– Не поможешь ли мне?
– Пожалуйста.
– Скажи мне, что такое Киссинджер?
– Что???
– Что это? Кто это? До того, как я лишилась памяти, я ничего о нем не слышала. Теперь, когда память вернулась ко мне, все газеты только о нем и пишут. Почему?
Я рассказал.
– Еврей? – удивилась она, не поверила. – Не может быть! Наверно, выкрест… как это ему разрешили? Что ты по этому поводу думаешь? И не стыдно ему доставлять нам такие беды!
– Ничего страшного… – попытался я успокоить ее.
– Как это «ничего страшного»? – запротестовала она. – Почитай, что пишут о нем в газетах. Надо бы поговорить с его отцом…
Наим вышел из ванной, хмуро смотрит на нас.
– Что это? Так быстро? Погладил водичку. Подойди-ка сюда… посмотрим, как ты помылся… а за ушами, они что, не твои? В следующий раз я сама тебя отмою. Не удивляйся, я мыла мальчиков и побольше тебя… а теперь садись кушать… – все это сказала она ему по-арабски.
Жизни в ней было с избытком. Всем интересовалась – газетами и политикой, допытывалась о политических деятелях и партиях. Очень жалеет, что пропустила выборы, ни разу еще не пропускала. Даже и потеряв память, она бы знала, за кого голосовать.
– За кого бы вы голосовали? – спросил я с улыбкой.
– Во всяком случае, не за коммунистов… может быть, за эту шармуту… как ее зовут? Ну эта, которая защищает женщин… а может быть, за кого-нибудь другого… Но это ведь следует всегда хранить в тайне, верно?
И она слегка подмигнула мне.
Наим сидит молча. Ест пирожки и пьет кофе. Я уже обратил внимание на его внутреннее спокойствие, на его необычайную способность приспособляться к новому окружению. Смотрит на нее настороженно, но молчит, берет газету, лежащую перед ним, и начинает просматривать с серьезным видом, пытаясь не обращать на нас внимания.
Она посмотрела на него с удивлением, шепчет мне:
– Что? Он читает на иврите или только притворяется?
– Он прекрасно знает иврит… закончил школу… читает наизусть стихи Бялика…
Она разозлилась.
– Для чего ему Бялик? Что он с ним будет делать? Ох! Мы совсем сводим с ума наших арабов… еще перестанут работать и начнут писать стихи… Но если уж он читает, пусть почитает мне немного вслух… Глаза у меня устают очень быстро. А в газетах много интересного…
Она взяла у него газету, перелистала и протянула ему обратно.
– Оставь-ка пока картинки. Почитай мне статью Розенблюма на первой странице. Он большой негодяй, но правду знает.
Я встал с места, очарованный ею.
– Видишь, Наим, у тебя здесь будет интересная работа…
Но он даже не улыбнулся.
– Ты уже уходишь? – Она была недовольна, ей не хотелось расставаться. – Который час? Выпей еще что-нибудь… может, поужинаешь?..
Твоя жена, наверно, еще ничего не сварила… Когда уложить его спать?.. Я снова засмеялся.
– Он сам пойдет спать. Ему скоро пятнадцать лет… сам о себе позаботится…
– Но все-таки. Этой ночью ты придешь за ним?
– Может быть…
Вдруг она ухватилась за меня, силы оставили ее, по щекам текут слезы.
– Я бы поехала с вами искать его… Как хорошо с твоей стороны, что ты заботишься обо мне, что не оставляешь меня одну, как все другие…
Я положил руку ей на плечо, от нее исходил запах детского мыла.
А Наим развалился в кресле, не обращает на нас внимания, пьет свой кофе, переворачивает страницы газеты одну за другой.
Наим
Я сказал папе и маме:
– Он снова берет меня, хозяин гаража. Я буду жить у одной старухи, потому что я нужен ему по ночам для особой работы, а надолго ли, сам не знаю.
– Снова у него котел дома испортился? – спросила мама, потому что и им я сказал, что в тот вечер помогал ему чинить котел в доме, не рассказывать же, как я забирался в квартиру старухи, хотя она и оказалась дома.
– Нет, на этот раз он решил заняться буксировкой машин, застрявших на дороге, наверно, хочет ловить клиентов в тот момент, когда у них безвыходное положение, сразу после аварии. Может, собирается расширять свой гараж. А я буду помогать ему с инструментами и вообще.
Они пришли в восторг от этой идеи, были очень горды, и папа сказал:
– Видишь, Наим, а ты хотел продолжать учиться в школе, только время бы потерял. А здесь не прошло и пяти месяцев, как он уже не может обойтись без тебя.
– Он прекрасно может без меня обойтись, просто выбрал меня.
Отец тут же пошел к тете Айше и принес от нее большой старый чемодан, а мама стала складывать в чемодан одежду, все собрала, словно я никогда больше не вернусь. Но сколько у меня вещей? Не так уж много, набралось на треть чемодана, не больше. Папа посмотрел на них и позвал маму, они зашли в комнату, когда-то принадлежавшую Аднану, пошептались немного, а потом позвали меня. Я вошел и увидел на кровати вещи Аднана, они велели мне раздеться, и я разделся, а они стали примерять на меня его одежду – рубашки, брюки, свитера. Мама булавками отмечает, где надо подкоротить, а папа смотрит на меня со слезами на глазах, всхлипывает: «Аднан, Аднан», а мама сразу же: «Может быть, не надо?», но он сказал: «Нет, кому мы отдадим его одежду – Службе безопасности?» Положили в чемодан и вещи Аднана, дали мне его зимнюю куртку, которая раньше принадлежала Фаизу, но даже и теперь он был почти наполовину пуст. Тогда мама вышла в огород и нарвала перцев, баклажанов и чесноку, а сверху положила яйца:
– Для старухи, у которой ты будешь жить, чтобы она относилась к тебе хорошо и не держала впроголодь.
Они были очень взволнованны и растерянны, но в то же время довольны, что я стал механиком-специалистом. Папа отвел меня в сторону и сказал с серьезным выражением лица:
– Подожди недели две, а потом попроси, чтобы он увеличил тебе зарплату. Обещай мне это.
К ночи устроили мне большое купание. Утром все встали пораньше, отец достал тележку, положил на нее чемодан, и мы пошли к автобусу.
В автобусе я заметил, что другие рабочие смотрят на меня искоса. В деревне уже знали, что я перехожу на какую-то особую работу, и все немного завидовали мне: кому не хочется ночевать в городе, невелика радость просыпаться утром с петухами. Только Хамида ничего не трогает. Смотрит на меня как-то сухо, никак не выражает своего отношения, безразличный какой-то.
В гараж я пришел с опозданием, еле дотащил свой тяжелый чемодан. Он увидел меня и велел подождать в сторонке. И я сидел там возле своего чемодана целый день. Странно как-то – все работают, а я сижу один, и все косятся на меня. А я разглядываю фотографии голых женщин, больших изменений там не было. Только портрет старухи – главы правительства, которую уже сменили другим премьер-министром, был немного порван и испачкан, президенту нарисовали очки, и лишь покойный президент остался в прежнем виде. После работы он отвез меня на квартиру к старухе. На этот раз мы поднялись по лестнице и она открыла нам дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112