Октябрь стал месяцем кошмаров. А потом свершилось чудо. Две недели прошло после первых дождей, и когда ранним утром выглянули люди, то увидели, как бледной зеленью первых ростков пробивающейся травы покрылись холмы. И все повеселели, а Молли и Морин рыдали от счастья. Даже Иш почувствовал облегчение, потому что за последние недели отчаяние других поколебало его уверенность в способностях земли оправиться, восстановить силы. И уже начал сомневаться Иш, что осталось в земле хоть одно, способное дать всходы, семя. И когда наступила пора зимнего солнцестояния, и собрались люди у скал, чтобы выбить новое число и дать имя прошедшему году, то не знали, как назвать его. В память о добром знамении Годом Четырех Малышей мог стать этот год, или Годом Мертвого Скота, или Годом Саранчи. А потому воспоминания о зле и бедах, что принес этот год, оказались в мыслях их весомее, и назвали год просто Плохим Годом.
И Год Седьмой выдался странным. Пумы были повсюду. Улицу перейти от дома к дому не решались без ружья и собаки, чтобы предупредила лаем об опасности. А собаки тоже боялись и все норовили к ногам человека поближе прижаться. Пумы пока в открытую не нападали, но уже задрали четырех собак, и не стало уверенности, что не прыгнет зверь с дерева прямо на плечи. Детей потому взаперти держали. То, что происходит, опять очевидным для Иша было. В годы, когда много скота расплодилось, и пумы размножались быстро. А когда вымер скот в засуху, остались пумы без пищи и, гонимые голодом, все ближе к человеческому жилью стали подбираться. А в самом конце года отвернулось счастье от Иша, и когда выстрелил Иш в пуму, то пуля лишь скользнула по лопатке зверя, и, прежде чем застрелил ее Эзра, подмяла и рвала пума Иша. После этого ходил он слегка прихрамывая и сильно уставал в одном положении сидеть, когда, например, приходилось машиной управлять. (Но к тому времени дороги совсем плохими стали, и машины часто ломались, и совсем мало осталось тех мест, где хотелось бы побывать человеку. И потому почти совсем перестали пользоваться машинами.) Понятно, почему назвали год — Годом Пумы.
Год Восьмой выдался по сравнению с предыдущими спокойным. Они назвали его — Год, Когда Мы Сходили в Церковь. (Название это забавляло Иша, так как грамматическое построение фразы подразумевало получение достоверных результатов, не требующих повторения эксперимента.) Происходило все приблизительно вот так… Их было семеро — семеро обыкновенных американцев, в прошлом представителей разнообразных религиозных сообществ, или вообще не являющихся представителями религиозных сообществ, и при всем этом видимом разнообразии не отличающихся фанатичной тягой к божественному. Иш, правда, ребенком ходил в воскресную школу, и когда Морин спросила, к какой церкви он принадлежит, не нашел ничего лучшего, как признаться, что вообще-то он скептик. Морин, не зная значения столь мудрого слова, пришла к не совсем верному умозаключению, после чего отзывалась об Ише, как о представителе Скептической Веры. Сама Морин была католичкой, а Молли ее единоверкой. И если духовное единство не мешало им время от времени устраивать между собой легкий обмен колкостями и иногда двусмысленно отзываться о Деве Марии, их можно было пожалеть, как представительниц Великой Церкви, не имевших возможности исповедоваться и должным образом молиться. Иш, который всегда был очень высокого мнения о предусмотрительности иерархов католической церкви, должен был признать, что вариант возрождения апостольского престолонаследия при наличии всего двух дам, не принимался во внимание ее апологетами. Из других можно было выделить методиста и в прошлом церковного старосту Джорджа. Но всем известная немногословность доброго прихожанина не позволяла обратить его в проповедника и сделать движущей силой в организации паствы. Эзра терпимо относился ко всем вероисповеданиям, но, очевидно, не чувствуя за собой каких-либо грехов, не считал должным связывать