Еще, оказывается, она была символом Франции вообще, поскольку служила воплощением таких чисто французских добродетелей, как элегантность, тонкий вкус и шик. Последний абзац по части гипербол уже просто выходил за любые рамки – автор-мужчина, видно, окончательно потерял рассудок, упившись собственным витиеватым слогом не меньше, чем вином. «L'eternelle feminine, – разбирала Линдсей убористый шрифт, пытаясь справиться с замысловатым синтаксисом, – une femme solitaire, unique et mysterieuse…»
Вот, кажется, еще немножко, и… Казалось, ей почти удалось ухватить смысл того неуловимого, неосязаемого понятия, названного вечной женственностью. Но, увы, тайна так и осталась тайной. Линдсей в раздражении отбросила газету в сторону. До чего же это банально, подумалось ей, – дать установку на то, что Казарес – это женщина-загадка, и поручить искать отгадку мужчине.
Линдсей не выспалась и потому, наверное, чувствовала себя взвинченной. Приблизившись к окну, она посмотрела на улицу. День только еще начинался, но достаточно было одного взгляда на хмурое небо, чтобы не осталось ни малейшего сомнения в том, что денек будет так себе. Ветер быстро гнал низкие облака, безжалостно гнул ветви деревьев и поднимал мелкую рябь на серой, ленивой поверхности Сены. И воздух был таким же серым и водянистым, предвещая только одно: дождь, дождь, дождь… Не поймешь, как это и назвать: то ли свет, то ли мгла, то ли воздух, то ли туман.
Вдали, на противоположном берегу реки, Линдсей заметила высокого темноволосого мужчину. Остановил такси, влез внутрь и укатил прочь. «Странно, – рассеянно подумала она, отворачиваясь от окна. – Очень похож на Паскаля».
Стены гостиничного номера начинали давить на нее. Чтобы убить время, Линдсей позвонила сперва домой и поговорила немного с Томом, потом направила повторный факс своему человеку в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке, который до сих пор не откликнулся на ее вчерашнее послание. И наконец, после некоторых колебаний, рискнула набрать номер Роуленда. Было уже девять утра, а потому можно было не опасаться возникновения щекотливой ситуации, если трубку вдруг поднимет Джини.
Длинные гудки следовали один за другим, а трубку все не брали. Тогда, все еще изнывая от непонятного беспокойства, она направилась в апартаменты, которые газета «Корреспондент» облюбовала под походный штаб. Пикси, одетая в вязаное платье, больше похожее на рыболовную сеть, была уже на месте. Линдсей, забрав свой пропуск на пресс-конференцию, которую устраивал утром Дом Казарес, и осведомившись на счет каких-то несущественных деталей, собралась уже было уйти, но вдруг задержалась в дверях:
– А насчет пропусков для Роуленда и Джини ты позаботилась?
Пикси, не слишком сдержанная на язык и в душе искренне не понимавшая, как вообще можно хранить секреты долее пяти минут, незамедлительно отрапортовала с многозначительной улыбочкой:
– Ясное дело. Еще вчера вечером им в номер отправила. – За этим последовала деликатная пауза. – И как это Макгуайру удалось отхватить этот номер? Уж я, кажется, чего только не делала, чтобы он мне достался, – и плакала перед начальством, и в припадке билась, и телом торговать была готова. Ан нет – фигушки!
– Нашла чему удивляться. Роуленд все же персона поважнее, чем ты, человек влиятельный, – равнодушно произнесла Линдсей.
Улыбка на лице Пикси стала еще шире. Это было верным признаком того, что в следующую секунду из ее уст польется поток сплетен, домыслов и вполне достоверных подробностей редакционных интриг.
– Да уж, пожалуй, – лукаво согласилась Пикси. – Он у нас вообще та-акой мужчина. Просто невозможно отказать…
– Что ты этим хочешь сказать?
– То, что это все равно показалось мне странным. Она с ним в одном номере – и это всего через несколько часов после того, как он же сам ее уволил…
– Что?! Роуленд ее уволил? – Линдсей, не веря своим ушам, потрясла головой. – Нет, Пикси, что-то ты напугала. Я их обоих вчера вечером видела. У тебя явно с головой что-то не в порядке.
– Да их все вчера вечером вместе видели, – небрежно процедила Пикси. – Отель нашим братом-щелкопером битком набит – никуда не скроешься. Все видели, как они вместе куда-то уходили на ночь глядя, а потом вместе возвратились. Чего там думать? Только на лицо ее посмотрела бы, и сразу бы тебе все ясно стало: от души погуляли.
– Что за чушь! – вспылила Линдсей. – Позже я была с ними. До глубокой ночи. Они работали – только и всего.
