К сожалению, я не шизофреник и не поэт, я слишком трезвый человек. У меня никогда не болит голова. Я не знаю, что такое насморк. Хворившы тифом или инфлюэнца, я никогда не маячил. Опьянев, я не теряю сознание. Железным ломом я должен пробивать слой льда, отделяющий подсознательное от сознания. Я привык воспринимать подсознательное, не гася света, не в сумерках, а при полном солнечным сиянием, в четких контурах логических и рациональных категорий.
Я должен увидеть эту женщину еще раз, Я прихожу к улице, идущей под горой. Я заметил: женщина обратила справа! Видимо так: на расстоянии я вижу ее. Я иду за ней. Я начинаю навздоганяты ее.
Вот она переходит с этой стороны на другую сторону. Она переступает через рельсы трамвайных путей, проложенной под горой. Теперь она идет аллейке с молодой посадкой кленов вдоль склона горы.
Мне четко видно ее стройную фигуру на фоне горы, поросшей серо бурьяном, ее красные на высоких каблуках ботинки, ясные чулки, узкую парусиновую юбку, белую кофточку с кружевными рукавами и ясножовте тяжелое волосы, собранные на затылке в высокую прическу.
В ней все очень просто! Возможно, что эта изысканная, художественная простота есть самое главное в том впечатлении, которое остается от нее.
Я хотел видеть, возможно, надо было слышать. Слышно, но что? .. Возможно, я до сих пор шел ошибочной тропинке. Надо было искать не зрительного, а слухового образа, не малярного, а музыкального. Границы, где первый превращается в другую.
Я смотрю на женщину, на серебряную наготу выпуклого склона горы, почерневшим металлом старой сасанидских чаши встает передо мной, и на спрагнилих устах своих я чувствую горький привкус, как от степного, пылью припорошенные полыни. Кто скажет, откуда и почему пришла ко мне эта тоска и окутала сердце и сжала грудь, тоска, не именуется, что появляется незваная, омрачает и гасит радость света?
Над дальним гребнем высокой горы, над крышами домов и верхушками деревьев, зеленой полосой протянулись наверху, ползла, закрывая небо, темная грозовая туча.
Вдруг сверху сорвался предгрозовую вихрь и понесся низом, срывая с деревьев листья, вздымая пыль на серой брусчатке улицы и желтый на аллейке песок.
Женщина, склонив голову, торопливо ускорила шаги.
Но я знаю: ветер пронесет над городом облака, развеет дождь.
Грозы не будет! ..
И тут возникла музыка!
Такт за тактом рождалась мелодия. Она рождалась из предгрозовой тревоги, с вихря, снявшийся в далеких просторах степи, пронисшись над зелеными полями пшеницы.
Все читче и читче, все полнее и насыщеннее звучат звуки. Несется музыкальная река мира ... Я погружаюсь в нее, я растворяюсь в ней. Еще мгновение, еще немного и я вспомню мелодию, вхоплю звуки, узнаю их, узнаю ту музыкальную фразу, с разрозненных звуков и отдельных тактов вырастает во мне и вокруг меня пока в смутных и неокреслених отрывках.
Я смотрю на золотую сияние волос женщины, на красные каблуки ее ботинок, на стройную озабоченного фигура, и с середины меня из глубины памяти, из чувства полынно терпкости, с тоски, что родилась, неизвестно откуда придя ко мне, в последнем напряжении воли, выныривают несколько тактов, очень прозрачных и простиx.
Они прозвучали, отодвигая в сторону сомнительную тревогу невнятных упоминаний, подобных на пятна. Я знуздав шаткое неуверенность, еще смущало меня. Я узнал их. Это они.Это такты, состоящие в определенную, четкую и внятную музыкальную фразу.
И тогда, когда из разрозненных отдельных тактов сложилась музыкальная фраза, у меня уже не было никакого сомнения: именно здесь в этой музыкальной фразе - корни моих сегодняшних поисков, моих сих пор до конца не освидомлених впечатлений.
Я повторяю снова и снова музыкальную фразу. Теперь я знаю, откуда она:
- Это ляйтмотив со Второй симфонии Шиманивського! Да, это из нее! Это ляйтмотив Второй, «экстатической» симфонии Шиманивського, насыщенной пламенем страсти, принесшей молодому автору признание и мировую славу, выдвинула композитора сразу в передовой строй величайших мастеров.
- Да-ра, ра-ра, ра-ра!
Я повторяю одну за другой варияции ляйтмотиву, основной темой которого является эта очень простая и прозрачная фраза, представшая во мне, когда я, глядя на эту женщину, пытался выяснить себе, почему, при первом впечатлении от нее, мне показалось, что я ее знаю.
