Я сам не хочу иметь неприятности и никому не хочу делать неприятности. Да вот только сейчас, когда я возвращался домой, в подъезде, внизу, один человек… Я бы мог… у меня была возможность… сделать… ужасную вещь. Но, понимаешь, они гоняются и цепляются, и до того, до того доводят человека, что уже нет никаких сил выносить это, доходишь до точки.
Бауер вскочил на ноги. Он низко наклонился к лицу Кэтрин.
— До точки! — крикнул он. — Предупреждаю тебя!
— Фредди, да что случилось? — Кэтрин слезла с постели. — Скажи мне. Я же ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
Она близко подошла к мужу и настойчиво прижалась к нему, заглядывая в лицо.
— Поди ко мне и расскажи про свою беду, — попросила она.
Бауер попятился от нее.
— А ты поцелуешь меня, и все будет хорошо!
— Но ты же можешь сказать мне?
— Нет. Как я могу тебе сказать? Чем ты поможешь?
— Ну, Фредди, пожалуйста. — Она снова подошла и снова прижалась к нему. Бауер почувствовал ее груди под своей рукой. В голове у него стоял дикий гул, и на мгновение ему показалось, что ее объятье ограждает его от этого гула.
— Прошу тебя, Фред, скажи мне, — прошептала Кэтрин.
— Ладно. — Голос его звучал хрипло. — Ладно.
Он отступил на шаг. Слова теснились в голове. Он не знал, какие выбрать. Ему хотелось рассказать обо всем сразу. Он дышал тяжело, словно его что-то душило.
— Ладно. Я скажу тебе, — пробормотал он. — Ты сама захотела. Ладно, слушай. Я должен уехать, а где мне взять на это денег?
— Куда уехать?
— Куда глаза глядят! Как бродяга, без гроша в кармане, в товарном поезде!
— Ты что, с ума сошел?
— Нет. — Бауер опустил глаза. — Так нужно.
— А дети? Что они будут есть, если ты бросишь работу?
— Вот об этом-то я и думаю.
— Так! — вскричала она. — Да подними ты голову. Перестань бормотать. Говори толком. Что ты надумал?
Бауер медленно поднял голову.
— А вот что я надумал: надо бросить эту работу, стать на пособие и как безработный получить временную работу… а потом, может быть, я сумею устроиться на такую службу, где не придется каждую минуту дрожать, что тебя застрелят из-за угла.
— Кто это станет в тебя стрелять?
— По крайней мере, тогда я смогу собраться с мыслями и немножко оглядеться. Да нет, нет, разве я человек? Камень какой-то на дороге, — топчите его, толкайте. Стой здесь, катись туда… Кто это станет со мной считаться, спрашивать меня — пихнут, и все. Казалось бы, ясно, что человек, если захочет, может сменить эту службу — так или нет? А вот, по-ихнему, нет. Они меня не отпустят. Поэтому я и должен уехать. Но тогда я не получу пособия. Вот об этом-то я и думаю, и еще думаю, что все-таки должен уехать: уехать, и все. Так я решил, окончательно.
— Ты хочешь нас бросить?
— Да, — сказал он спокойно и твердо.
— Что ж, хорошо. Бросай нас, беги.
— Не говори так. Ты должна мне помочь. — Бауер начал придвигаться к ней. — Я еще никогда ни о чем тебя не просил с тех пор, как мы поженились. Я всегда старался, как мог, для тебя. Но теперь ты должна помочь мне.
— Ты просишь меня помочь тебе уморить с голоду наших детей?
— Нет, Кэтрин, не надо так говорить. — Он протянул к ней руку, но не коснулся ее. Он робко держал руку над ее плечом. — Я совсем болен, у меня внутри живого места нет, — сказал он. — Я так болен, что последнее время просто не знаю, где я и что со мной. А как, на какие средства будут жить дети, если я умру? — Он слегка коснулся рукой ее плеча.
— Все равно, ты не должен так убегать! — крикнула Кэтрин. — Ты только это и знаешь. Как что-нибудь случится, ты прежде всего думаешь, куда бы убежать.
Бауер снял руку с ее плеча, и рука безжизненно повисла.
— Ты не веришь мне? — спросил он. — Не веришь, что я должен уехать, что меня убьют, если я не уеду?
— Ты хочешь убежать. Вот чему я верю. Убежать, потому что тебе невесть что взбрело на ум.
— Кэтрин, меня убьют!
— Кто тебя убьет? Этот маленький мистер Минч, который держал тебя на работе, когда все кругом сидели без куска хлеба? Только на прошлой неделе он прибавил тебе жалованье.
— Я ненавижу его. А он ненавидит меня. Когда я с ним в одной комнате, я за себя не отвечаю.
— Ты ненавидишь его, он ненавидит тебя! Что за чепуха! Для тебя жизнь детей игрушка, что ли? О себе я не говорю. О себе я беспокоюсь не больше, чем ты обо мне.
— Я вижу, с тобой говорить бесполезно.
— Да. Я знаю, что у тебя на уме только одно — убежать. Ты всю жизнь так делал.
— Правильно, — резко сказал Бауер и вышел из спальни.