себя с конкретным направлением религиозной мысли. А Джин была членом модной и шумно молящейся секты с названием «Единственный Христос». Но будучи свидетельницей тщетной мольбы своих единоверцев во времена Великой Драмы, Джин превратилась в воинственную атеистку. Эм, никогда не любившая вспоминать о прошлом, в религиозных вопросах проявляла заметную сдержанность. И насколько мог утверждать Иш, никогда не молилась. Иногда, без видимых религиозных побуждений, она своим сильным, слегка хрипловатым контральто выводила псалмы. Джордж и Морин, все глубже падающие в пропасть католическо-методистских противоречий, стали первыми, кто подал идею отправления религиозной службы — «во благо детей». О своих намерениях они сообщили Ишу, с мнением которого, по крайней мере во всем, что касалось интеллектуальной области, считались. Демонстрируя терпимость и широту взглядов, Морин заявила, что не станет возражать, если службы будут проводиться по канонам Скептической Церкви. Соблазн оказался очень велик. Без особого труда Иш мог соединить в единое целое не противоречащие друг другу элементы различных вероисповеданий и тем самым дать людям покой и уверенность — то, в чем порой они нуждались больше всего, — и кроме того, создать духовный стержень всего сообщества, Джордж, Морин и Молли станут его сторонниками; Джин можно без особого труда вернуть в лоно церкви; Эзра не будет им мешать. Единственное «но» заключалось в нем самом. Ему была отвратительна мысль строить здание Новой Веры на фундаменте из лицемерия, тем более что от Эм (и он был в этом уверен) не удастся скрыть его личную неискренность. А пока, каждое воскресенье они начали отправлять совместные службы. Счет воскресным дням вел, или по крайней мере думал, что вел, бывший церковный староста. Они пели псалмы, читали из Библии и, обнажив головы, застывали в немых молитвах каждый по-своему и своему Богу. Но когда застывали люди в молчании, Иш не молился и не думал, что молятся Эзра или Эм. Более того, враждебный настрой Джин продолжал сохранять прежний накал, и она ни разу не почтила воскресную службу своим присутствием. Обладай Иш большим рвением или большим лицемерием, он бы уговорил Джин, а сейчас воскресные молитвы скорее духовно разъединяли людей и было в них гораздо больше притворства, чем истинной веры. И в один прекрасный день Ишу, неожиданно даже для самого себя, удалось положить конец общему лицемерию. Как ему показалось, сделано все было крайне деликатно и в заключение была выдвинута идея, что они не отказываются от службы, а просто неограниченно увеличивают продолжительность безмолвных молитв — «позволяя каждому из нас делать это столько, сколько велит ему его сердце и душа».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
И Год Седьмой выдался странным. Пумы были повсюду. Улицу перейти от дома к дому не решались без ружья и собаки, чтобы предупредила лаем об опасности. А собаки тоже боялись и все норовили к ногам человека поближе прижаться. Пумы пока в открытую не нападали, но уже задрали четырех собак, и не стало уверенности, что не прыгнет зверь с дерева прямо на плечи. Детей потому взаперти держали. То, что происходит, опять очевидным для Иша было. В годы, когда много скота расплодилось, и пумы размножались быстро. А когда вымер скот в засуху, остались пумы без пищи и, гонимые голодом, все ближе к человеческому жилью стали подбираться. А в самом конце года отвернулось счастье от Иша, и когда выстрелил Иш в пуму, то пуля лишь скользнула по лопатке зверя, и, прежде чем застрелил ее Эзра, подмяла и рвала пума Иша. После этого ходил он слегка прихрамывая и сильно уставал в одном положении сидеть, когда, например, приходилось машиной управлять. (Но к тому времени дороги совсем плохими стали, и машины часто ломались, и совсем мало осталось тех мест, где хотелось бы побывать человеку. И потому почти совсем перестали пользоваться машинами.) Понятно, почему назвали год — Годом Пумы.
