан Арцруни, желая запугать Парандзем, пошел на неслыханное преступление. Он приказал заточенной в городской цитадели Вана княгине Амазаспуи, урожденной княжне Мамиконян и жене бежавшего в Византию нахарара Гарегина Рштуни, под страхом смерти перейти в огнепоклонство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Может, прав был Гнел — человек должен знать, когда ему надлежит уйти, и найти в себе мужество вовремя уступить поприще другим? Уйти и умереть в укромном местечке, подобно старым, больным слонам, потому что смерть исполинов выдает тщету бытия и устрашает всякую живую тварь.
Нам не привелось вкусить сладость славы и власти. Мы трудились денно и нощно, не ведая сна и роздыха, не зная радости и утех, на нашу долю выпали одни только страдания да муки. Так чего ж нам глядеть вспять, что мы, собственно говоря, там, позади, оставили?
Пап, который бежал и укрылся в Византии, теперь уже взрослый юноша. Дай бог, чтобы мой урок не прошел для него даром, пусть он взойдет на престол не с пустыми руками и душой, но поставив перед собой цель. Ну а Мушег человек вполне здравомыслящий, он избавился от безрассудства юности. Дай бог, спарапет, чтобы он унаследовал твою отвагу и дар, и пусть оба они — Пап и Мушег — станут достойными нашими преемниками. Неужели нам не воздастся за наши страдания и муки, хотя бы в лице наших с тобой сыновей? Эти муки так велики, что сами порождают необходимость и неминуемость воздаяния. И наши дети, пусть они даже мало на что способны, просто вынуждены превзойти себя и по логике, как раз и проистекающей из моих и твоих страданий, воздать своим... чуть было не обмолвился, чуть не сказал — несчастным родителям. Но разве мы с тобой несчастны? Если уж начистоту, то мы прожили счастливую жизнь. Повернется у тебя язык утверждать противное?
...Персы захватили Арташат и такие города, как Тиграна-керт, Вагаршапат, Ервандашат, Заришат и Ван, разрушили в них крепостные стены, сожгли деревянные постройки, прочие же строения снесли, камня на камне не оставили, уничтожили подчистую. Увели в плен тысячи армян и евреев, которых поселили в Армении предки Аршака. Пленников собрали на развалинах Зареавана, и Шапух приказал всех взрослых мужчин бросить под ноги слонам, а детей и женщин посадить на кол. Жены бежавших нахараров и азатов были заключены в различные крепости, при этом Шапух выставил условие: если мужья не вернутся, чтобы служить царю царей, их жены примут мученическую смерть. Вслед за тем начались погромы церквей и насильное обращение армян в маздейскую веру. Повсюду как грибы вырастали капища, и огнепоклонство стало обязательным.
Царь и спарапет, непрерывно отступавшие из селения в селение, беженцы в собственной стране, каждодневно выслушивали эти горестные, леденящие кровь известия, молчали и сознавались тем самым в своем бессилии. Но однажды Васак не выдержал, спозаранок вошел без доклада в непритязательное жилище царя и прямо в дверях, как о великом открытии, заявил:
— Шапух прислал тебе соль. И запечатал своим перстнем. Речь шла о перстне-печатке с вправленным в него самоцветом. Тут значилось имя владельца и герб персидских шахов — вепрь. Запечатанная этим перстнем соль была символом наисвященнейшей, нерушимейшей клятвы.
Но разве они только-только получили запечатанную соль, разве не говорили многажды об этом, не обсуждали положение дел, не ругали ругательски коварный умысел нехристя Шапуха, не видели расставленных им ловушек и не решили отклонить его приглашение.
Царь и спарапет долго и пристально смотрели друг на друга, словно пытаясь прочесть чужие мысли. На миг в их взглядах даже проскользнула враждебность. По всей вероятности, они вполне друг друга поняли и утаить что-либо было уже невозможно. Этой-то очевидности, когда все ясно как божий день, они не сумели один другому простить. Потому что в одиночестве куда проще не смотреть правде в глаза. Вдвоем — труднее. И они мешали друг другу, каждый читал на лице собеседника то, что тщательно скрывал от себя. И наверное, им обоим хотелось расстаться, разойтись, не становиться взаимной обузой, чтобы кто-нибудь из них не сказал вслух того, о чем думал второй.
Вдруг царь и спарапет, один — высокий, крупный, другой — невзрачный, не вышедший ростом, крепко обнялись. И хотя им вместе предстояло проделать долгий путь до Тизбона и вынести множество испытаний, они отчего-то предпочли попрощаться загодя. Как царь и спарапет. И непременно здесь, на родине.
Власть в стране перешла, по сути дела, в руки царицы Парандзем. Она послала спарапета Мушега в Византию — убедить императора помочь Папу войсками, чтобы завладеть армянским престолом. Нерсее, потрясенный армавирской резней и совсем было собравшийся возвратиться в деревню, присоединился по просьбе царицы к посольству спарапета. Он очень и очень надеялся, что по воцарении Папа вновь получит сан католикоса, возглавит разоренную армянскую церковь и до конца осуществит свою человеколюбивую просветительскую миссию. А Парандзем, собрав около одиннадцати тысяч азатов и стараясь избежать столкновения с персами, укрепилась в Артагерсе.
Артагерс находился на левом берегу Аракса, на горном склоне, и был обнесен тройной зубчатой крепостной стеной с островерхими башнями. Эту крепость, одну из наиболее неприступных в Армении, с трех сторон окружали непроходимые отвесные скалы, с четвертой же стороны зияло глубокое ущелье. В крепости имелось два подземных хода, один из которых вел к склону горы, а другой спускался в ущелье.
В слободе за первой стеной жили воины, во второй слободе, где бросалось в глаза обилие мастерских, — простой люд, а за третьей стеной — царица и знать.Вскоре персы осадили Артагерс, разбили стан вдоль ущелья и застряли там на год. Однако покорить крепость силой оружия не удалось.Меружан Арцруни, который, подыскав оправдание своим действиям, вконец разнуздался и тем самым лишил это оправдание всякого смысла, — Меружан Арцруни, желая запугать Парандзем, пошел на неслыханное преступление. Он приказал заточенной в городской цитадели Вана княгине Амазаспуи, урожденной княжне Мамиконян и жене бежавшего в Византию нахарара Гарегина Рштуни, под страхом смерти перейти в огнепоклонство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124