Кэтрин стояла задумавшись, глядя мужу вслед. Потом снова легла в постель. Полежав немного, она встала, сунула ноги в ночные туфли и приоткрыла дверь. Мэри лежала, засунув большой палец в рот. Кэтрин потянула палец изо рта, и глаза девочки открылись; лицо у нее задрожало. Потом она нахмурилась.
— Спи, детка, — прошептала Кэтрин. Она прикрыла ей глаза ладонью. Когда она отняла руку, глаза девочки были закрыты. — Спи, — прошептала Кэтрин. — Спи — увидишь во сне, будто идешь в гости в новом платье.
Она помедлила возле кровати, глядя на дочь. Большой палец снова потихоньку подбирался ко рту, и Кэтрин вздохнула. Когда сиротливое чмоканье возобновилось, Кэтрин вышла, прикрыла за собой дверь и прошла в гостиную.
Бауер сидел в кресле у окна. Перед ним стояла небольшая этажерка с книгами. Это были почти сплошь учебники коммерческой корреспонденции, которые Бауер выписывал, когда в нем еще жила надежда преуспеть в бизнесе. Он думал о том, какова была бы его жизнь, изучи он до конца все эти книги. Иной, совсем иной, решил он. «Такому человеку, как я, — рассуждал он сам с собой, — нужны преподаватели, чтобы подгонять его и заставлять учиться, пока он не выучит все от корки до корки».
Кэтрин зажгла свет. Бауер нахмурился и зажмурил глаза. Кэтрин тоже зажмурилась, потом посмотрела на Бауера, нахмурилась и долго смотрела на него, неясно различая его лицо, но видя, что он смотрит на нее и хмурится.
— Мне кажется, нам нужно обсудить все спокойно, без ссор, — сказала Кэтрин.
— Какой смысл пережевывать все сначала? — сказал Бауер.
— А тот смысл, что я не могу помочь тебе, пока не знаю, в чем дело.
— Ты вообще не можешь мне помочь. Что ты можешь сделать? Я никогда не ждал от тебя помощи.
Кэтрин подошла к мужу и села на стул против него. Он, отвернувшись, смотрел в окно.
— Они совсем извели меня там, — сказал Бауер. — Все грозились: не смей уходить, а уйдешь — убьем. Ну вот я и вызвал полицию, а полиция произвела налет. И они знают, что это сделал я.
Кэтрин беззвучно ахнула и прижала руку к губам.
— Да, — сказал Бауер, — так обстоит дело. Вот тебе и вся история в двух словах. И сейчас я жду, что они придут и расправятся со мной.
Наступило долгое молчание. Кэтрин не решалась заговорить. Бауер продолжал виновато смотреть в окно. Потом он подумал, что она, верно, ушла или, быть может, ей дурно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Бауер вскочил на ноги. Он низко наклонился к лицу Кэтрин.
— До точки! — крикнул он. — Предупреждаю тебя!
— Фредди, да что случилось? — Кэтрин слезла с постели. — Скажи мне. Я же ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
Она близко подошла к мужу и настойчиво прижалась к нему, заглядывая в лицо.
— Поди ко мне и расскажи про свою беду, — попросила она.
Бауер попятился от нее.
— А ты поцелуешь меня, и все будет хорошо!
— Но ты же можешь сказать мне?
— Нет. Как я могу тебе сказать? Чем ты поможешь?
— Ну, Фредди, пожалуйста. — Она снова подошла и снова прижалась к нему. Бауер почувствовал ее груди под своей рукой. В голове у него стоял дикий гул, и на мгновение ему показалось, что ее объятье ограждает его от этого гула.
— Прошу тебя, Фред, скажи мне, — прошептала Кэтрин.
— Ладно. — Голос его звучал хрипло. — Ладно.
Он отступил на шаг. Слова теснились в голове. Он не знал, какие выбрать. Ему хотелось рассказать обо всем сразу. Он дышал тяжело, словно его что-то душило.
— Ладно. Я скажу тебе, — пробормотал он. — Ты сама захотела. Ладно, слушай. Я должен уехать, а где мне взять на это денег?
— Куда уехать?
— Куда глаза глядят! Как бродяга, без гроша в кармане, в товарном поезде!
— Ты что, с ума сошел?
— Нет. — Бауер опустил глаза. — Так нужно.
— А дети? Что они будут есть, если ты бросишь работу?
— Вот об этом-то я и думаю.
— Так! — вскричала она. — Да подними ты голову. Перестань бормотать. Говори толком. Что ты надумал?
Бауер медленно поднял голову.
— А вот что я надумал: надо бросить эту работу, стать на пособие и как безработный получить временную работу… а потом, может быть, я сумею устроиться на такую службу, где не придется каждую минуту дрожать, что тебя застрелят из-за угла.
— Кто это станет в тебя стрелять?
— По крайней мере, тогда я смогу собраться с мыслями и немножко оглядеться. Да нет, нет, разве я человек? Камень какой-то на дороге, — топчите его, толкайте. Стой здесь, катись туда… Кто это станет со мной считаться, спрашивать меня — пихнут, и все. Казалось бы, ясно, что человек, если захочет, может сменить эту службу — так или нет? А вот, по-ихнему, нет. Они меня не отпустят. Поэтому я и должен уехать. Но тогда я не получу пособия. Вот об этом-то я и думаю, и еще думаю, что все-таки должен уехать: уехать, и все. Так я решил, окончательно.