Год Восьмой выдался по сравнению с предыдущими спокойным. Они назвали его — Год, Когда Мы Сходили в Церковь. (Название это забавляло Иша, так как грамматическое построение фразы подразумевало получение достоверных результатов, не требующих повторения эксперимента.) Происходило все приблизительно вот так… Их было семеро — семеро обыкновенных американцев, в прошлом представителей разнообразных религиозных сообществ, или вообще не являющихся представителями религиозных сообществ, и при всем этом видимом разнообразии не отличающихся фанатичной тягой к божественному. Иш, правда, ребенком ходил в воскресную школу, и когда Морин спросила, к какой церкви он принадлежит, не нашел ничего лучшего, как признаться, что вообще-то он скептик. Морин, не зная значения столь мудрого слова, пришла к не совсем верному умозаключению, после чего отзывалась об Ише, как о представителе Скептической Веры. Сама Морин была католичкой, а Молли ее единоверкой. И если духовное единство не мешало им время от времени устраивать между собой легкий обмен колкостями и иногда двусмысленно отзываться о Деве Марии, их можно было пожалеть, как представительниц Великой Церкви, не имевших возможности исповедоваться и должным образом молиться. Иш, который всегда был очень высокого мнения о предусмотрительности иерархов католической церкви, должен был признать, что вариант возрождения апостольского престолонаследия при наличии всего двух дам, не принимался во внимание ее апологетами. Из других можно было выделить методиста и в прошлом церковного старосту Джорджа. Но всем известная немногословность доброго прихожанина не позволяла обратить его в проповедника и сделать движущей силой в организации паствы. Эзра терпимо относился ко всем вероисповеданиям, но, очевидно, не чувствуя за собой каких-либо грехов, не считал должным связывать себя с конкретным направлением религиозной мысли. А Джин была членом модной и шумно молящейся секты с названием «Единственный Христос». Но будучи свидетельницей тщетной мольбы своих единоверцев во времена Великой Драмы, Джин превратилась в воинственную атеистку. Эм, никогда не любившая вспоминать о прошлом, в религиозных вопросах проявляла заметную сдержанность. И насколько мог утверждать Иш, никогда не молилась. Иногда, без видимых религиозных побуждений, она своим сильным, слегка хрипловатым контральто выводила псалмы. Джордж и Морин, все глубже падающие в пропасть католическо-методистских противоречий, стали первыми, кто подал идею отправления религиозной службы — «во благо детей». О своих намерениях они сообщили Ишу, с мнением которого, по крайней мере во всем, что касалось интеллектуальной области, считались. Демонстрируя терпимость и широту взглядов, Морин заявила, что не станет возражать, если службы будут проводиться по канонам Скептической Церкви. Соблазн оказался очень велик. Без особого труда Иш мог соединить в единое целое не противоречащие друг другу элементы различных вероисповеданий и тем самым дать людям покой и уверенность — то, в чем порой они нуждались больше всего, — и кроме того, создать духовный стержень всего сообщества, Джордж, Морин и Молли станут его сторонниками; Джин можно без особого труда вернуть в лоно церкви; Эзра не будет им мешать. Единственное «но» заключалось в нем самом. Ему была отвратительна мысль строить здание Новой Веры на фундаменте из лицемерия, тем более что от Эм (и он был в этом уверен) не удастся скрыть его личную неискренность. А пока, каждое воскресенье они начали отправлять совместные службы. Счет воскресным дням вел, или по крайней мере думал, что вел, бывший церковный староста. Они пели псалмы, читали из Библии и, обнажив головы, застывали в немых молитвах каждый по-своему и своему Богу. Но когда застывали люди в молчании, Иш не молился и не думал, что молятся Эзра или Эм. Более того, враждебный настрой Джин продолжал сохранять прежний накал, и она ни разу не почтила воскресную службу своим присутствием. Обладай Иш большим рвением или большим лицемерием, он бы уговорил Джин, а сейчас воскресные молитвы скорее духовно разъединяли людей и было в них гораздо больше притворства, чем истинной веры. И в один прекрасный день Ишу, неожиданно даже для самого себя, удалось положить конец общему лицемерию. Как ему показалось, сделано все было крайне деликатно и в заключение была выдвинута идея, что они не отказываются от службы, а просто неограниченно увеличивают продолжительность безмолвных молитв — «позволяя каждому из нас делать это столько, сколько велит ему его сердце и душа».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124