В конце концов я решил от нее избавиться – посылал к ней Хамида, и он выходил посмотреть на машину, делал маленький круг и возвращался, говоря ей тихо и пренебрежительно: «Ничего нет, госпожа, все у вас в порядке». И она отстала от меня.
Таким образом, в нашей компании я был просто другом. Нас приглашали без всяких задних мыслей. Я приходил, сидел и молчал. В некоторых домах уже знали, что я люблю фисташки и арахис, и ставили передо мной большую миску, как для собаки, и я сидел целый вечер, не произнося ни слова, только медленно перебираю и ем орешки. У меня был свой метод бесшумно раскалывать фисташки ладонями. После гибели мальчика c нами осторожничали. Был довольно длинный период, когда нас не решались приглашать, но потом попытались, очень деликатно, и мы ответили согласием. Мое молчание было позволительным, Ася же, наоборот, становилась все разговорчивей, особенно воспламенялась она во время разговоров о политике, вступает в споры, всегда приводит неизвестные факты, уточняет детали. Я каждый раз заново удивлялся ее познаниям. Что это? Преимущество учителей истории и географии вообще? Или она унаследовала это качество от своего отца? Она знала, например, численность населения Вьетнама, и где находится река Меконг, и имена премьер-министров Франции до подписания Женевского соглашения, и главные пункты этого соглашения, и когда начались все эти несчастья в Ирландии, и как там появились протестанты, и когда преследовали гугенотов во Франции, и кто они такие вообще, и что в нацистской армии имелось голландское подразделение. В сущности, не всегда было ясно, что она хочет сказать, но она всегда поправляла других или вносила уточнения в какой-нибудь вопрос. Не то чтобы кто-то готов был изменить свое мнение из-за информации, которую она беспрерывно извергала, но я замечал, что мужчины несколько побаиваются ее, когда она сидит вот так среди них на высоком стуле, с папиросой между пальцами, не прикасается к еде, только пьет одну чашку кофе за другой – в такое время, когда другие и не прикасаются к кофе, опасаясь бессонницы.
А я слушал и ее, и других женщин, которые уставали от этих споров и начинали шептаться, сидя около меня, о своих делах. У одной из знакомых появился любовник, и все знали об этом. Никто не остался безучастным, хотя подробности были покрыты туманом. Только муж ее ничего не знал, гордо сидит в углу, этакий поперечник – на всякое высказанное мнение у него всегда находилось прямо противоположное.
Но Ася, как ее описать? Я все еще пытаюсь описать ее такой, какая она бывает в эти первые ночные часы, когда мы еще торчим в гостях, уже должны уходить, но все еще не можем выбрать подходящий момент. А я смотрю на нее, думаю только о ней, обнаруживаю желчные, агрессивные нотки в ее голосе. Странная уверенность в себе. Лишь время от времени, когда кто-нибудь решительно отвергает ее мнение, она ненадолго теряется и прежним детским движением подносит свой кулачок ко рту, точно хочет пососать его. Большой палец секунду крутится у ее губ, но вскоре она приходит в себя и быстрым движением убирает руку ото рта.
Вечера накануне субботы у друзей, у старых приятелей, пустые беседы, лишенные смысла, но связь существует, и она настоящая и глубокая. Я все время смотрю на свою жену, изучаю ее со стороны, чужими глазами, думаю о ней, о ее теле. Сможет ли еще влюбиться в нее кто-нибудь посторонний, кто увидит ее такой, какая она есть, в этой одежде, в этом сером платье с выцветшей вышивкой, кто-нибудь, кто влюбится и за меня?..
Дафи
Однажды за ужином он сказал просто так, без всякой связи: «Завтра сбрею эту бороду, хватит, надоело» – и посмотрел на маму, а она пожала плечами: «Как хочешь».
Но я чуть не подпрыгнула.
– Только попробуй, она так тебе идет!
А он улыбнулся.
– Ну что ты кричишь?
– Не сбривай, – умоляла я.
– Что ты так волнуешься? Подумаешь, борода…
Ну как я могла объяснить ему, почему для меня имеет такое значение его борода, ведь без нее он будет таким жалким, вся его значительность исчезнет, он станет заурядным механиком, просто увальнем и тугодумом, обыкновенным владельцем гаража.
Я стала мямлить что-то о том, что нос его удлинится, а уши будут торчать, что у него короткая шея, потом побежала за листом бумаги и нарисовала, каким он будет уродливым без бороды.
А они оба развеселились, смотрят на меня с улыбкой, не понимая, отчего я так расстроилась. Но разве я могла сказать им, что его борода для меня что-то значительное, вроде символа…
– Доедай свой ужин.