— Ты хочешь нас бросить?
— Да, — сказал он спокойно и твердо.
— Что ж, хорошо. Бросай нас, беги.
— Не говори так. Ты должна мне помочь. — Бауер начал придвигаться к ней. — Я еще никогда ни о чем тебя не просил с тех пор, как мы поженились. Я всегда старался, как мог, для тебя. Но теперь ты должна помочь мне.
— Ты просишь меня помочь тебе уморить с голоду наших детей?
— Нет, Кэтрин, не надо так говорить. — Он протянул к ней руку, но не коснулся ее. Он робко держал руку над ее плечом. — Я совсем болен, у меня внутри живого места нет, — сказал он. — Я так болен, что последнее время просто не знаю, где я и что со мной. А как, на какие средства будут жить дети, если я умру? — Он слегка коснулся рукой ее плеча.
— Все равно, ты не должен так убегать! — крикнула Кэтрин. — Ты только это и знаешь. Как что-нибудь случится, ты прежде всего думаешь, куда бы убежать.
Бауер снял руку с ее плеча, и рука безжизненно повисла.
— Ты не веришь мне? — спросил он. — Не веришь, что я должен уехать, что меня убьют, если я не уеду?
— Ты хочешь убежать. Вот чему я верю. Убежать, потому что тебе невесть что взбрело на ум.
— Кэтрин, меня убьют!
— Кто тебя убьет? Этот маленький мистер Минч, который держал тебя на работе, когда все кругом сидели без куска хлеба? Только на прошлой неделе он прибавил тебе жалованье.
— Я ненавижу его. А он ненавидит меня. Когда я с ним в одной комнате, я за себя не отвечаю.
— Ты ненавидишь его, он ненавидит тебя! Что за чепуха! Для тебя жизнь детей игрушка, что ли? О себе я не говорю. О себе я беспокоюсь не больше, чем ты обо мне.
— Я вижу, с тобой говорить бесполезно.
— Да. Я знаю, что у тебя на уме только одно — убежать. Ты всю жизнь так делал.
— Правильно, — резко сказал Бауер и вышел из спальни.
Кэтрин стояла задумавшись, глядя мужу вслед. Потом снова легла в постель. Полежав немного, она встала, сунула ноги в ночные туфли и приоткрыла дверь. Мэри лежала, засунув большой палец в рот. Кэтрин потянула палец изо рта, и глаза девочки открылись; лицо у нее задрожало. Потом она нахмурилась.
— Спи, детка, — прошептала Кэтрин. Она прикрыла ей глаза ладонью. Когда она отняла руку, глаза девочки были закрыты. — Спи, — прошептала Кэтрин. — Спи — увидишь во сне, будто идешь в гости в новом платье.
Она помедлила возле кровати, глядя на дочь. Большой палец снова потихоньку подбирался ко рту, и Кэтрин вздохнула. Когда сиротливое чмоканье возобновилось, Кэтрин вышла, прикрыла за собой дверь и прошла в гостиную.
Бауер сидел в кресле у окна. Перед ним стояла небольшая этажерка с книгами. Это были почти сплошь учебники коммерческой корреспонденции, которые Бауер выписывал, когда в нем еще жила надежда преуспеть в бизнесе. Он думал о том, какова была бы его жизнь, изучи он до конца все эти книги. Иной, совсем иной, решил он. «Такому человеку, как я, — рассуждал он сам с собой, — нужны преподаватели, чтобы подгонять его и заставлять учиться, пока он не выучит все от корки до корки».
Кэтрин зажгла свет. Бауер нахмурился и зажмурил глаза. Кэтрин тоже зажмурилась, потом посмотрела на Бауера, нахмурилась и долго смотрела на него, неясно различая его лицо, но видя, что он смотрит на нее и хмурится.
— Мне кажется, нам нужно обсудить все спокойно, без ссор, — сказала Кэтрин.
— Какой смысл пережевывать все сначала? — сказал Бауер.
— А тот смысл, что я не могу помочь тебе, пока не знаю, в чем дело.
— Ты вообще не можешь мне помочь. Что ты можешь сделать? Я никогда не ждал от тебя помощи.
Кэтрин подошла к мужу и села на стул против него. Он, отвернувшись, смотрел в окно.
— Они совсем извели меня там, — сказал Бауер. — Все грозились: не смей уходить, а уйдешь — убьем. Ну вот я и вызвал полицию, а полиция произвела налет. И они знают, что это сделал я.
Кэтрин беззвучно ахнула и прижала руку к губам.
— Да, — сказал Бауер, — так обстоит дело. Вот тебе и вся история в двух словах. И сейчас я жду, что они придут и расправятся со мной.
Наступило долгое молчание. Кэтрин не решалась заговорить. Бауер продолжал виновато смотреть в окно. Потом он подумал, что она, верно, ушла или, быть может, ей дурно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147