Для евреев нет ничего дороже машины.
Но Адам молчит, делает вид, что не слышит, я злюсь, а ему хоть бы что. Но когда наступает нужный момент и надо назначить цену, он с ними не церемонится. Цены у него что надо. Он отправляет их к Дафи, которая отвечает за кассу. Она сидит в тягаче, на коленях у нее коробка, светит маленький фонарь. Такая милая, берет деньги, берет чеки – что дают. Выписывает квитанции, приклеивает на них красивые синие марки. Квитанции требуют все. Некоторые кладут их в карман, наверняка передадут кому-нибудь другому, чтобы оплатил, но некоторые выбрасывают их потом на дорогу. Берут только для того, чтобы насолить нам, чтобы нам пришлось платить налог.
А денег набирается все больше. Иногда за ночь мы зарабатываем не меньше пятисот лир.
«Мы зарабатываем» не значит, что я. У меня нет ни гроша, уже несколько дней. Вся моя зарплата идет отцу, и я о ней ничего не знаю. Каждую ночь я решал – на этот раз попрошу у него денег, но в последний момент отказывался от этой мысли.
Днем я брожу по улицам, заглядываю в магазины, хочется купить то и се, хочется пойти в кино, но в кармане ни гроша. Однажды ночью, после тяжелой работы, перед тем как выйти у дома из машины, я сказал ему: «Можно мне поговорить с вами?» И стал выкладывать ему, заикаясь и запинаясь, стесняясь перед Дафи, что вся моя зарплата идет отцу и не могу ли я получить что-нибудь, какую-нибудь ссуду. А Дафи стала смеяться – ссуда…
Но он сказал мне, чтобы я назавтра пришел в гараж, он велит Эрлиху перевести зарплату на меня, но я вовсе не хотел, чтобы у папы забрали эти деньги.
– Не надо… не надо… – я совсем запутался, – я просто подумал…
А он не понимал, но Дафи взяла кассу и вытащила из нее двести лир.
– Что это вдруг ссуду? Ты так тяжело работаешь… хочешь еще?
– Нет, вполне достаточно, – прошептал я и взял деньги из ее горячей руки.
И помчался домой с этими двумя сотнями, надеясь, что хватит надолго, но уже через две-три недели снова не осталось у меня ни гроша, и тогда я тихонько попросил у Дафи, она улыбнулась и дала мне еще.
Адам
Каждый вечер я говорил себе: «Хватит, остановись, эти ночные розыски просто дурацкая затея». Однако остановиться я не мог. В полночь звонил телефон, и поток призывов о помощи обрушивался на меня. Я уже не поднимаю трубку, Дафи вскакивает первая и радостно, с каким-то непонятным восторгом, записывает данные. Она уже знает по имени всех дежурных, обменивается с ними шутками. С каждым днем я все больше теряю власть над ней, и Ася тоже махнула рукой. Я сделал ошибку с самого начала, разрешив ей в первую ночь поехать с нами. А теперь уже не могу воспротивиться, она привыкла к нашим общим поездкам, если я не возьму ее, станет, чего доброго, бродить по улицам. А Ася спит, и нет никакой возможности привести ее в чувство. Правда, отвечает мне, когда я бужу ее, говорит что-то, но не встает с кровати, а стоит только отвернуться, снова погружается в сон.
И мы выходим в ночь, заезжаем за Наимом и отправляемся искать израильтян-полуночников, застрявших на дорогах. Работа странная, но очень доходная, тем более что я отсылал их в свой гараж и таким образом приобрел себе много новых клиентов.
Ночи в конце зимы, сочетание жары и дождя, запахи цветения. Весь Израиль в легкой дремоте, словно только что уснул, без снов. Страна кажется вдруг необъятной, кругом огни, маленькие деревни выглядят огромными городами. На дорогах беспрерывное движение, суматоха, армейские колонны, частные машины, грузовики, солдаты-тремписты, внезапно выныривающие из темноты на пустынное шоссе, запыленные или чистые, отутюженные, одни едут домой, другие возвращаются в часть. Любители приключений, добровольцы из других стран, рабочие с территории. Прошло уже четыре месяца после окончания войны, а люди все еще в каком-то беспокойстве, скитаются в поисках чего-то неопределенного, словно должны подвести какие-то итоги.
И я со своим тягачом в самой гуще, а рядом со мной двое детей, весело о чем-то болтают, над моей головой мерцает огонек, ищу маленький голубой «моррис» выпуска сорок седьмого года. Ищу исчезнувшего человека. Абсурд какой-то.
