Слабо! Слабо! Сразу видно, что слабо, достаточно взглянуть на лица присяжных. Я прошу занести в протокол мое заявление. После этого он может сделать заявление и доказать юридически, что формально он не принадлежал к банде. Он был их юристом. Слабо! Слабо! Всем известно, как присяжные любят юридические уловки.
«Оставив в стороне юридические формальности, вы были гангстером, так или нет? Вместе с „Пивным Бароном“ Тэккером, уголовником-рецидивистом, вместе с Джо-Фазаном Минчем, уголовником-рецидивистом, вместе с Лео Минчем, имевшим привод за бутлегерство? Так или не так? Говорите правду. Вы принесли присягу. Вы поклялись на Библии. Вспомните вашу присягу и скажите — разве это неправда?»
Уилок выпрямился. Он заставил себя на минуту не думать ни о чем и сидел, уставясь на чашку, которую держал в руке. Внезапно он ощутил тяжесть револьвера, полученного от Джонстона еще утром. Револьвер лежал в боковом кармане пиджака.
«Да, — подумал он. — Я — гангстер с револьвером в кармане».
Он ждал, что им овладеет страх. Он сам назвал себя так, и это была правда. Ему казалось, что он потеряет голову, вскочит, отшвырнет чашку с кофе, выбежит из ресторана и опрометью бросится по улицам на вокзал. На какой вокзал? На любой. Нет, не на вокзал. На вокзале его, быть может, уже поджидают. На шоссе — ловить машины. Стоять на дороге и, подняв большой палец вверх, выпрашивать, чтобы его вывезли из города в грузовике, в кузове грузовика, и прятаться под мешками при проездах через заставы.
Уилок увидел свое бледное, испуганное лицо, выглядывающее из-под мешков, и едва не рассмеялся. Не от кого ему прятаться. Тэккер пока ничего не сделал. Очень может быть, что он даже и не знает ничего о Лео.
Уилок вдруг заметил, что не чувствует страха. Он все так же крепко держал чашку с кофе. Поставив ее на стол, он приложил руку к сердцу. Сердце билось часто, но это просто от волнения и, может быть, еще от жалости к Лео. Лео был унылый, раздражительный человек, но чем-то он нравился Уилоку.
Генри перевел дух. Ему было жаль Лео, — вот и все, и он был немного взволнован, — вот и все, — оттого, что не мог предугадать, на что решится Тэккер.
Вот что Дорис уже успела сделать для Уилока. Она вывела его из душевного кризиса и приостановила начавшийся в нем процесс самопроверки.
Уилок застал Тэккера разгуливающим по квартире в носках и нижней сорочке. В воздухе висела густая пелена табачного дыма и пахло виски. В столовой было с десяток пепельниц — все набитые до краев обожженными спичками, пеплом, окурками сигарет и сигар. Вся мебель была засыпана пеплом: пепел сыпался из пепельниц, кучками лежал на полированном дереве. Две пустых и три початых бутылки виски стояли на столе среди целой батареи бутылок из-под содовой; рядом стояло ведерко с водой, в котором плавали кусочки льда. Тэккер, по-видимому, был один.
— У вас тут, я вижу, собиралось целое общество, — сказал Генри.
— Куча народу. А теперь я ложусь спать, — томно сказал Тэккер. Лицо его осунулось, глаза смыкались. — Это тянется с самого утра, — сказал он. — Сейчас приму ванну, побреюсь и чистенький лягу в постель. Усну как убитый, ручаюсь вам.
Уилок улыбнулся.
— Это доказывает, что у вас совесть нечиста, — сказал он.
— Что именно?
— Бритье и ванна.
— Неужели? — Тэккер в упор посмотрел на Уилока. — Кто это говорит?
— Ученые так говорят, психологи.
— Да? Это полезно знать. Ну, что у вас, выкладывайте. Я рад вас видеть, мне нужно вам кое-что сказать, но прежде выкладывайте, с чем вы пришли.
Уилок протянул ему газету.
Тэккер не взял газеты.
— Видел, — сказал он.
— Вот с этим я и пришел.
— Ну так садитесь. — Тэккер оглядел комнату. — Черт! — сказал он. — Как гостиная в третьеразрядном заведении.
Уилок выбрал себе кресло, поглубже уселся в него и закинул ногу за ногу. Он сидел спокойно, удобно развалясь в кресле с таким видом, славно приготовился слушать что-то очень занимательное, но щека у него начала дергаться.
Тэккер подошел к столику, стоявшему у стены, и принялся искать чистые стаканы. Чистых не оказалось. Тэккер взял два первых попавшихся, сунул их в ведерко с растаявшим льдом, зачерпнул воды, поболтал ее в стаканах и выплеснул на ковер. Потом налил виски.
— Содовой больше нет, — сказал он.
Уилок ничего не ответил, и Тэккер сел рядом с ним и протянул ему стакан. Он сидел на краешке стула, наклонившись к Уилоку.