Ляйтмотив говорит о пылком и непосредственное чувство любви, построенное на степень экстаза, способные сжечь, потрясти, захватить и не насытить.
Музыкальное чувство просыпается вместе со зрительным, сочетается с ним, переплетается, перекрывает его, овладевает им. Это мелодия, которую я вижу. Это зрительный образ, который я слышу это любовь, раскрывается одновременно в слуховом и зрительном восприятии.
Там на расстоянии впереди меня идет женщина, которую я слышу. Да, это она. Это ее походка, ее стройная осанка, золото ее белокурых волос, темная синева глаз - синие васильки в пшенице!, Быстрые торопливые шаги. И голос ее, которым она мне тогда ответила на паперти:
- Вы ошиблись, гражданин! Я вас не знаю. Такой звонкий, гибкий и глубокий голос Я не колеблюсь сейчас. Теперь я вполне уверен, и ничто не может поколебать моей уверенности Эта мелодия - это она. Это она, эта женщина, которую я здесь так неожиданно встретил, любовь к которой определило объединении этой музыкальной темы. Ею, этой женщиной, лишь им и никем другим згучить каждая варияция ляйтмотиву.
Я в восторге от этого открытия. Мне хочется бить в барабаны, трубить в трубы, прыгать, бежать. Я должен с кем поделиться своим открытием, кому рассказать, что случилось.
- Но почему прежде не ей?
3 мне человек не только меняющихся настроений, но и таких же внезапных поступков. Решено - сделано. Я навздоганяю ее. И иду рядом с ней. Я вижу сложи тяжелое волосы, зачесанные вверх, высокие виска прямого лба, легкую розовость смуглых щек, узкий, четко очерченный нос, темно-синие цвет ее глаз.
У меня нет никаких сомнений. Я представляю себе: он, высокий и широкоплечий, еще свойственно юноша, так же, как я, шел когда рядом с ней, нога в ногу и смотрел, жадный, нетерпеливый, возбужденный, в темную синеву ее глаз. И у него тогда возникли эти прозрачные и простые такты, что говорят о жаворонков в небе, о темносиние васильки между колосьями дозрелой пшеницы, о облако, поднимается на небосклоне и о предгрозовую вихрь, который неизбежно сорвется и пронесется над полями, степи, им и ней.
Немного перед ней, опередив ее на полшага, склоняясь над ней, я говорю:
- Простите! Я очень прошу простить. Я понимаю: с моей стороны это совершенно некорректно, почти дико. Я веду, как истинный нахал, подхожу к вам на улице и обращаюсь к вам.Я для вас вполне незнакомая особа, но я хотел бы, чтобы вы не приняли это за плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Я должен увидеть эту женщину еще раз, Я прихожу к улице, идущей под горой. Я заметил: женщина обратила справа! Видимо так: на расстоянии я вижу ее. Я иду за ней. Я начинаю навздоганяты ее.
Вот она переходит с этой стороны на другую сторону. Она переступает через рельсы трамвайных путей, проложенной под горой. Теперь она идет аллейке с молодой посадкой кленов вдоль склона горы.
Мне четко видно ее стройную фигуру на фоне горы, поросшей серо бурьяном, ее красные на высоких каблуках ботинки, ясные чулки, узкую парусиновую юбку, белую кофточку с кружевными рукавами и ясножовте тяжелое волосы, собранные на затылке в высокую прическу.
В ней все очень просто! Возможно, что эта изысканная, художественная простота есть самое главное в том впечатлении, которое остается от нее.
Я хотел видеть, возможно, надо было слышать. Слышно, но что? .. Возможно, я до сих пор шел ошибочной тропинке. Надо было искать не зрительного, а слухового образа, не малярного, а музыкального. Границы, где первый превращается в другую.
Я смотрю на женщину, на серебряную наготу выпуклого склона горы, почерневшим металлом старой сасанидских чаши встает передо мной, и на спрагнилих устах своих я чувствую горький привкус, как от степного, пылью припорошенные полыни. Кто скажет, откуда и почему пришла ко мне эта тоска и окутала сердце и сжала грудь, тоска, не именуется, что появляется незваная, омрачает и гасит радость света?
Над дальним гребнем высокой горы, над крышами домов и верхушками деревьев, зеленой полосой протянулись наверху, ползла, закрывая небо, темная грозовая туча.
Вдруг сверху сорвался предгрозовую вихрь и понесся низом, срывая с деревьев листья, вздымая пыль на серой брусчатке улицы и желтый на аллейке песок.
Женщина, склонив голову, торопливо ускорила шаги.
Но я знаю: ветер пронесет над городом облака, развеет дождь.
Грозы не будет! ..
И тут возникла музыка!