– Работали? И надолго их хватило?
– Слушай, Пикси, я целых два часа провела вместе с ними в одном номере, а то и больше. И мы работали. Все трое.
Понимаешь? А тебе не мешало бы взяться за работу прямо сейчас. Все какая-то польза, чем попусту языком молоть.
Она направилась к двери, надеясь в душе, что ее ложь поможет сдержать поток сплетен, но опять задержалась в последний момент.
– А откуда ты, собственно, взяла, что Роуленд уволил Джини?
– Ниоткуда ничего я не взяла. Я сама точно знаю. Мне вчера вечером Тони из Лондона позвонил. Макгуайр незадолго до этого в своем кабинете по телефону разговаривал. Дверь была закрыта, но Тони все слышал. Вернее, не мог не слышать, потому что, по его словам, Макгуайр орал так, что его, наверное, на самой Пиккадилли слышно было.
Линдсей тяжело вздохнула. Тони можно было верить. Он был последним увлечением Пикси, причем не просто увлечением, а самым настоящим влюбленным, готовым ради своей пассии на все что угодно. Этот парень работал мелким клерком в отделе обозревателей, и через коридор от его рабочего места располагался кабинет Роуленда Макгуайра.
– Извини, Пикси, – непреклонно проговорила она, – но на сей раз твой Тони наверняка ослышался. Говорю же тебе: я была с ними. И никто Джини не увольнял.
– Значит, уже успели восстановить, – быстро стрельнула в ее сторону глазами Пикси. – В вестибюле все так и решили. Но раньше он ей точно объявил об увольнении, а он слов на ветер не бросает. Тони мне рассказал, что она здорово обделалась в Амстердаме, ну наш Макгуайр и взбеленился. Наговорил ей всякого, еще и Паскаля Ламартина приплел. Тони говорит, что его самого, наверное, кондрашка хватил бы, если бы на него начальство так наехало. Уж если Макгуайр из себя вышел, добра не жди – это всем известно. Так разносить пойдет, что только держись. Самое лучшее в подобном случае – заползти в щель под плинтусом и тихо там скончаться. Но уж такого, если верить Тони, от него еще никто не выслушивал. Он, до того как шмякнуть трубку, ей раз семь проорал, что она уволена. А потом вылетел из своего кабинета как ошпаренный – глазищи зеленые, как у кота горят. Но, прежде чем уйти, все-таки отмяк немножко, успокоился… – Пикси снова томно вздохнула. – Жаль, я сама не видела. Нет, это просто чудо, а не мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
Вот, кажется, еще немножко, и… Казалось, ей почти удалось ухватить смысл того неуловимого, неосязаемого понятия, названного вечной женственностью. Но, увы, тайна так и осталась тайной. Линдсей в раздражении отбросила газету в сторону. До чего же это банально, подумалось ей, – дать установку на то, что Казарес – это женщина-загадка, и поручить искать отгадку мужчине.
Линдсей не выспалась и потому, наверное, чувствовала себя взвинченной. Приблизившись к окну, она посмотрела на улицу. День только еще начинался, но достаточно было одного взгляда на хмурое небо, чтобы не осталось ни малейшего сомнения в том, что денек будет так себе. Ветер быстро гнал низкие облака, безжалостно гнул ветви деревьев и поднимал мелкую рябь на серой, ленивой поверхности Сены. И воздух был таким же серым и водянистым, предвещая только одно: дождь, дождь, дождь… Не поймешь, как это и назвать: то ли свет, то ли мгла, то ли воздух, то ли туман.
Вдали, на противоположном берегу реки, Линдсей заметила высокого темноволосого мужчину. Остановил такси, влез внутрь и укатил прочь. «Странно, – рассеянно подумала она, отворачиваясь от окна. – Очень похож на Паскаля».
Стены гостиничного номера начинали давить на нее. Чтобы убить время, Линдсей позвонила сперва домой и поговорила немного с Томом, потом направила повторный факс своему человеку в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке, который до сих пор не откликнулся на ее вчерашнее послание. И наконец, после некоторых колебаний, рискнула набрать номер Роуленда. Было уже девять утра, а потому можно было не опасаться возникновения щекотливой ситуации, если трубку вдруг поднимет Джини.
Длинные гудки следовали один за другим, а трубку все не брали. Тогда, все еще изнывая от непонятного беспокойства, она направилась в апартаменты, которые газета «Корреспондент» облюбовала под походный штаб. Пикси, одетая в вязаное платье, больше похожее на рыболовную сеть, была уже на месте. Линдсей, забрав свой пропуск на пресс-конференцию, которую устраивал утром Дом Казарес, и осведомившись на счет каких-то несущественных деталей, собралась уже было уйти, но вдруг задержалась в дверях:
– А насчет пропусков для Роуленда и Джини ты позаботилась?