– Так ты обещаешь мне?
– Я сбрею ее и снова отращу…
– Нет, ты не отрастишь ее снова, я знаю…
Я не могла больше есть. Убираем посуду, снова молчим. Почему мама ничего не говорит? Папа уселся с газетой у телевизора. Действительно, что в этом важного? Мама моет посуду, а я взволнованно брожу по комнате, потом подхожу к нему.
– Так что же ты решил?
– Что?
– Насчет бороды…
– Борода?.. Что с бородой?..
Он забыл или просто дразнит меня, он, может быть, вовсе и не собирался сбривать ее.
– Вот чудачка! Нет у тебя других забот в жизни.
– Тогда скажи…
– Ты меня никогда не видела без бороды…
– И не хочу видеть. Он смеется.
– Так что же ты решил?
– Ладно, пока подождем…
Адам
Чем была моя борода? Чем-то знаменательным, вроде символа, словно я говорил: «Вы не сможете заключить меня в рамки, определить меня запросто, и у меня есть свои мечты, другой предел, странности, может быть, какая-то тайна. Во всяком случае, не простой я человек».
А борода в последние годы стала большой и лохматой.
Она давала мне несколько явных преимуществ. В гараже помогала сохранять дистанцию. Люди подходили ко мне с какой-то опаской, кроме того, я обнаружил, что на арабов борода производит большое впечатление, они очень уважают ее.
Сначала люди ошибаются и думают, что я религиозный…
В сущности, так это и началось. После того как мальчик погиб, появился у нас в доме мой незнакомый родственник, уже немолодой человек, который пришел, чтобы следить за выполнением религиозных обрядов; он заботился о том, чтобы все семь дней траура мы не выходили из дома, чтобы я не брился в течение тридцати дней, и целый год ежедневно приезжал к нам на рассвете, чтобы взять меня с собой на молитву. Он сводил Асю с ума. Она не могла понять, почему я беспрекословно слушаюсь его. Но смерть ребенка повергает тебя в какое-то смутное беспокойство, вносит в душу страх и путаницу. И если появляется человек, который точно знает, что надо делать, в этом есть какое-то утешение. За месяц борода необычайно разрослась. У нее уже обнаруживалась какая-то форма. А поскольку мне приходилось вставать рано утром, чтобы успеть на молитву в синагогу, оказалось весьма кстати, что не надо бриться.
Тем временем родилась Дафи, которой очень нравилась моя борода – она все время теребила ее своей маленькой ручонкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Таким образом, в нашей компании я был просто другом. Нас приглашали без всяких задних мыслей. Я приходил, сидел и молчал. В некоторых домах уже знали, что я люблю фисташки и арахис, и ставили передо мной большую миску, как для собаки, и я сидел целый вечер, не произнося ни слова, только медленно перебираю и ем орешки. У меня был свой метод бесшумно раскалывать фисташки ладонями. После гибели мальчика c нами осторожничали. Был довольно длинный период, когда нас не решались приглашать, но потом попытались, очень деликатно, и мы ответили согласием. Мое молчание было позволительным, Ася же, наоборот, становилась все разговорчивей, особенно воспламенялась она во время разговоров о политике, вступает в споры, всегда приводит неизвестные факты, уточняет детали. Я каждый раз заново удивлялся ее познаниям. Что это? Преимущество учителей истории и географии вообще? Или она унаследовала это качество от своего отца? Она знала, например, численность населения Вьетнама, и где находится река Меконг, и имена премьер-министров Франции до подписания Женевского соглашения, и главные пункты этого соглашения, и когда начались все эти несчастья в Ирландии, и как там появились протестанты, и когда преследовали гугенотов во Франции, и кто они такие вообще, и что в нацистской армии имелось голландское подразделение. В сущности, не всегда было ясно, что она хочет сказать, но она всегда поправляла других или вносила уточнения в какой-нибудь вопрос. Не то чтобы кто-то готов был изменить свое мнение из-за информации, которую она беспрерывно извергала, но я замечал, что мужчины несколько побаиваются ее, когда она сидит вот так среди них на высоком стуле, с папиросой между пальцами, не прикасается к еде, только пьет одну чашку кофе за другой – в такое время, когда другие и не прикасаются к кофе, опасаясь бессонницы.
А я слушал и ее, и других женщин, которые уставали от этих споров и начинали шептаться, сидя около меня, о своих делах. У одной из знакомых появился любовник, и все знали об этом. Никто не остался безучастным, хотя подробности были покрыты туманом. Только муж ее ничего не знал, гордо сидит в углу, этакий поперечник – на всякое высказанное мнение у него всегда находилось прямо противоположное.