А работа очень тяжелая. Давно не занимался я такой черной работой. Починить поврежденные резиновые трубы, прочистить систему питания, отладить сцепление, оживить сгоревшее динамо. Приходится работать в тяжелых условиях, в темноте, под дождем, при свете фонаря, без подходящих запасных частей, импровизирую на месте, пускаю в ход стальную проволоку, старые винты. Счастье, что со мной Наим, преданный и сообразительный помощник. Он мне нравится все больше. Подает необходимый инструмент, залезает под машину, чтобы прикрепить трос. Некоторые работы он уже может выполнять самостоятельно, и я позволяю ему. Почему бы и нет? Меня все больше охватывает незнакомая раньше усталость, тяжело дышу, отвинчивая ржавые винты. Я уже забыл, как это делается. А израильтяне-полуночники – это особый народ. Тяжеловесные таксисты, мальчишки, застрявшие посреди дороги на отцовской машине, какой-нибудь усталый лектор, возвращающийся после лекции в одном из кибуцев, сердитые партийные деятели и даже женщины, совершенно одни возвращающиеся под утро с какого-нибудь митинга протеста или после ночного приключения. И всегда в машине сидит какой-нибудь подобранный по дороге солдат, дремлет в застрявшей машине с винтовкой, зажатой между коленями.
А вокруг тебя всегда собирается толпа сочувствующих, и все дают советы. Нужно иметь железные нервы, чтобы спокойно работать, не обращая внимания. Все вдруг становятся специалистами. Дафи быстро вступает с ними в беседу. Я уже заметил – эта девчонка за словом в карман не лезет и любит поддеть. Молодые ребята обмениваются с ней шутками, тянутся к ней.
Девушка…
Взрывы ее смеха в ночной тишине…
Под конец, после того как удается завести машину и все смотрят на меня благодарными глазами, я твердо называю цену. Ночные цены особые. Сначала они протестуют: «Почему так много?» Но я отсылаю их к Дафи, на этот случай у нее заготовлен прейскурант, написанный большими буквами, разными цветами. Она освещает его фонарем и, слегка улыбаясь, показывает им, получает деньги, пересчитывает, записывает данные на обороте чеков, спрашивает номер паспорта, и все это делает весело, с каким-то странным удовольствием.
Только вот иногда даже не с кого деньги получать. В прошлую ночь нас позвали к смятой в лепешку машине, мы нашли ее в канаве у автострады, недалеко от Хадеры. Одинокий солдат стоит рядом и ждет нас. Он был свидетелем ужасной аварии – двое родителей с маленьким ребенком. Ребенок погиб, а родителей увезли в больницу. Полиция уже была, все записали, а нам требовалось только забрать машину. Я посветил фонарем, окна разбиты, обивка порвана, свежие следы крови, ботиночек ребенка, маленький носок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Но Адам молчит, делает вид, что не слышит, я злюсь, а ему хоть бы что. Но когда наступает нужный момент и надо назначить цену, он с ними не церемонится. Цены у него что надо. Он отправляет их к Дафи, которая отвечает за кассу. Она сидит в тягаче, на коленях у нее коробка, светит маленький фонарь. Такая милая, берет деньги, берет чеки – что дают. Выписывает квитанции, приклеивает на них красивые синие марки. Квитанции требуют все. Некоторые кладут их в карман, наверняка передадут кому-нибудь другому, чтобы оплатил, но некоторые выбрасывают их потом на дорогу. Берут только для того, чтобы насолить нам, чтобы нам пришлось платить налог.
А денег набирается все больше. Иногда за ночь мы зарабатываем не меньше пятисот лир.
«Мы зарабатываем» не значит, что я. У меня нет ни гроша, уже несколько дней. Вся моя зарплата идет отцу, и я о ней ничего не знаю. Каждую ночь я решал – на этот раз попрошу у него денег, но в последний момент отказывался от этой мысли.
Днем я брожу по улицам, заглядываю в магазины, хочется купить то и се, хочется пойти в кино, но в кармане ни гроша. Однажды ночью, после тяжелой работы, перед тем как выйти у дома из машины, я сказал ему: «Можно мне поговорить с вами?» И стал выкладывать ему, заикаясь и запинаясь, стесняясь перед Дафи, что вся моя зарплата идет отцу и не могу ли я получить что-нибудь, какую-нибудь ссуду. А Дафи стала смеяться – ссуда…
Но он сказал мне, чтобы я назавтра пришел в гараж, он велит Эрлиху перевести зарплату на меня, но я вовсе не хотел, чтобы у папы забрали эти деньги.
– Не надо… не надо… – я совсем запутался, – я просто подумал…
А он не понимал, но Дафи взяла кассу и вытащила из нее двести лир.
– Что это вдруг ссуду? Ты так тяжело работаешь… хочешь еще?
– Нет, вполне достаточно, – прошептал я и взял деньги из ее горячей руки.
И помчался домой с этими двумя сотнями, надеясь, что хватит надолго, но уже через две-три недели снова не осталось у меня ни гроша, и тогда я тихонько попросил у Дафи, она улыбнулась и дала мне еще.