Такт за тактом рождалась мелодия. Она рождалась из предгрозовой тревоги, с вихря, снявшийся в далеких просторах степи, пронисшись над зелеными полями пшеницы.
Все читче и читче, все полнее и насыщеннее звучат звуки. Несется музыкальная река мира ... Я погружаюсь в нее, я растворяюсь в ней. Еще мгновение, еще немного и я вспомню мелодию, вхоплю звуки, узнаю их, узнаю ту музыкальную фразу, с разрозненных звуков и отдельных тактов вырастает во мне и вокруг меня пока в смутных и неокреслених отрывках.
Я смотрю на золотую сияние волос женщины, на красные каблуки ее ботинок, на стройную озабоченного фигура, и с середины меня из глубины памяти, из чувства полынно терпкости, с тоски, что родилась, неизвестно откуда придя ко мне, в последнем напряжении воли, выныривают несколько тактов, очень прозрачных и простиx.
Они прозвучали, отодвигая в сторону сомнительную тревогу невнятных упоминаний, подобных на пятна. Я знуздав шаткое неуверенность, еще смущало меня. Я узнал их. Это они.Это такты, состоящие в определенную, четкую и внятную музыкальную фразу.
И тогда, когда из разрозненных отдельных тактов сложилась музыкальная фраза, у меня уже не было никакого сомнения: именно здесь в этой музыкальной фразе - корни моих сегодняшних поисков, моих сих пор до конца не освидомлених впечатлений.
Я повторяю снова и снова музыкальную фразу. Теперь я знаю, откуда она:
- Это ляйтмотив со Второй симфонии Шиманивського! Да, это из нее! Это ляйтмотив Второй, «экстатической» симфонии Шиманивського, насыщенной пламенем страсти, принесшей молодому автору признание и мировую славу, выдвинула композитора сразу в передовой строй величайших мастеров.
- Да-ра, ра-ра, ра-ра!
Я повторяю одну за другой варияции ляйтмотиву, основной темой которого является эта очень простая и прозрачная фраза, представшая во мне, когда я, глядя на эту женщину, пытался выяснить себе, почему, при первом впечатлении от нее, мне показалось, что я ее знаю.
Ляйтмотив говорит о пылком и непосредственное чувство любви, построенное на степень экстаза, способные сжечь, потрясти, захватить и не насытить.
Музыкальное чувство просыпается вместе со зрительным, сочетается с ним, переплетается, перекрывает его, овладевает им. Это мелодия, которую я вижу. Это зрительный образ, который я слышу это любовь, раскрывается одновременно в слуховом и зрительном восприятии.
Там на расстоянии впереди меня идет женщина, которую я слышу. Да, это она. Это ее походка, ее стройная осанка, золото ее белокурых волос, темная синева глаз - синие васильки в пшенице!, Быстрые торопливые шаги. И голос ее, которым она мне тогда ответила на паперти:
- Вы ошиблись, гражданин! Я вас не знаю. Такой звонкий, гибкий и глубокий голос Я не колеблюсь сейчас. Теперь я вполне уверен, и ничто не может поколебать моей уверенности Эта мелодия - это она. Это она, эта женщина, которую я здесь так неожиданно встретил, любовь к которой определило объединении этой музыкальной темы. Ею, этой женщиной, лишь им и никем другим згучить каждая варияция ляйтмотиву.
Я в восторге от этого открытия. Мне хочется бить в барабаны, трубить в трубы, прыгать, бежать. Я должен с кем поделиться своим открытием, кому рассказать, что случилось.
- Но почему прежде не ей?
3 мне человек не только меняющихся настроений, но и таких же внезапных поступков. Решено - сделано. Я навздоганяю ее. И иду рядом с ней. Я вижу сложи тяжелое волосы, зачесанные вверх, высокие виска прямого лба, легкую розовость смуглых щек, узкий, четко очерченный нос, темно-синие цвет ее глаз.
У меня нет никаких сомнений. Я представляю себе: он, высокий и широкоплечий, еще свойственно юноша, так же, как я, шел когда рядом с ней, нога в ногу и смотрел, жадный, нетерпеливый, возбужденный, в темную синеву ее глаз. И у него тогда возникли эти прозрачные и простые такты, что говорят о жаворонков в небе, о темносиние васильки между колосьями дозрелой пшеницы, о облако, поднимается на небосклоне и о предгрозовую вихрь, который неизбежно сорвется и пронесется над полями, степи, им и ней.
Немного перед ней, опередив ее на полшага, склоняясь над ней, я говорю:
- Простите! Я очень прошу простить. Я понимаю: с моей стороны это совершенно некорректно, почти дико. Я веду, как истинный нахал, подхожу к вам на улице и обращаюсь к вам.Я для вас вполне незнакомая особа, но я хотел бы, чтобы вы не приняли это за плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52