Будь они в родной деревне, музыканты взобрались бы на крышу невестиного дома и, наигрывая развеселую мелодию,
зазывали бы сельчан. Но в этом чужом огромном городе ни у той, ни у другой стороны почти не было друзей и близких. А без гостей — что за свадьба? И вот, сопровождаемые одним из родичей новобрачной, музыканты бродили по улицам, подходили к первому попавшемуся дому, играли и приглашали на свадьбу...
Гостями на свадьбе Ашхен оказались сплошь незнакомые люди. Даже подружками невесты, которые должны были искупать ее, одеть, заплести косы, напевая при этом то веселые, то грустные песни, — даже подружками невесты стали посторонние.
Мало того что невинную девушку, выросшую под крылышком у отца и матери, забирали из родительского дома, — вдобавок чужие бессердечные женщины, колдуя над ней, просеивали муку — символ плодородия. Столько напросеива-ли муки, что Ашхен несколько лет сряду никак не беременела. Сеяльщицы накидывали на голову и на посудину красные покрывала, чтобы будущая сноха была стыдливой и покорной. И делали все это в полном молчании, чтобы она молчала и не трепала попусту языком.
Не буду покорной, не буду молчать, не буду — и кончено, возмутилась девушка, решив, что окружена врагами и что это не обычный обряд, а заговор взрослых против нее. Пускай Артавазд оглохнет от моей болтовни. Что ни скажет, не послушаюсь, не подчинюсь, гори он огнем. Так она с самого начала настропалила себя против мужа — своего ровесника, верзилы с' рябым лицом.
Артавазд тоже с первого дня невзлюбил ее. Удальцы со стороны невесты, воспользовавшись ротозейством дружек, тайком пробрались к жениху в дом и стащили Артаваздову шапку. А это — величайший позор для всякого мужчины. Родители жениха потеряли голову, перепугавшись, как бы соперники ворожбой не лишили их сына мужской силы.
В первую же брачную ночь Ашхен и Артавазд подрались на супружеском ложе. Причем решающее значение в стычке возымели длинные ногти девушки и ее пылкий, непокорный нрав, который заставил верзилу жениха спасовать.
Так началась и точно так же продолжалась их совместная жизнь. Артавазд сполна расквитался за неудачу. Ежевечерне, словно взамен ужина, избивал жену, а уж потом укладывался с ней в постель.
Ночь была для Ашхен адом. Она мечтала о лете, когда дни удлиняются и солнце, единственный ее друг, долго-долго сияет на голубом небосводе.Она не могла не полюбить Бакура. Он стал в ее жизни
чем-то вроде солнца. Бакур торговал на рынке стеклянными украшениями: бусами, серьгами, ожерельями, браслетами. Она купила у него столько побрякушек, что не знала потом, куда их девать.
Днем прихорашивалась, а вечером, когда должен был вернуться муж, снимала обновки и прятала подальше от его глаз. Не хотела казаться ему красивой. Не хотела ходить перед ним в купленных у Бакура серьгах и бусах. Впрочем, угрюмый муж и без того не обращал на нее внимания.
Бакур начал изготовлять для нее украшения особо. Забросив прочие свои дела, в ущерб заработку, часами напролет корпел над какой-нибудь брошью, покуда не убеждался, что его руки создали совершенство..
В отличие от Ашхениного мужа Бакур был улыбчив и словоохотлив, в его глазах светилась жизнь и обещание чего-то неведомого; легкий и проворный, не в пример неповоротливому Артавазду, он в противоположность неряхе мужу тщательно и ладно одевался. Ростом он уступал долговязому Артавазду. Даже это казалось ей преимуществом.
Как-то Бакур предложил ей взять несколько побрякушек даром, но Ашхен не согласилась. Бакур попытался настоять, однако Ашхен упрямилась. Наконец она все-таки чуток уступила и уплатила за покупку со скидкой. Следующая покупка обошлась ей и того дешевле. Но платить она платила всегда, пускай мало, лишь бы имелась какая-то символическая цена.
Оба понимали, что это признания в склонности и любви, признания, на которые одна сторона была щедра и которых другая сторона покамест себе не дозволяла. Сопротивлялась. Правда, сопротивление слабело, шло на убыль, однако же Ашхен еще не сдалась окончательно.
Она боялась, как бы чего не стряслось. Ежели, не приведи бог, прознают, ее опозорят и ославят, один из помощников градоправителя, самый среди них отвратительный, притащит ее на площадь и, карая за блуд, отрежет перед глазеющей толпой ее длинные косы.