Адам
Каждый вечер я говорил себе: «Хватит, остановись, эти ночные розыски просто дурацкая затея». Однако остановиться я не мог. В полночь звонил телефон, и поток призывов о помощи обрушивался на меня. Я уже не поднимаю трубку, Дафи вскакивает первая и радостно, с каким-то непонятным восторгом, записывает данные. Она уже знает по имени всех дежурных, обменивается с ними шутками. С каждым днем я все больше теряю власть над ней, и Ася тоже махнула рукой. Я сделал ошибку с самого начала, разрешив ей в первую ночь поехать с нами. А теперь уже не могу воспротивиться, она привыкла к нашим общим поездкам, если я не возьму ее, станет, чего доброго, бродить по улицам. А Ася спит, и нет никакой возможности привести ее в чувство. Правда, отвечает мне, когда я бужу ее, говорит что-то, но не встает с кровати, а стоит только отвернуться, снова погружается в сон.
И мы выходим в ночь, заезжаем за Наимом и отправляемся искать израильтян-полуночников, застрявших на дорогах. Работа странная, но очень доходная, тем более что я отсылал их в свой гараж и таким образом приобрел себе много новых клиентов.
Ночи в конце зимы, сочетание жары и дождя, запахи цветения. Весь Израиль в легкой дремоте, словно только что уснул, без снов. Страна кажется вдруг необъятной, кругом огни, маленькие деревни выглядят огромными городами. На дорогах беспрерывное движение, суматоха, армейские колонны, частные машины, грузовики, солдаты-тремписты, внезапно выныривающие из темноты на пустынное шоссе, запыленные или чистые, отутюженные, одни едут домой, другие возвращаются в часть. Любители приключений, добровольцы из других стран, рабочие с территории. Прошло уже четыре месяца после окончания войны, а люди все еще в каком-то беспокойстве, скитаются в поисках чего-то неопределенного, словно должны подвести какие-то итоги.
И я со своим тягачом в самой гуще, а рядом со мной двое детей, весело о чем-то болтают, над моей головой мерцает огонек, ищу маленький голубой «моррис» выпуска сорок седьмого года. Ищу исчезнувшего человека. Абсурд какой-то.
А работа очень тяжелая. Давно не занимался я такой черной работой. Починить поврежденные резиновые трубы, прочистить систему питания, отладить сцепление, оживить сгоревшее динамо. Приходится работать в тяжелых условиях, в темноте, под дождем, при свете фонаря, без подходящих запасных частей, импровизирую на месте, пускаю в ход стальную проволоку, старые винты. Счастье, что со мной Наим, преданный и сообразительный помощник. Он мне нравится все больше. Подает необходимый инструмент, залезает под машину, чтобы прикрепить трос. Некоторые работы он уже может выполнять самостоятельно, и я позволяю ему. Почему бы и нет? Меня все больше охватывает незнакомая раньше усталость, тяжело дышу, отвинчивая ржавые винты. Я уже забыл, как это делается. А израильтяне-полуночники – это особый народ. Тяжеловесные таксисты, мальчишки, застрявшие посреди дороги на отцовской машине, какой-нибудь усталый лектор, возвращающийся после лекции в одном из кибуцев, сердитые партийные деятели и даже женщины, совершенно одни возвращающиеся под утро с какого-нибудь митинга протеста или после ночного приключения. И всегда в машине сидит какой-нибудь подобранный по дороге солдат, дремлет в застрявшей машине с винтовкой, зажатой между коленями.
А вокруг тебя всегда собирается толпа сочувствующих, и все дают советы. Нужно иметь железные нервы, чтобы спокойно работать, не обращая внимания. Все вдруг становятся специалистами. Дафи быстро вступает с ними в беседу. Я уже заметил – эта девчонка за словом в карман не лезет и любит поддеть. Молодые ребята обмениваются с ней шутками, тянутся к ней.
Девушка…
Взрывы ее смеха в ночной тишине…
Под конец, после того как удается завести машину и все смотрят на меня благодарными глазами, я твердо называю цену. Ночные цены особые. Сначала они протестуют: «Почему так много?» Но я отсылаю их к Дафи, на этот случай у нее заготовлен прейскурант, написанный большими буквами, разными цветами. Она освещает его фонарем и, слегка улыбаясь, показывает им, получает деньги, пересчитывает, записывает данные на обороте чеков, спрашивает номер паспорта, и все это делает весело, с каким-то странным удовольствием.
Только вот иногда даже не с кого деньги получать. В прошлую ночь нас позвали к смятой в лепешку машине, мы нашли ее в канаве у автострады, недалеко от Хадеры. Одинокий солдат стоит рядом и ждет нас. Он был свидетелем ужасной аварии – двое родителей с маленьким ребенком. Ребенок погиб, а родителей увезли в больницу. Полиция уже была, все записали, а нам требовалось только забрать машину. Я посветил фонарем, окна разбиты, обивка порвана, свежие следы крови, ботиночек ребенка, маленький носок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112