— Я скажу вам, чем я занимался целый день, — сказал Тэккер. — Я думал сказать вам завтра, но из-за этого вот, — он указал на газету, — хорошо, что вы пришли сегодня. Из-за этого мне придется поспешить. — Он отхлебнул виски, подержал во рту и пополоскал рот, прежде чем проглотить. — Я столько пил сегодня, что уже потерял вкус, — оказал он. — И никогда еще в жизни я столько не говорил. Начал говорить с семи утра, и во рту у меня еще ни крошки не было, один сэндвич съел за целый день. Сколько сейчас времени? Часа два, три?
Уилок молча показал ему свои часы.
— Не вижу, — сказал Тэккер. — Я без очков.
— Двадцать минут пятого. И кто же вас слушал?
— Сейчас скажу.
— Я только этого и жду.
Тэккер с минуту глядел на него, и Уилок спокойно встретил его взгляд, не опуская глаз, и выдержал его, и в конце концов Тэккер сдался и отвел глаза.
— Знаете, — сказал Тэккер, — что-то становится прохладно. — Он встал, отхлебнул еще виски, поставил стакан и потер свои голые до локтя руки. — Сейчас, — сказал он. — Я только что-нибудь накину. — И ушел в спальню.
Уилок сидел и ждал. Он не переменил позы. В комнате было тепло, даже душно. Танкеру просто нужен был предлог, чтобы взять что-то из спальни. Что такое собирается он сказать, если ему понадобился револьвер? Уилок спокойно задал себе этот вопрос, но ум его заметался, как кролик, между личными впечатлениями о Танкере и рассказами про Тэккера, и изображением гангстеров в книгах и фильмах. Он обнаружил, что больше склонен верить тому, что видел в фильмах, чем своим наблюдениям над Тэккером, но все же принудил себя остаться на месте. Он сидел, весь напрягшись, глубоко уйдя в кресло, слегка покачивая ногой, закинутой за ногу, и чувствовал, как дрожат у него руки. Дрожь передавалась стакану, и он видел, что стакан тоже слегка дрожит.
Тэккер возвратился в пиджаке, надетом поверх нижней сорочки. Револьвер лежал в боковом кармане.
— Здесь слишком рано выключают отопление, — сказал он.
Уилок улыбнулся, чтобы остановить тик. Улыбка заставила его лукаво склонить голову набок, а лукаво склонив голову, он неожиданно для самого себя сказал:
— По правде говоря, я только что хотел попросить вас открыть окно — такая здесь жара.
Тэккер долго, как показалось Уилоку, молчал. Лицо у него было сонное, глаза полузакрыты.
— Вы, как моя жена, — сказал он наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
«Оставив в стороне юридические формальности, вы были гангстером, так или нет? Вместе с „Пивным Бароном“ Тэккером, уголовником-рецидивистом, вместе с Джо-Фазаном Минчем, уголовником-рецидивистом, вместе с Лео Минчем, имевшим привод за бутлегерство? Так или не так? Говорите правду. Вы принесли присягу. Вы поклялись на Библии. Вспомните вашу присягу и скажите — разве это неправда?»
Уилок выпрямился. Он заставил себя на минуту не думать ни о чем и сидел, уставясь на чашку, которую держал в руке. Внезапно он ощутил тяжесть револьвера, полученного от Джонстона еще утром. Револьвер лежал в боковом кармане пиджака.
«Да, — подумал он. — Я — гангстер с револьвером в кармане».
Он ждал, что им овладеет страх. Он сам назвал себя так, и это была правда. Ему казалось, что он потеряет голову, вскочит, отшвырнет чашку с кофе, выбежит из ресторана и опрометью бросится по улицам на вокзал. На какой вокзал? На любой. Нет, не на вокзал. На вокзале его, быть может, уже поджидают. На шоссе — ловить машины. Стоять на дороге и, подняв большой палец вверх, выпрашивать, чтобы его вывезли из города в грузовике, в кузове грузовика, и прятаться под мешками при проездах через заставы.
Уилок увидел свое бледное, испуганное лицо, выглядывающее из-под мешков, и едва не рассмеялся. Не от кого ему прятаться. Тэккер пока ничего не сделал. Очень может быть, что он даже и не знает ничего о Лео.
Уилок вдруг заметил, что не чувствует страха. Он все так же крепко держал чашку с кофе. Поставив ее на стол, он приложил руку к сердцу. Сердце билось часто, но это просто от волнения и, может быть, еще от жалости к Лео. Лео был унылый, раздражительный человек, но чем-то он нравился Уилоку.
Генри перевел дух. Ему было жаль Лео, — вот и все, и он был немного взволнован, — вот и все, — оттого, что не мог предугадать, на что решится Тэккер.
Вот что Дорис уже успела сделать для Уилока. Она вывела его из душевного кризиса и приостановила начавшийся в нем процесс самопроверки.