Этого помощника все боялись как огня. Завидев человека с прямыми жесткими волосами, люди разбегались кто куда, от греха подальше. Детей стращали его именем. Ашхен была уверена, что, если их с Бакуром разоблачат, она непременно угодит к нему в руки. Пускай даже ей повезет и ее делом займется какой-нибудь другой помощник, тот, самый ненавистный, костьми ляжет и добьется, чтобы преступницу передали ему.
А бросать мужа и разводиться запрещалось законом. Хочешь не хочешь - влачи свой крест до скончания века, с отвращением и мукой претерпевай тягостные ночи и, глядя в потолок, считай минуты до восхода солнца.
Нет, в Аршакаване, как и повсюду, никто не имел права на расторжение брака.А ведь сколько народу убежало из родных мест и пришло в Аршакаван, чтобы избавиться от постылых мужей и жен, сколько народу нашло приют в гостеприимном этом городе, сколько влюбленных соединилось здесь.
Ну, а если ты женился как раз здесь — здесь, в этом свободном городе, и здесь стал несчастным, если здесь полюбил снова, если так близка и осязаема возможность исправить ошибку и обрести счастье?
Нет, в Аршакаване, как и повсюду, никто не имел права на расторжение брака.Но Ашхен не ведала смирения, чувства бурлили в ней, сметали преграды и вырывались на божий свет. Прилагая отчаянные усилия, она оплетала себя путами, а потом быстрехонько и ловко высвобождалась из них. Решала не ка-зать больше на рынок носу, выбросить бесчисленные Баку-ровы стекляшки, с головой окунуться в домашние дела и в суете постирушек и стряпни позабыть обо всем. И бежала на рынок. Покупала задешево новые украшения. И понимала, что эти украшения не чета прочим, редкостно красивы и необычайно нежны и что предназначены они одной-един-ственной женщине. Для нее они становились дороже золота и яхонтов. Так ли уж важно, стеклянные это подвески или жемчужные, важно, что ты испытываешь, надевая их, — ведь полно людей, купающихся в золоте, которое не доставляет им ни малейшей радости.
И она взяла его украшения задаром. Задаром! В тот день в отдаленном и безлюдном предместье города они стали мужем и женой; брачное ложе им заменил стог сена, музыкантов — щебетанье птиц, а кумовьев и свойственников, подруг и дружек заменили они сами, мужчина и женщина.
И Ашхен почудилось, будто она только теперь изведала трепет первой ночи, только теперь пережила сладостную телесную боль — священное начало вечной любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
зазывали бы сельчан. Но в этом чужом огромном городе ни у той, ни у другой стороны почти не было друзей и близких. А без гостей — что за свадьба? И вот, сопровождаемые одним из родичей новобрачной, музыканты бродили по улицам, подходили к первому попавшемуся дому, играли и приглашали на свадьбу...
Гостями на свадьбе Ашхен оказались сплошь незнакомые люди. Даже подружками невесты, которые должны были искупать ее, одеть, заплести косы, напевая при этом то веселые, то грустные песни, — даже подружками невесты стали посторонние.
Мало того что невинную девушку, выросшую под крылышком у отца и матери, забирали из родительского дома, — вдобавок чужие бессердечные женщины, колдуя над ней, просеивали муку — символ плодородия. Столько напросеива-ли муки, что Ашхен несколько лет сряду никак не беременела. Сеяльщицы накидывали на голову и на посудину красные покрывала, чтобы будущая сноха была стыдливой и покорной. И делали все это в полном молчании, чтобы она молчала и не трепала попусту языком.
Не буду покорной, не буду молчать, не буду — и кончено, возмутилась девушка, решив, что окружена врагами и что это не обычный обряд, а заговор взрослых против нее. Пускай Артавазд оглохнет от моей болтовни. Что ни скажет, не послушаюсь, не подчинюсь, гори он огнем. Так она с самого начала настропалила себя против мужа — своего ровесника, верзилы с' рябым лицом.
Артавазд тоже с первого дня невзлюбил ее. Удальцы со стороны невесты, воспользовавшись ротозейством дружек, тайком пробрались к жениху в дом и стащили Артаваздову шапку. А это — величайший позор для всякого мужчины. Родители жениха потеряли голову, перепугавшись, как бы соперники ворожбой не лишили их сына мужской силы.
В первую же брачную ночь Ашхен и Артавазд подрались на супружеском ложе. Причем решающее значение в стычке возымели длинные ногти девушки и ее пылкий, непокорный нрав, который заставил верзилу жениха спасовать.
Так началась и точно так же продолжалась их совместная жизнь. Артавазд сполна расквитался за неудачу. Ежевечерне, словно взамен ужина, избивал жену, а уж потом укладывался с ней в постель.
