Казалось, он не реагировал.
Как и все, мы пили водку с щербатых стаканов и запивали ее пивом. Мы ели подозрительное варево, что называлось «солянкой». «Половой» в широкой и длинной кумачовой рубашке навыпуск, подпоясанный узким ремешком, поставил перед нами на стол тарелку с колбасой и вторую с плоским, вымоченной в уксус фиолетовым селедкой. Соленые огурцы завершали непритязательное меню этого открытого ночью притона. Я наткнув на вилку кусок колбасы. Я колебался. У меня хватило мужества взять его к губам, но я не решался проглотить. Я встал со своего стула и сказал: «Извините, я на минуту» Я пошел выплюнуть непрожеванный кусок в темный угол трактирных зале. Там пахло влажной плесенью и мочой. Стоял загаженный фикус.Сотвращением я выплюнул изо рта жвачку мяса.
Линник ел торопясь, жадно и много. Он набивал рот большими кусками, спешил глотать, давился пищей. Он сидел, низко склонившись над тарелкой. Забыв обо всем на свете, отсутствует ко всему, что происходило вокруг, он погрузился в пищу. Его рыжую бородку, залитый пивом, засоряли крошки еды. Скрученными пальцами, не отрываясь от еды, наложенной на разрисованную чертеж тарелку, он, не глядя, ощупью искал на столе стакан с водкой или кружку пива.
Было видно, что он очень проголодался и ослаб. Кто знает, сколько времени прошло с тех пор, как он ел в последний раз! Может, он уже несколько дней не выходил из дома, запершись в мастерской, в мрачном настроении истерической одчайдушносты, самозаперечливо отдан труда. Так едят босяки в притонов портовых городов, когда наконец дорвуться до еды.
Предыдущее голодовки он компенсировал прожорливостью. Сегодня ночью он наверстывал то, чего не доел вчера и не доест завтра. Вздрагивала бородка. Дрожали пальцы, вцепившись в костяные колодку вилки, беспомощно и растерянно он суетился на своем стуле.
Я смотрел на него с удивлением и ужасом. Я представлял себе беспомощность его одиночества, и во мне проснулось чувство отчаяния. Я наглядно воспринимал нелюбимый хаос неустроенного его жизни.
Мы вышли. Все так же неподвижно и беззгучно доносилось сумеречное свет ночи. Окружающая тишина предавала, что все еще продолжалась ночь. Линник опьянел от выпитой водки и поxитувався. Мы не прошли и нескольких шагов, как ему стало плохо. Бледный и изнеможении опустив голову, Линник стоял, опираясь рукой о стенку дома Он широко роззявлював рта и тяжело xрипив.
Полицейский, который стоял на углу Морской, подошел к нам. Он с укором посмотрел на нас и поучительно заметил, что господам так не должно делать. Тогда, потребовал, чтобы мы шли на отрезвление в полицейской участка. Я заявил, что мы не пойдем. Он настаивал, ссылаясь на «порядок». Я выругался. Он взялся за свисток, чтобы засюрчаты.
Раздраженный, я сказал, что Линник «его превосходительство», и решительным тоном приказа на «ты» сказал:
- Позови извозчика!
Это произвело на него впечатление. Это был тон, к которому он привык, тон, которым с ним говорили все «выше», что для него были богами, и каким он разговаривал со всеми «ниже», что для них он был абсолютным воплощением абсолютной власти.
Он призвал извозчика.Спомощью полицейского и извозчика мы усадили обморок Ленника на коляске. Мы тронулись. Я поддерживал Ленника, который сползал с сиденья вниз. Ноги в рваных изношенных сапогах беспомощно торчали и тилипалися за бортом пролетки.
Полицейский по привычке вытянулся и взял «под козырек». Он впервые в жизни видел «его превосходительство», носящий элегантный цилиндер и сапоги, похожие на босяцьки сапоги и вместо соседнего на Мойке «Медведя», предпочитает напиться пьяным в трактире для извозчиков.
Чтобы закончить описание Ленника, должен добавить, что он одевался совершенно случайно, как случится. Он не учитывал свой облик и меньше. Он мог носить одинаково: старый ширококрылая шляпу, сельский, мужицкая шляпа, английский, лучшей марки цилиндер, дорогие, новейших фасона ботинки, купленные во время заграничного путешествия где-нибудь в Париже, Стокгольме или Царьграде, обычные смазанные сапоги, которые он купил где-то на ярмарки в Златополя или Конотопе. Все зависело исключительно от случая. Ярмарочные сапоги могли сполучуватися с цилиндром, ляковани ботинки с ободранными штанишками. Обстоятельства его трагического, похожего на катастрофу конца загальнознани, чтобы я нуждался останавливаться здесь на них подробнее. О них много писали в свое время в газетах. О них всегда упоминается в его жизнеописаниях, в монографиях, посвященных его творчеству.