Уилок застал Тэккера разгуливающим по квартире в носках и нижней сорочке. В воздухе висела густая пелена табачного дыма и пахло виски. В столовой было с десяток пепельниц — все набитые до краев обожженными спичками, пеплом, окурками сигарет и сигар. Вся мебель была засыпана пеплом: пепел сыпался из пепельниц, кучками лежал на полированном дереве. Две пустых и три початых бутылки виски стояли на столе среди целой батареи бутылок из-под содовой; рядом стояло ведерко с водой, в котором плавали кусочки льда. Тэккер, по-видимому, был один.
— У вас тут, я вижу, собиралось целое общество, — сказал Генри.
— Куча народу. А теперь я ложусь спать, — томно сказал Тэккер. Лицо его осунулось, глаза смыкались. — Это тянется с самого утра, — сказал он. — Сейчас приму ванну, побреюсь и чистенький лягу в постель. Усну как убитый, ручаюсь вам.
Уилок улыбнулся.
— Это доказывает, что у вас совесть нечиста, — сказал он.
— Что именно?
— Бритье и ванна.
— Неужели? — Тэккер в упор посмотрел на Уилока. — Кто это говорит?
— Ученые так говорят, психологи.
— Да? Это полезно знать. Ну, что у вас, выкладывайте. Я рад вас видеть, мне нужно вам кое-что сказать, но прежде выкладывайте, с чем вы пришли.
Уилок протянул ему газету.
Тэккер не взял газеты.
— Видел, — сказал он.
— Вот с этим я и пришел.
— Ну так садитесь. — Тэккер оглядел комнату. — Черт! — сказал он. — Как гостиная в третьеразрядном заведении.
Уилок выбрал себе кресло, поглубже уселся в него и закинул ногу за ногу. Он сидел спокойно, удобно развалясь в кресле с таким видом, славно приготовился слушать что-то очень занимательное, но щека у него начала дергаться.
Тэккер подошел к столику, стоявшему у стены, и принялся искать чистые стаканы. Чистых не оказалось. Тэккер взял два первых попавшихся, сунул их в ведерко с растаявшим льдом, зачерпнул воды, поболтал ее в стаканах и выплеснул на ковер. Потом налил виски.
— Содовой больше нет, — сказал он.
Уилок ничего не ответил, и Тэккер сел рядом с ним и протянул ему стакан. Он сидел на краешке стула, наклонившись к Уилоку.
— Я скажу вам, чем я занимался целый день, — сказал Тэккер. — Я думал сказать вам завтра, но из-за этого вот, — он указал на газету, — хорошо, что вы пришли сегодня. Из-за этого мне придется поспешить. — Он отхлебнул виски, подержал во рту и пополоскал рот, прежде чем проглотить. — Я столько пил сегодня, что уже потерял вкус, — оказал он. — И никогда еще в жизни я столько не говорил. Начал говорить с семи утра, и во рту у меня еще ни крошки не было, один сэндвич съел за целый день. Сколько сейчас времени? Часа два, три?
Уилок молча показал ему свои часы.
— Не вижу, — сказал Тэккер. — Я без очков.
— Двадцать минут пятого. И кто же вас слушал?
— Сейчас скажу.
— Я только этого и жду.
Тэккер с минуту глядел на него, и Уилок спокойно встретил его взгляд, не опуская глаз, и выдержал его, и в конце концов Тэккер сдался и отвел глаза.
— Знаете, — сказал Тэккер, — что-то становится прохладно. — Он встал, отхлебнул еще виски, поставил стакан и потер свои голые до локтя руки. — Сейчас, — сказал он. — Я только что-нибудь накину. — И ушел в спальню.
Уилок сидел и ждал. Он не переменил позы. В комнате было тепло, даже душно. Танкеру просто нужен был предлог, чтобы взять что-то из спальни. Что такое собирается он сказать, если ему понадобился револьвер? Уилок спокойно задал себе этот вопрос, но ум его заметался, как кролик, между личными впечатлениями о Танкере и рассказами про Тэккера, и изображением гангстеров в книгах и фильмах. Он обнаружил, что больше склонен верить тому, что видел в фильмах, чем своим наблюдениям над Тэккером, но все же принудил себя остаться на месте. Он сидел, весь напрягшись, глубоко уйдя в кресло, слегка покачивая ногой, закинутой за ногу, и чувствовал, как дрожат у него руки. Дрожь передавалась стакану, и он видел, что стакан тоже слегка дрожит.
Тэккер возвратился в пиджаке, надетом поверх нижней сорочки. Револьвер лежал в боковом кармане.
— Здесь слишком рано выключают отопление, — сказал он.
Уилок улыбнулся, чтобы остановить тик. Улыбка заставила его лукаво склонить голову набок, а лукаво склонив голову, он неожиданно для самого себя сказал:
— По правде говоря, я только что хотел попросить вас открыть окно — такая здесь жара.
Тэккер долго, как показалось Уилоку, молчал. Лицо у него было сонное, глаза полузакрыты.
— Вы, как моя жена, — сказал он наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147