Ночь была для Ашхен адом. Она мечтала о лете, когда дни удлиняются и солнце, единственный ее друг, долго-долго сияет на голубом небосводе.Она не могла не полюбить Бакура. Он стал в ее жизни
чем-то вроде солнца. Бакур торговал на рынке стеклянными украшениями: бусами, серьгами, ожерельями, браслетами. Она купила у него столько побрякушек, что не знала потом, куда их девать.
Днем прихорашивалась, а вечером, когда должен был вернуться муж, снимала обновки и прятала подальше от его глаз. Не хотела казаться ему красивой. Не хотела ходить перед ним в купленных у Бакура серьгах и бусах. Впрочем, угрюмый муж и без того не обращал на нее внимания.
Бакур начал изготовлять для нее украшения особо. Забросив прочие свои дела, в ущерб заработку, часами напролет корпел над какой-нибудь брошью, покуда не убеждался, что его руки создали совершенство..
В отличие от Ашхениного мужа Бакур был улыбчив и словоохотлив, в его глазах светилась жизнь и обещание чего-то неведомого; легкий и проворный, не в пример неповоротливому Артавазду, он в противоположность неряхе мужу тщательно и ладно одевался. Ростом он уступал долговязому Артавазду. Даже это казалось ей преимуществом.
Как-то Бакур предложил ей взять несколько побрякушек даром, но Ашхен не согласилась. Бакур попытался настоять, однако Ашхен упрямилась. Наконец она все-таки чуток уступила и уплатила за покупку со скидкой. Следующая покупка обошлась ей и того дешевле. Но платить она платила всегда, пускай мало, лишь бы имелась какая-то символическая цена.
Оба понимали, что это признания в склонности и любви, признания, на которые одна сторона была щедра и которых другая сторона покамест себе не дозволяла. Сопротивлялась. Правда, сопротивление слабело, шло на убыль, однако же Ашхен еще не сдалась окончательно.
Она боялась, как бы чего не стряслось. Ежели, не приведи бог, прознают, ее опозорят и ославят, один из помощников градоправителя, самый среди них отвратительный, притащит ее на площадь и, карая за блуд, отрежет перед глазеющей толпой ее длинные косы.
Этого помощника все боялись как огня. Завидев человека с прямыми жесткими волосами, люди разбегались кто куда, от греха подальше. Детей стращали его именем. Ашхен была уверена, что, если их с Бакуром разоблачат, она непременно угодит к нему в руки. Пускай даже ей повезет и ее делом займется какой-нибудь другой помощник, тот, самый ненавистный, костьми ляжет и добьется, чтобы преступницу передали ему.
А бросать мужа и разводиться запрещалось законом. Хочешь не хочешь - влачи свой крест до скончания века, с отвращением и мукой претерпевай тягостные ночи и, глядя в потолок, считай минуты до восхода солнца.
Нет, в Аршакаване, как и повсюду, никто не имел права на расторжение брака.А ведь сколько народу убежало из родных мест и пришло в Аршакаван, чтобы избавиться от постылых мужей и жен, сколько народу нашло приют в гостеприимном этом городе, сколько влюбленных соединилось здесь.
Ну, а если ты женился как раз здесь — здесь, в этом свободном городе, и здесь стал несчастным, если здесь полюбил снова, если так близка и осязаема возможность исправить ошибку и обрести счастье?
Нет, в Аршакаване, как и повсюду, никто не имел права на расторжение брака.Но Ашхен не ведала смирения, чувства бурлили в ней, сметали преграды и вырывались на божий свет. Прилагая отчаянные усилия, она оплетала себя путами, а потом быстрехонько и ловко высвобождалась из них. Решала не ка-зать больше на рынок носу, выбросить бесчисленные Баку-ровы стекляшки, с головой окунуться в домашние дела и в суете постирушек и стряпни позабыть обо всем. И бежала на рынок. Покупала задешево новые украшения. И понимала, что эти украшения не чета прочим, редкостно красивы и необычайно нежны и что предназначены они одной-един-ственной женщине. Для нее они становились дороже золота и яхонтов. Так ли уж важно, стеклянные это подвески или жемчужные, важно, что ты испытываешь, надевая их, — ведь полно людей, купающихся в золоте, которое не доставляет им ни малейшей радости.
И она взяла его украшения задаром. Задаром! В тот день в отдаленном и безлюдном предместье города они стали мужем и женой; брачное ложе им заменил стог сена, музыкантов — щебетанье птиц, а кумовьев и свойственников, подруг и дружек заменили они сами, мужчина и женщина.
И Ашхен почудилось, будто она только теперь изведала трепет первой ночи, только теперь пережила сладостную телесную боль — священное начало вечной любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124