Как и Николай Сапунов, Линник утонул в Финском заливе. Утонул или утопился? Это остается до сих пор загадкой. Здесь возможны различные предположения, и нельзя, однако, ничего сказать определенного.
Летом 1911 года он однажды уехал из Петербурга в Куоккала. Посетил Илью Репина в его «Пенатаx. Побывал у Леонида Андреева, у которого обедал и с которым пил. Тогда зашел в Корнея Чуковского и поругался с ним. После того его видели на вокзале, он был один, имел насумрений и сосредоточенный вид, сидел за столом в буфете и пил.
Вечером вместо вернуться в Петербург, пошел к морю, взял рыбацкой лодки и выплыл на простор.
Черный профиль лодки подобного на гроб, четко викреслювався на червоножовтий поверхности плоского моря. Он греб, ритмично наклоняясь, поднимая и погружая весла в расплавленную жидкость золота. Недвижимое солнце стояло на горизонте. Небо сияло той же краской, что и море: бесконтурных сплошной поток золотого света, но словно сквозь какой бледный дымку вуалево занавеску, что ослабляла все тона.
Линник составил весла. Он поднялся. Он выпрямился. Он раскрыл руки.Сберега это была как мелкая черта черного креста.
И тогда ... Кто знает, здесь возможны совершенно отличные предположения. Возможно, пошатнулся лодку. Возможно, он, выпрямившись, поскользнулся на сыром днище лодки и, упав, не удержался.
Никакого крика, никакого прошения о спасение не донеслось до берега. Или все произошло слишком далеко, чтобы что-то услышать? ..
Прошла какая невловлювана миг. Быстрым торопливые шаги неслышно прошла Доля. Черная фигура человека, выпрямилась над лодкой, неожиданно исчезла в красном пламени моря. На поверхности качался черный тяжелый лодку. По зеркальному стеклу воды неторопливо расходились круги. Круг за кругом.
Линникового трупа не нашли. Вероятно подводное течение вынесла его тело далеко в глубины Балтийского моря.
Погиб мастер, осталась творчество. В истории украинского искусства Линник занимает свое и выдающееся место. Его имя обычно вспоминают рядом с именем Нарбута. В этом есть несомненная рация, но только с той точки зрения, что оба эти Мастера, так непохожи в существе своем друг на друга, одинаково победили как в себе лично, так и в своем творчестве народнические традиции пейзажного этнографизма, спертого на чувства, на сантиментально чувствительное отношение к украинскому народу и природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Как и все, мы пили водку с щербатых стаканов и запивали ее пивом. Мы ели подозрительное варево, что называлось «солянкой». «Половой» в широкой и длинной кумачовой рубашке навыпуск, подпоясанный узким ремешком, поставил перед нами на стол тарелку с колбасой и вторую с плоским, вымоченной в уксус фиолетовым селедкой. Соленые огурцы завершали непритязательное меню этого открытого ночью притона. Я наткнув на вилку кусок колбасы. Я колебался. У меня хватило мужества взять его к губам, но я не решался проглотить. Я встал со своего стула и сказал: «Извините, я на минуту» Я пошел выплюнуть непрожеванный кусок в темный угол трактирных зале. Там пахло влажной плесенью и мочой. Стоял загаженный фикус.Сотвращением я выплюнул изо рта жвачку мяса.
Линник ел торопясь, жадно и много. Он набивал рот большими кусками, спешил глотать, давился пищей. Он сидел, низко склонившись над тарелкой. Забыв обо всем на свете, отсутствует ко всему, что происходило вокруг, он погрузился в пищу. Его рыжую бородку, залитый пивом, засоряли крошки еды. Скрученными пальцами, не отрываясь от еды, наложенной на разрисованную чертеж тарелку, он, не глядя, ощупью искал на столе стакан с водкой или кружку пива.
Было видно, что он очень проголодался и ослаб. Кто знает, сколько времени прошло с тех пор, как он ел в последний раз! Может, он уже несколько дней не выходил из дома, запершись в мастерской, в мрачном настроении истерической одчайдушносты, самозаперечливо отдан труда. Так едят босяки в притонов портовых городов, когда наконец дорвуться до еды.
Предыдущее голодовки он компенсировал прожорливостью. Сегодня ночью он наверстывал то, чего не доел вчера и не доест завтра. Вздрагивала бородка. Дрожали пальцы, вцепившись в костяные колодку вилки, беспомощно и растерянно он суетился на своем стуле.
Я смотрел на него с удивлением и ужасом. Я представлял себе беспомощность его одиночества, и во мне проснулось чувство отчаяния. Я наглядно воспринимал нелюбимый хаос неустроенного его жизни.
Мы вышли. Все так же неподвижно и беззгучно доносилось сумеречное свет ночи. Окружающая тишина предавала, что все еще продолжалась ночь. Линник опьянел от выпитой водки и поxитувався. Мы не прошли и нескольких шагов, как ему стало плохо. Бледный и изнеможении опустив голову, Линник стоял, опираясь рукой о стенку дома Он широко роззявлював рта и тяжело xрипив.