Но Ася, как ее описать? Я все еще пытаюсь описать ее такой, какая она бывает в эти первые ночные часы, когда мы еще торчим в гостях, уже должны уходить, но все еще не можем выбрать подходящий момент. А я смотрю на нее, думаю только о ней, обнаруживаю желчные, агрессивные нотки в ее голосе. Странная уверенность в себе. Лишь время от времени, когда кто-нибудь решительно отвергает ее мнение, она ненадолго теряется и прежним детским движением подносит свой кулачок ко рту, точно хочет пососать его. Большой палец секунду крутится у ее губ, но вскоре она приходит в себя и быстрым движением убирает руку ото рта.
Вечера накануне субботы у друзей, у старых приятелей, пустые беседы, лишенные смысла, но связь существует, и она настоящая и глубокая. Я все время смотрю на свою жену, изучаю ее со стороны, чужими глазами, думаю о ней, о ее теле. Сможет ли еще влюбиться в нее кто-нибудь посторонний, кто увидит ее такой, какая она есть, в этой одежде, в этом сером платье с выцветшей вышивкой, кто-нибудь, кто влюбится и за меня?..
Дафи
Однажды за ужином он сказал просто так, без всякой связи: «Завтра сбрею эту бороду, хватит, надоело» – и посмотрел на маму, а она пожала плечами: «Как хочешь».
Но я чуть не подпрыгнула.
– Только попробуй, она так тебе идет!
А он улыбнулся.
– Ну что ты кричишь?
– Не сбривай, – умоляла я.
– Что ты так волнуешься? Подумаешь, борода…
Ну как я могла объяснить ему, почему для меня имеет такое значение его борода, ведь без нее он будет таким жалким, вся его значительность исчезнет, он станет заурядным механиком, просто увальнем и тугодумом, обыкновенным владельцем гаража.
Я стала мямлить что-то о том, что нос его удлинится, а уши будут торчать, что у него короткая шея, потом побежала за листом бумаги и нарисовала, каким он будет уродливым без бороды.
А они оба развеселились, смотрят на меня с улыбкой, не понимая, отчего я так расстроилась. Но разве я могла сказать им, что его борода для меня что-то значительное, вроде символа…
– Доедай свой ужин.
– Так ты обещаешь мне?
– Я сбрею ее и снова отращу…
– Нет, ты не отрастишь ее снова, я знаю…
Я не могла больше есть. Убираем посуду, снова молчим. Почему мама ничего не говорит? Папа уселся с газетой у телевизора. Действительно, что в этом важного? Мама моет посуду, а я взволнованно брожу по комнате, потом подхожу к нему.
– Так что же ты решил?
– Что?
– Насчет бороды…
– Борода?.. Что с бородой?..
Он забыл или просто дразнит меня, он, может быть, вовсе и не собирался сбривать ее.
– Вот чудачка! Нет у тебя других забот в жизни.
– Тогда скажи…
– Ты меня никогда не видела без бороды…
– И не хочу видеть. Он смеется.
– Так что же ты решил?
– Ладно, пока подождем…
Адам
Чем была моя борода? Чем-то знаменательным, вроде символа, словно я говорил: «Вы не сможете заключить меня в рамки, определить меня запросто, и у меня есть свои мечты, другой предел, странности, может быть, какая-то тайна. Во всяком случае, не простой я человек».
А борода в последние годы стала большой и лохматой.
Она давала мне несколько явных преимуществ. В гараже помогала сохранять дистанцию. Люди подходили ко мне с какой-то опаской, кроме того, я обнаружил, что на арабов борода производит большое впечатление, они очень уважают ее.
Сначала люди ошибаются и думают, что я религиозный…
В сущности, так это и началось. После того как мальчик погиб, появился у нас в доме мой незнакомый родственник, уже немолодой человек, который пришел, чтобы следить за выполнением религиозных обрядов; он заботился о том, чтобы все семь дней траура мы не выходили из дома, чтобы я не брился в течение тридцати дней, и целый год ежедневно приезжал к нам на рассвете, чтобы взять меня с собой на молитву. Он сводил Асю с ума. Она не могла понять, почему я беспрекословно слушаюсь его. Но смерть ребенка повергает тебя в какое-то смутное беспокойство, вносит в душу страх и путаницу. И если появляется человек, который точно знает, что надо делать, в этом есть какое-то утешение. За месяц борода необычайно разрослась. У нее уже обнаруживалась какая-то форма. А поскольку мне приходилось вставать рано утром, чтобы успеть на молитву в синагогу, оказалось весьма кстати, что не надо бриться.
Тем временем родилась Дафи, которой очень нравилась моя борода – она все время теребила ее своей маленькой ручонкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112