Пикси, не слишком сдержанная на язык и в душе искренне не понимавшая, как вообще можно хранить секреты долее пяти минут, незамедлительно отрапортовала с многозначительной улыбочкой:
– Ясное дело. Еще вчера вечером им в номер отправила. – За этим последовала деликатная пауза. – И как это Макгуайру удалось отхватить этот номер? Уж я, кажется, чего только не делала, чтобы он мне достался, – и плакала перед начальством, и в припадке билась, и телом торговать была готова. Ан нет – фигушки!
– Нашла чему удивляться. Роуленд все же персона поважнее, чем ты, человек влиятельный, – равнодушно произнесла Линдсей.
Улыбка на лице Пикси стала еще шире. Это было верным признаком того, что в следующую секунду из ее уст польется поток сплетен, домыслов и вполне достоверных подробностей редакционных интриг.
– Да уж, пожалуй, – лукаво согласилась Пикси. – Он у нас вообще та-акой мужчина. Просто невозможно отказать…
– Что ты этим хочешь сказать?
– То, что это все равно показалось мне странным. Она с ним в одном номере – и это всего через несколько часов после того, как он же сам ее уволил…
– Что?! Роуленд ее уволил? – Линдсей, не веря своим ушам, потрясла головой. – Нет, Пикси, что-то ты напугала. Я их обоих вчера вечером видела. У тебя явно с головой что-то не в порядке.
– Да их все вчера вечером вместе видели, – небрежно процедила Пикси. – Отель нашим братом-щелкопером битком набит – никуда не скроешься. Все видели, как они вместе куда-то уходили на ночь глядя, а потом вместе возвратились. Чего там думать? Только на лицо ее посмотрела бы, и сразу бы тебе все ясно стало: от души погуляли.
– Что за чушь! – вспылила Линдсей. – Позже я была с ними. До глубокой ночи. Они работали – только и всего.
– Работали? И надолго их хватило?
– Слушай, Пикси, я целых два часа провела вместе с ними в одном номере, а то и больше. И мы работали. Все трое.
Понимаешь? А тебе не мешало бы взяться за работу прямо сейчас. Все какая-то польза, чем попусту языком молоть.
Она направилась к двери, надеясь в душе, что ее ложь поможет сдержать поток сплетен, но опять задержалась в последний момент.
– А откуда ты, собственно, взяла, что Роуленд уволил Джини?
– Ниоткуда ничего я не взяла. Я сама точно знаю. Мне вчера вечером Тони из Лондона позвонил. Макгуайр незадолго до этого в своем кабинете по телефону разговаривал. Дверь была закрыта, но Тони все слышал. Вернее, не мог не слышать, потому что, по его словам, Макгуайр орал так, что его, наверное, на самой Пиккадилли слышно было.
Линдсей тяжело вздохнула. Тони можно было верить. Он был последним увлечением Пикси, причем не просто увлечением, а самым настоящим влюбленным, готовым ради своей пассии на все что угодно. Этот парень работал мелким клерком в отделе обозревателей, и через коридор от его рабочего места располагался кабинет Роуленда Макгуайра.
– Извини, Пикси, – непреклонно проговорила она, – но на сей раз твой Тони наверняка ослышался. Говорю же тебе: я была с ними. И никто Джини не увольнял.
– Значит, уже успели восстановить, – быстро стрельнула в ее сторону глазами Пикси. – В вестибюле все так и решили. Но раньше он ей точно объявил об увольнении, а он слов на ветер не бросает. Тони мне рассказал, что она здорово обделалась в Амстердаме, ну наш Макгуайр и взбеленился. Наговорил ей всякого, еще и Паскаля Ламартина приплел. Тони говорит, что его самого, наверное, кондрашка хватил бы, если бы на него начальство так наехало. Уж если Макгуайр из себя вышел, добра не жди – это всем известно. Так разносить пойдет, что только держись. Самое лучшее в подобном случае – заползти в щель под плинтусом и тихо там скончаться. Но уж такого, если верить Тони, от него еще никто не выслушивал. Он, до того как шмякнуть трубку, ей раз семь проорал, что она уволена. А потом вылетел из своего кабинета как ошпаренный – глазищи зеленые, как у кота горят. Но, прежде чем уйти, все-таки отмяк немножко, успокоился… – Пикси снова томно вздохнула. – Жаль, я сама не видела. Нет, это просто чудо, а не мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177