Полицейский, который стоял на углу Морской, подошел к нам. Он с укором посмотрел на нас и поучительно заметил, что господам так не должно делать. Тогда, потребовал, чтобы мы шли на отрезвление в полицейской участка. Я заявил, что мы не пойдем. Он настаивал, ссылаясь на «порядок». Я выругался. Он взялся за свисток, чтобы засюрчаты.
Раздраженный, я сказал, что Линник «его превосходительство», и решительным тоном приказа на «ты» сказал:
- Позови извозчика!
Это произвело на него впечатление. Это был тон, к которому он привык, тон, которым с ним говорили все «выше», что для него были богами, и каким он разговаривал со всеми «ниже», что для них он был абсолютным воплощением абсолютной власти.
Он призвал извозчика.Спомощью полицейского и извозчика мы усадили обморок Ленника на коляске. Мы тронулись. Я поддерживал Ленника, который сползал с сиденья вниз. Ноги в рваных изношенных сапогах беспомощно торчали и тилипалися за бортом пролетки.
Полицейский по привычке вытянулся и взял «под козырек». Он впервые в жизни видел «его превосходительство», носящий элегантный цилиндер и сапоги, похожие на босяцьки сапоги и вместо соседнего на Мойке «Медведя», предпочитает напиться пьяным в трактире для извозчиков.
Чтобы закончить описание Ленника, должен добавить, что он одевался совершенно случайно, как случится. Он не учитывал свой облик и меньше. Он мог носить одинаково: старый ширококрылая шляпу, сельский, мужицкая шляпа, английский, лучшей марки цилиндер, дорогие, новейших фасона ботинки, купленные во время заграничного путешествия где-нибудь в Париже, Стокгольме или Царьграде, обычные смазанные сапоги, которые он купил где-то на ярмарки в Златополя или Конотопе. Все зависело исключительно от случая. Ярмарочные сапоги могли сполучуватися с цилиндром, ляковани ботинки с ободранными штанишками. Обстоятельства его трагического, похожего на катастрофу конца загальнознани, чтобы я нуждался останавливаться здесь на них подробнее. О них много писали в свое время в газетах. О них всегда упоминается в его жизнеописаниях, в монографиях, посвященных его творчеству.
Как и Николай Сапунов, Линник утонул в Финском заливе. Утонул или утопился? Это остается до сих пор загадкой. Здесь возможны различные предположения, и нельзя, однако, ничего сказать определенного.
Летом 1911 года он однажды уехал из Петербурга в Куоккала. Посетил Илью Репина в его «Пенатаx. Побывал у Леонида Андреева, у которого обедал и с которым пил. Тогда зашел в Корнея Чуковского и поругался с ним. После того его видели на вокзале, он был один, имел насумрений и сосредоточенный вид, сидел за столом в буфете и пил.
Вечером вместо вернуться в Петербург, пошел к морю, взял рыбацкой лодки и выплыл на простор.
Черный профиль лодки подобного на гроб, четко викреслювався на червоножовтий поверхности плоского моря. Он греб, ритмично наклоняясь, поднимая и погружая весла в расплавленную жидкость золота. Недвижимое солнце стояло на горизонте. Небо сияло той же краской, что и море: бесконтурных сплошной поток золотого света, но словно сквозь какой бледный дымку вуалево занавеску, что ослабляла все тона.
Линник составил весла. Он поднялся. Он выпрямился. Он раскрыл руки.Сберега это была как мелкая черта черного креста.
И тогда ... Кто знает, здесь возможны совершенно отличные предположения. Возможно, пошатнулся лодку. Возможно, он, выпрямившись, поскользнулся на сыром днище лодки и, упав, не удержался.
Никакого крика, никакого прошения о спасение не донеслось до берега. Или все произошло слишком далеко, чтобы что-то услышать? ..
Прошла какая невловлювана миг. Быстрым торопливые шаги неслышно прошла Доля. Черная фигура человека, выпрямилась над лодкой, неожиданно исчезла в красном пламени моря. На поверхности качался черный тяжелый лодку. По зеркальному стеклу воды неторопливо расходились круги. Круг за кругом.
Линникового трупа не нашли. Вероятно подводное течение вынесла его тело далеко в глубины Балтийского моря.
Погиб мастер, осталась творчество. В истории украинского искусства Линник занимает свое и выдающееся место. Его имя обычно вспоминают рядом с именем Нарбута. В этом есть несомненная рация, но только с той точки зрения, что оба эти Мастера, так непохожи в существе своем друг на друга, одинаково победили как в себе лично, так и в своем творчестве народнические традиции пейзажного этнографизма, спертого на чувства, на сантиментально чувствительное отношение к украинскому народу и природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52